— Стеффо, теперь ты должен решиться!
— Милая, успокойся, давай поговорим.
Лукреция сидела на кровати, дрожа всем телом, по щекам ее катились слезы. Она плакала не столько от горя и страха, сколько от унижения. Как неприятно уговаривать его!
Впрочем, Стефанио был не в лучшем состоянии, в его голове все перемешалось. С одной стороны, случилось то, о чем он мечтал долгие годы: у него скоро родится ребенок, с другой — будучи священником, он не может жениться. Ох уж этот обет целомудрия! О чем он думал, когда поддался на уговоры отца Поля?! И что теперь сказать Лукреции?
Наконец Стефанио решился. Глубоко вздохнув, он начал:
— Милая моя, у меня не хватает слов, чтобы описать, как я тебя люблю. Именно поэтому я, опьяненный страстью, и позволил себе этот грех…
Ее глаза гневно сверкнули.
— О чем вы?
— Я давал обет целомудрия, дорогая. Я… я священник.
Потеряв дар речи, девушка с изумлением смотрела на него.
— Но… как? Как это?
— Иезуит. Нам разрешается не носить сутану.
Голова Лукреции запрокинулась, словно он ее ударил.
— Так вот оно что! Ты с самого начала все понимал и лгал мне!
— Послушай меня, — он встал перед ней на колени и взял за руку, — я тебя люблю, и мы… мы можем повенчаться.
Она вырвала руку и вскочила.
— Ты смеешься надо мной?! Или богохульствуешь?! Ты священник!
— Я откажусь.
Стефанио лгал. Он прекрасно знал, что рукоположение налагает на человека «неизгладимую печать», лишить которой священника не может даже сам Папа. Но что было делать? Он понимал, что ребенок сейчас не ко времени, и, тем не менее, смертельно боялся, что Лукреция попытается его вытравить. А потому готов был обещать что угодно, лишь бы успокоить ее.
В глазах девушки стояли слезы. Она посмотрела на него долгим, бесконечно долгим взглядом, который перевернул его душу.
— Живите, как хотите, падре, — сдавленным голосом произнесла она, — а обо мне прошу забыть.
Он попытался удержать Лукрецию, но она вырвалась и, не оборачиваясь, выбежала из комнаты. Стефанио уронил голову на постель и зарыдал.
Необходимо было найти выход, который позволил бы остаться с Лукрецией и сохранить ребенка. Стефанио ничего лучшего не надумал, как обратиться за помощью к духовному наставнику. Конечно, не самое приятное решение, но что делать…
— М-да, неожиданно, — пробормотал отец Бернардо, выслушав признание подопечного. — Как же это случилось?
— Я так люблю ее, что совершенно потерял голову.
— Ох уж эти женщины — вечное дьявольское искушение… Не то страшно, что вы нарушили обет целомудрия, сын мой, а то, что ни разу на исповеди мне об этом не рассказали. Если ректор узнает…
— Грешен, — покаянно прошептал Стефанио.
— И что вы теперь намерены делать?
— Может быть, отказаться от сана?
— Кого вы пытаетесь обмануть? — рассердился отец Бернард. — Вы прекрасно знаете, что не можете стать мирянином.
Стефанио повесил голову. Он понимал, что наставник прав, сан — это навсегда.
— Необходимо уговорить ее избавиться от младенца. Сейчас много способов…
— Нет! Умоляю, отец мой, только не это! Я хочу, чтоб он родился, я уже люблю его!
Отец Бернардо нахмурился.
— Вы понимаете, какой это риск? Конечно, я постараюсь помочь и так все устроить, чтобы никто не знал, что этот ребенок — ваш. Но все равно…
— Да, — твердо ответил Стефанио, — я все осознаю. Но не хочу, чтобы он умер, не родившись.
— Что ж, сын мой, как знаете. В таком случае я отправлю вашу возлюбленную в монастырь клариссинок, там она поживет до родов. А потом их перевезут в Сиену, в дом моей сестры. Она позаботится и о матери, и о младенце. Позже, когда вы закончите учебу и обустроитесь, сможете взять их в свой дом и воспитывать ребенка, как дальнего родственника.
— Благодарю, отец мой! Я ваш вечный должник.
Усмехнувшись, наставник пробормотал себе под нос:
— Вот это точно.
Три дня Стефанио неотлучно дежурил возле дома Лукреции, но та не появлялась. Закрывшись в своей комнате, она снова и снова переживала ужасную сцену объяснения. Как он мог так лгать?! Негодяй! А она-то, дурочка, поверила, что он аристократ-бездельник, желавший переменить обстановку после пережитого в замке Чейте и потери отца. Может, и не было никакой графини Батори, а Стефанио все выдумал? С него станется!
Но вырвать обманщика из своего сердца девушка не могла. Постепенно ее гнев стихал, и она мало-помалу начала оправдывать Стефанио.
«А что ему было делать? Сознавшись, что он священник, он потерял бы меня. Вот он и пошел на обман, лишь бы остаться со мной».
Она видела Стефанио, стоявшего на противоположной стороне улицы, и ей все труднее было подавлять искушение выйти к нему и поговорить. Она боролась, сколько могла, но к концу третьего дня тоска по возлюбленному толкнула Лукрецию к нему.
— Вот такой план. Ничего другого я не могу предложить. Но обещаю: я буду обожать тебя и малыша, и ты никогда не пожалеешь, что согласилась остаться со мной.
— Да можно ли тебе верить?
— Я уже все объяснил, дорогая. Да ты и сама понимаешь — страсть к тебе перевесила все остальное. Ты же видишь, я не бросил тебя в трудном положении, напротив, сознался ради вас в грехе отцу Бернардо.
Довод Лукрецию впечатлил.
— Значит, нам придется расстаться? — помолчав, уточнила она.
— Увы, милая, дальше мы встречаться не можем. Потерпи, как только закончу обучение, я вызову тебя, и мы будем вместе воспитывать нашего малыша.
— Что ж, выбора у меня нет, — она горько усмехнулась. — Я похожа на того китайского кота из Венеции…
— Какого кота? — не понял Стефанио.
— Есть притча о коте, которого один бедный китаец привез в Венецию и подарил дожу. Кот избавил дворец от мышей, и обрадованный дож наградил китайца золотом. Тот вернулся домой и похвастался соседу богатством. И сосед решил: коли в Венеции так щедро платят за облезлого кота, то за шелка он и вовсе сможет выручить огромные деньги. И повез их в Венецию. Дож был в восторге и предложил за шелка отдать самое дорогое, что у него есть. Продавец, не думая, согласился, и так облезлый кот снова вернулся в Китай.
Стефанио улыбнулся.
— Забавная притча. Ты похожа на кота, потому что снова возвращаешься туда, откуда пришла?
— Да.
— А мне кажется, что этот кот не ты, а я — ведь я оказался совсем не тем, кого ты ожидала.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Лукреция уехала, и Стефанио впал в уныние. Его не радовало ни первенство в учебе, ни походы в «Золотую форель». Он безмерно тосковал по возлюбленной. Мир словно разделился на две части: в одной, яркой и прекрасной, жила она, в другой — серой и безрадостной, помещались все остальные. И теперь Стефанио жил в этой второй половине. Ничто не могло быть хорошим без нее, а самый солнечный день казался мрачным и хмурым.
И еще одна мысль внезапно встревожила его: чем больше он думал о «неизгладимой печати», тем страшнее ему становилось. Как человек, изучавший богословие, он знал — крещение, конфирмация и рукоположение оставляют в душе человека след, который не может исчезнуть. То есть, однажды приняв сан, останешься священником на всю жизнь. Но применительно к себе он задумался об этом только сейчас.
«У всех одна душа и одна жизнь. А у меня? Душа одна, а жизней много. Значит, я теперь до скончания веков не смогу в глазах Господа быть мирянином и должен носить сутану? А крещение? Его нельзя повторять дважды. Меня крестили, когда я родился, а вторично я пошел на это сам, будучи Димитрием. Простит ли мне Господь этот грех?»
Подобные мысли не способствовали хорошему настроению. Чтобы отвлечься от мрачных дум, он все время посвящал учебе.
Как-то раз Стефанио задержался в госпитале и вернулся поздно. Роберто уже спал, на столе догорала масляная лампа.
Быстро скинув сутану, Стефанио улегся в постель и блаженно закрыл глаза. И тут же почувствовал, как по его голой ступне скользнуло что-то холодное. Он рывком сел, дернул одеяло… и волосы зашевелились у него на голове. В тусклом свете лампы возле ноги блеснула змеиная чешуя.
Стефанио с воплем скатился с кровати и метнулся к противоположной стене. Разбуженный шумом, вскочил Роберто. Он стоял и, в обалдении хлопая глазами, пытался понять, что происходит.
— Змея, — тыча дрожащим пальцем в свою постель, прошептал Стефанио. — Там змея.
Бантини недоверчиво покосился на него и с опаской шагнул к кровати.
— Осторожнее!
Едва дыша, Роберто приподнял одеяло и вдруг тихо засмеялся.
— Тьфу, напугал. Ведь это уж!
Стефанио встал и медленно приблизился.
— Ты уверен?
— Абсолютно. Смотри, на голове два желтых пятна.
— Странно, я второпях не заметил. Это ты его туда положил?
— Шутишь? — удивился Роберто. — Нет, конечно.
Он взял ужа двумя руками и вынес из комнаты.
Этот случай немало разозлил Стефанио. Проклятый Кальво!
«Ладно, сочтемся. Узнаешь, как подкладывать мне змей в кровать, щенок! Я Диану Пуатье переиграл, а ты решил со мной силами помериться?»
Весь день он придумывал план мести, но, как назло, в голову ничего не приходило. Стефанио стоял у окна и задумчиво смотрел, как во двор коллегии въехали два всадника. Спешившись, они привязали лошадей к коновязи и вошли в здание.
«Что ж, — мысленно усмехнулся Надьо, — так тому и быть. Всего лишь несколько капель воды, а позора этому щенку хватит надолго».
По окончании занятий студенты высыпали во двор. Стефанио подобрал сутану и шагнул прямиком к Андреа. Делая вид, что едва сдерживает смех, он громко сказал:
— Пришел ваш смертный час, синьор Кальво. Я вызываю вас.
Студенты, улыбаясь, переглядывались и с любопытством ожидали продолжения шутки.
Андреа надменно усмехнулся.
— Синьор Лучший Студент забыл, что служителям Господа не положено оружие?
— Не беда. — Стефанио огляделся и указал на груду кольев, приготовленных для ремонтных работ. — Это вполне подойдет.
Он взял два кола и кинул один из них противнику.
— Защищайтесь!
Кальво ничего не оставалось, как принять правила игры. Пусть дуэль и шуточная, но, отказавшись, он станет мишенью для насмешек.
Перехватив кол поудобнее, Андреа приготовился отражать нападение. Он был отличным фехтовальщиком, но эта деревяшка скорее походила на алебарду, а с ней Кальво обращаться почти не умел.
Стефанио сжал кол двумя руками и двинулся на Кальво. Когда-то он немало времени посвятил тренировкам с копьем, и теперь привычными движениями атаковал обидчика. Стремительным рывком Надьо заставил соперника отступить на несколько шагов, оттеснив его к коновязи.
Когда Стефанио решил, что цель достигнута, он немного ослабил натиск, давая возможность сопернику раскрыться. Его хитрость удалась: Кальво, почувствовав, что может перейти в наступление, подался вперед, и тут Надьо перехватил кол и размахнулся, словно собирался воткнуть острие в грудь Андреа. Тот, изловчившись, отпрыгнул… и попал ногой прямиком в кучу конского навоза. Поскользнувшись на нем, бедолага упал, перемазав всю одежду.
Студенты, с интересом наблюдавшие за поединком, сначала тихо прыснули, а потом разразились оглушительным хохотом. Андреа вскочил и попытался отряхнуться, но куда там: навоз накрепко прилип к сутане. Несчастный кинулся бежать, а Джованни Питти, картинно зажав нос пальцами, крикнул ему вслед:
— Советую вам сменить духи, синьор Кальво!
Под смех и улюлюканье Андреа скрылся в здании коллегии, а Стефанио мысленно усмехнулся:
«Хм, и в самом деле скользкий, не зря я его водичкой поливал».
«Любимый мой, вчера вечером я благополучно разрешилась мальчиком, ах, если б вы видели, какой он хорошенький! Не могу передать, как я счастлива. Однако он родился слабеньким, и матушка Бенедатта сказала, что везти его пока никуда нельзя. Как только Марио — так я его назвала — окрепнет, мы отправимся в Сиену и там будем ждать окончания вашей учебы.
Передайте отцу Бернардо мою безмерную благодарность. Я молюсь каждый день за него и, конечно, за вас, милый мой Стеффо.
Преданная вам,
Лукреция»
Прочитав полученную весточку, Стефанио бросился к наставнику. Сердце его колотилось — сын, сын! У него есть сын!
«Спасибо тебе, Господь милостивый, за это безмерное счастье!»
Отец Бернардо, выслушав радостную весть, со вздохом кивнул.
— Что ж, пусть поживут пока у клариссинок, а как ребенок оправится, едут к моей сестре, представим ее дальней родственницей, вдовой.
Стефанио порывисто поклонился и побежал писать ответ.
Через пару месяцев он получил известие, что Лукреция и Марио благополучно добрались до сестры Бернардо Вилларди.
Он хотел было сразу ехать в Сиену, но наставник решительно воспротивился этому.
— Даже и не думайте, синьор Надьо, — строго сказал он. — Мы с сестрой и так оказались в двусмысленном положении, приютив вашего сына и его мать. Только вас там не хватало. По городу уже ходят слухи, что у сестры живет моя любовница и незаконный ребенок.
— Вот я и развею эти глупости, признав Марио своим сыном.
— Когда вы наконец поймете, что у священника не должно быть детей?! — воскликнул отец Бернардо, но тут же перешел на спокойный тон. — Вы влюблены, потому горячитесь. Прошу, наберитесь терпения, закончите учебу. Обзаведетесь своим домом, и забирайте свою Лукрецию. Хотя и тогда нужно будет соблюдать осторожность.
Пришлось Стефанио подчиниться. Он не мог видеть любимую и сына, но ничто не мешало писать ей. Лукреция в подробностях рассказывала, как проходит каждый их день, и у него порой складывалось впечатление, что они и в самом деле живут вместе.
Летом 1618 года Стефанио изъявил желание «изучить» польский и русский. Отец Бернардо пришел в недоумение.
— Ну, польский еще понятно, сын мой, но зачем вам язык московитов? Вряд ли царь Михаил допустит кого-то из нас в свою православную страну. Если вы планируете стать миссионером, то обратите свой взор на Вест-Индию. Для проповедования в Перу вам понадобится испанский, а на восточном побережье — португальский. Так что советую выбрать его.
— Что ж, я не против, — согласился Стефанио, — изучу и португальский. Но, думаю, Московия скоро станет большой силой, так что русский мне наверняка пригодится.
— Не знаю, не знаю… Они и пишут-то не на латинице.
— Мое намерение твердо, падре.
Но оказалось, что найти в Риме книги, по которым можно изучать русский, не так просто. Они были большой редкостью и стоили баснословно дорого. На самом деле язык московитов Стефанио знал, но, опасаясь лишних вопросов, книги все-таки вознамерился купить. Однако откуда взять деньги? Собственных средств он почти не имел. Значит, необходимо что-то придумать.
— Я позвал вас, брат Бернардо, чтобы обсудить старую проблему.
— Слушаю, Ваше Высокопреосвященство.
Ректор развалился в кресле своего кабинета и наставительно поднял палец.
— Никогда нельзя забывать, что наши разговоры не предназначены для чужих ушей, дорогой брат. Вы заперли дверь?
Бернардо Вилларди легко поднялся и проверил замок.
— Закрыто.
— Прекрасно. Так вот, проблема у нас все та же: каноник Спинола не хочет вступать в орден. А генерал Вителлески настоятельно требует, чтоб мы нашли способ уговорить этого упрямца. Оно и верно, каноник обладает хорошими связями и отменным красноречием. Он очень бы нам пригодился.
— Подкупить пробовали?
— Еще бы, — усмехнулся Роберто Беллармино.
— А чем синьор Спинола объясняет свой отказ?
— Говорит, что не в состоянии бездумно подчиняться приказам. А это, как вы понимаете, одно из главных требований ордена.