Всё, что я знала про эти школы раньше, до поступления в «Штуку», не выходило за пределы информационных сообщений СМИ, которые не баловали изобилием информации.
То, что я попала в «Штуку» — в этом для меня неожиданности не было. Мои родители уже через несколько дней после рождения дочери, то есть меня, поняли, что я — не совсем обычный ребёнок и сызмальства приучали меня к мысли, что я буду учиться в спецшколе. Сюрпризом оказалось направление именно в Школу Навигаторов, которая занимала первую позицию в негласном рейтинге всех «Штук» ВООБЩЕ.
До сих пор я считаю, что тогда, при распределении, произошла немыслимая ошибка. Вместе со мной перед дверями кабинета в министерстве сидели ещё несколько девочек моего возраста и один мальчик, совсем крохотный, лет пяти. Я вошла первой, усевшись в кресло перед компьютером, приготовилась отвечать на вопросы. Первый же заставил надолго задуматься.
— Основная идея реформ Сервия Туллия?
— Он разделил… разделил всех жителей Рима на… э-э-э… классы согласно… Благодаря его реформам появилось понятие классового сословия, что являл…
— В каком году потерпел аварию «Челленджер-10»?
— В две тысячи сто двадц… Не знаю!!! (Кстати сказать, 28 января 1986 года. ПРИМЕЧ. АВТОРА)
— Перечислите периоды вегетативного развития растений!
Темп вопросов и их количество меня просто ошеломило. Уже через десять минут блиц-опроса я уверилась в том, что «Штуки» мне не видать как собственных ушей. (Хотя, похоже, люди придумали эту поговорку, когда зеркал ещё не изобрели)
Вскоре я перестала думать и даже сама не помню, что именно и на какие вопросы я отвечала. Это было очень необычно, по крайней мере, для меня. С некоторых пор я заподозрила, что у меня абсолютная память; даже если я очень хотела что-нибудь забыть, у меня это не получалось. Что же именно было в то время, пока я сидела перед компьютером, вспоминается эпизодично.
На несколько минут компьютер успокоился. Я сидела в кресле, чувствуя, что руки сильно дрожат, а по лицу стекают крупные капли пота. Уже можно уходить? Или будет специальная команда?
Неожиданно экзамен продолжился. Главной темой второй части опроса была история и — почему-то — математика. Путаясь в датах, иногда ошибаясь на целые века, мне удалось кое-как рассказать про царствование Нерона и возникновение католической конфессии христианства, про сегментарный базис тригонометрии и про Третью Республику во Франции, про гносеологию и Империю атлантов. Зато когда началась экономическая география я «поплыла». Почти на все вопросы мне пришлось отвечать честно «не знаю», ситуацию немного спасло моё знание средневековых экономических моделей в Западной Европе. Удалось также немного «блеснуть» на знании логики, зато в политологии опять пришлось путаться, тем более вопросы были такие, что обычных отрывочных знаний из стандартной энциклопедии, по которой я готовилась к экзамену, не хватало.
— Последствия влияния анархизма на политическую картину мира семнадцатого века?
— Бакунин и Кропоткин…, — пискнула я и сама себе стала противна. В каком веке жили эти Бакунин и Кропоткин? Разве в семнадцатом? То, что именно они были как-то причастны к анархизму — это я знала точно, но вот даты, проклятые даты! Почему именно сейчас я не могу вспомнить ничего?!
— Самое скандальное произведение Сталина? — Невозмутимо последовал следующий вопрос.
— Я ещё на прошлый вопрос не ответила! — Моему возмущению не было предела. Должна же я была когда-нибудь сорваться. Впрочем, бунт исчез в самом зародыше. Что я могла сделать против компьютера? Не мониторы же, в конце концов, бить!
— В семнадцатом веке вообще анархизма не было! А Сталин написал «Головокружение от успехов»!
И тут же подумала, что, может быть, ни один ответ не принят, потому что я ответила сразу на два вопроса. И кто знает, Сталин написал «Головокружение» или Ленин? Кто их там разберёт, кому эта эпоха интересна кроме историков!
— Перечислите основные страны Азиатского экономического альянса двадцать третьего века.
Тут я ответила без запинки, история послеамериканского мира мне была более-менее известна. Тем не менее, жуткое нервное напряжение сказалось тем, что я перепутала Китай и Парагвай, а на следующем вопросе поместила Индию в число стран третьего мира, где та никогда не была. Или была?
И хоть бы огоньки загорались, красный и зелёный, в зависимости от того, насколько верным был ответ. Нет же!
И целый час такой нервотрёпки. Выйдя из кабинета, я механически протопала мимо родителей и только в граве, уже на полдороге домой, жалобно улыбнувшись, пролепетала:
— Подумаешь, буду учиться в обычной школе, чего тут такого…
Но сама понимала, насколько это будет неправильно. К обычным детям, самые умные из которых в семь лет только учились читать, я относилась с некоторым пренебрежением. Общаться с ними мне было просто-напросто неинтересно, поэтому я их всегда сторонилась. Да и они не были от меня в восторге. Мало кто любит умных сверстников.
Каким же было всеобщее удивление, когда на следующий день по сети пришёл вызов, в котором сообщалось, что Бахмурова Анастасия Вадимовна, то есть я, 2584 года рождения, белая, планета Солнце-3, приглашается для обучения в Школу юных талантов, отделение Навигаторов.
Я несколько раз перечитала письмо, а потом впервые в жизни чуть не упала в обморок.
Последние дни жизни дома прошли словно в каком-то сне. Я слонялась по комнатам, переставляла с места на место какие-то безделушки, ходила по саду… С удовольствием сходила бы к какой-нибудь подружке, но друзей у меня не было, а Сашеньке всего пять лет, ей в жилетку не очень то поплачешься. Несмотря на нашу разницу в возрасте, которая у других девочек служит препятствием к дружбе, нас она наоборот связывала. Моя сестра была, пожалуй, единственным человеком, которого я и любила, и люблю по-настоящему. Но слишком уж она маленькая и глупенькая…
Впрочем, это всё лирика. Навряд кого-нибудь из читателей интересуют мои семейные дела. Перейду к повествованию, ради которого, собственно говоря, я и начала всё это писать.
Если судить по карте, Школа Навигаторов располагалась в парковой зоне в одном из малонаселённых районов Вологодской области. Местность там, действительно, оказалась совсем уж пустынной: под гравом среди моря пожелтевшей листвы мелькали редкие дома крохотных деревень, один раз на горизонте показались какие-то дымящие трубы, ленты шоссе были пустынными, на небе не видно ни одного грава, внизу — ни одного автомобиля. Такое ощущение, словно всё вокруг вымерло не одно десятилетие назад и не собиралось возрождаться. Раньше я даже не представляла, что где-нибудь на нашей обжитой сверхтехнологичной планете есть такие места.
Тем неожиданней оказалась надпись на небе, которая вспыхнула почти перед самым нашим носом. «АНТИГРАВИТАЦИОННАЯ КАРАНТИННАЯ ЗОНА». Санька с мамой, сидящие на заднем сиденье дружно ойкнули, а я, чувствуя себя рядом с папой более защищённой, просто закрыла глаза.
Отец от неожиданности сделал в воздухе довольно сложный пируэт, хотя буквы были виртуальными и врезаться в них мы никак не могли.
— Это ещё что такое? — Буркнул он, стараясь сделать вид, что ничего особенного не произошло.
Я понимала его недоумение. Такие карантинные зоны ставились, как правило, вокруг объектов, имеющих стратегическое значение, например заводы, административные учреждения, космопорты. Особые резонаторы изменяли частоту излучения гравитационного поля Земли. Любой грав, очутившийся в зоне их действия, тут же камнем падал вниз.
Располагать подобную зону вокруг «Штуки»… Кто знает, может и моя будущая школа — тоже стоит в ряду стратегических объектов? И, может быть, занимает в рейтинге охраняемых объектов не самую последнюю позицию? Мне это, если честно, польстило.
Папа повёл грав вдоль границы карантинной зоны, выискивая место для посадки. Оно вскоре отыскалось тут же, совсем неподалёку от того маршрута, по которому мы летели. Несколько десятков метров в радиусе асфальтированная площадка, со всех сторон утопающая в зелени.
Постоянное воздействие антигравитационных полей вызывало неконтролируемый рост всех растительных форм. Если кто-нибудь лениться ухаживать за тем местом, над которым часто и низко пролетают гравы, то оно вскоре начинает напоминать пейзаж нашей планеты из какого-нибудь доисторического периода.
Эта площадка была так себе, не особенно ухоженной, но и не особенно запущенной. Папоротники, окружающие его, были, конечно, в добрый десяток раз больше стандартного размера, но полётам это пока не мешало.
Мы приткнулись вровень между двумя ярко раскрашенными гравами. Первый из них какой-то любитель экстремальных сочетаний красок размалевал в жёлтый цвет с серыми проплешинами, на боку его вызывающе выделялась карикатурная металлическая заплата.
Второй же грав оказался ещё более изысканным — голубым, с эмблемой венерианского госпиталя на бампере. Само собой, грав был наш, земной; на Венере подобной техники отродясь не водилось. Просто у кого-то из здешних гостей нестандартное чувство юмора. Подобные ребята думают, что если прилепить наклейку широко известной фирмы по производству гравов на старую развалюху — то это очень хорошая шутка. А если эмблему венерианского госпиталя повесить на земнойграв — вообще обхохотаться можно.
В дальнем углу площадки стоял ещё один грав, самый обычный, без всяких отличительных признаков, скорее всего, взятый напрокат. Там я увидела первых здешних людей. Русоволосый мальчишка с нездорово бледным лицом отстранялся от отца, глядя в нашу сторону. Понятно, стеснялся.
Девочка, стоящая рядом, очень похожая на него, но старше, лет тринадцати, удивлённо смотрела на брата. Судя по всему, она не принимала происходящее всерьёз. Мне сразу стало понятно, что она не из наших. Я уже научилась среди прочих детей выделять суперов по жёстким и более оформленным чертам лица. У обычных малышей такого не бывает.
Они все сгрудились вокруг своего грава и почему-то выглядели очень нелепо. Мне не хотелось, чтобы так же нелепо выглядели мы, и я сказала:
— Ну, ладно, пойду я, наверное…
Мама предложила меня проводить. Пришлось мягко объяснить, что мне уже десять лет, и если я, словно первоклашка из самой обычной школы, появлюсь в «Штуке» с родителями, авторитета мне это не прибавит. Папа одобрительно закивал, мама была вынуждена смириться. Она с удовольствием вылизывала бы меня со всех сторон, несмотря на мой возраст и на то, что я всё-таки не совсем простой ребёнок. Для мамы, что супер, что не супер — всё одно.
— Настенька, ты уж поаккуратнее там, ладно?
Это опять же мама со своей заботой. Даже Санечка по маминому выражению лица поняла, что происходит что-то нехорошее, и напряжённо смотрела на меня. Я даже немного разозлилась. В самом деле, я ведь не на Марс улетаю. Дома мне, конечно, бывать придётся меньше, но ведь это не повод для похоронного настроения. В последние дни перед моим отъездом родители вообще были как в воду опущенные. Кстати, интересная фраза. Это как? Наверное, взяли человека за шиворот, окунули в озеро, а потом про него, мокрого и несчастного, медленно обтекающего, говорят, что он как в воду опущенный? Забавно.
Я даже улыбнулась своим мыслям, но тут же посерьёзнела. Решила, что если родители увидят моё довольное лицо, то могут и обидеться. Мне они, само собой, ничего не скажут, но когда обижаешься только для себя, то это ещё хуже.
Я спрыгнула из грава на нагретый солнцем асфальт, бросила на плечо крохотный рюкзак. В нём уместилось всё имущество, которое сочла для себя обязательным я. Потом с трудом вытащила с заднего сиденья громадный чемодан. Там были вещи, которые сочла обязательными для меня мама. Мы с ней разошлись во мнениях по поводу минимума вещей, необходимых мне в первое время. Я бы с удовольствием взяла пару кофт и персональник, для чего вполне хватило крохотного рюкзака. Это — на самом деле необходимые вещи. Мама же умудрилась отыскать столько всего, что один только список весил чуть ли не больше меня самой. В конце концов, объём багажа ограничился только моей грузоподъёмностью.
Мне никогда ни с кем не приходилось прощаться, я не совсем представляла, как это делается. Чмокнула Сашку в лоб, пожала руку папе, маме — после некоторого колебания — тоже. Ну и пусть, что слишком по-мужски. Зато со стороны выглядит красиво. Я обратила внимание, что тот мальчишка, который прощается со своими родственниками, слишком уж странно косится на меня. Я всерьёз заподозрила, что он не со второго, тем более, не с третьего курса, а, как и я, — абитуриент. Я на всякий случай сделала так, чтобы папа очутился между мамой и мной. Слишком уж странное у мамы стало лицо. Ещё расплачется и неконтролируемо начнёт выражать свои эмоции. Не хватало, чтобы мальчишка потом рассказывал своим друзьям — моим будущим одноклассникам, как я тут со всеми целовалась. Мальчишки — они вредные, от них всего ожидать можно.
Папа присел передо мной на корточки.
— Настюша, ты уверена, что всё в порядке?
Я знала, зачем папа это делает. Однажды на его платформе в поисковике я ввела фразу «присесть на корточки». Первым же результатом оказалась книга о воспитании детей, довольно зачитанная, а в найденном абзаце маститый психолог объяснял, что родителям при общении с маленькими детьми лучше делать так, чтобы их глаза находились на одном уровне. Таким образом, ребёнок подсознательно не будет чувствовать себя ниже своего собеседника. Я тогда подумала, что это какая-то муть, и положила книгу обратно. Но папа, похоже, так не считал. Каждый раз, как он разговаривал со мной, то присаживался на корточки.
Я думала, что обо всё этом будет смешно вспоминать, когда мы вырастем, я — физически, папа — гм… педагогически.
— Да, конечно. Всё хорошо.
Я взяла за ручки чемодан, со вздохом проверила его вес, прикинула, сколько мне нужно будет идти, ещё раз вздохнула.
Нет, всё равно, чтобы там ни было, но родителей мне придётся оставить здесь.
Сделала несколько шагов в сторону тропинки, уводящей вглубь леса, обернулась. Все смотрели на меня.
— Да ладно вам, — моё голос предательски дрогнул. — Чего вы все такие? Я вообще хоть каждый вечер к вам приезжать могу, если вы хотите.
— Устанешь ты каждый вечер ездить. — Сказал папа. — Ты хотя бы на выходные, ладно?
Я кивнула. Просительный тон отца, если честно, расстроил меня. Он меня очень редко о чём-нибудь просил, тем более, вот так, почти униженно, поэтому я почувствовала себя не очень уютно.
А потом неожиданно для меня самой мои глаза стремительно начали наполняться слезами, пришлось опустить голову, чтобы этого не было видно. Не хватало ещё под самый конец выдать что-то в этом роде.
— Пока! — Сказала я ещё раз и быстрым шагом пошла по тропинке. Слёзы сами собой высохли.
Я не опасалась, что выбрала неправильную дорогу: других тут просто напросто не было. И слегка удивилась, когда тропинка через несколько минут растворилась в болоте, под ногами подозрительно захлюпало. Пришлось пойти обратно. Когда я очутилась там, откуда начала свой путь, мои родители с Сашкой уже улетели. Мальчик всё ещё о чём-то разговаривал со своими. Стараясь, чтобы он меня не заметил, я обошла площадку по периметру, разыскала ещё одну тропинку, и двинулась по ней.
Теперь я вышла на верный путь. Тропинка вскоре раздвоилась. Стрелка на фанерном щите безапелляционно указывала вправо, прямо на ней чётко было выведено: «МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ. ШКОЛА ЮНЫХ НАВИГАТОРОВ».
Над головой проскользила тень очередного грава. Интересно, здесь он-то тут откуда? Для тех, кто там сидит, карантинная зона не является препятствием? Или это «внутренний» транспорт?
Уже в самом начале пути чемодан показался мне очень тяжёлым. Сейчас же он стал вообще неподъёмным. Кроме как по этой дороге в школу ребятам из грава идти некуда (во всяком случае, я на это надеялась), не пройти мимо меня они не смогут. Я решила немного подождать и посмотреть, кто там прилетел. Может, они и чемодан помогут дотащить.
В глубине леса, в нескольких десятках шагов от дороги, я очень кстати заметила деревянный стол с двумя скамейками по обе стороны. Со всех сторон он оказался укрыт кустарником. Если просто идёшь по тропинке, то заметить его довольно сложно. Смахнув со столешницы разноцветные кленовые листья, я устроила там свой багаж, уселась на скамейку и из этого своеобразного укрытия принялась наблюдать за дорогой. Прошло десять минут, двадцать… Я уже хотела отказаться от своих планов, но тут моё терпение оказалось вознаграждено. На дороге появился высокий мужчина в военной форме. Я совсем не разбираюсь в званиях, но издалека разглядела количество и размер звёздочек на погонах, они не оставили сомнений в том, что их обладатель — далеко не последний человек в Генеральном штабе.