— Ты хоть кого-нибудь подозреваешь? — спросил Роберто.
— И думать нечего, это Кальво.
— Не знаю… Раньше я за ним такого не замечал.
— Ох, уж этот ваш Андреа Кальво, — вдруг сказала девушка. — Как же он мне надоел!
— О чем ты, Клариче?
— Как ни придет, сразу ко мне, и ну меня уговаривать.
— На что? — нахмурился Роберто, пытаясь понять, о чем идет речь.
— А то вы не знаете, на что, — фыркнула трактирщица и красноречиво указала пальцем на потолок.
Друзья ошалело уставились друг на друга. Наконец Стефанио сообразил, что девушка намекает на сдающиеся комнаты второго этажа.
— Погоди, ты хочешь сказать, что он пытается тебя соблазнить?
— Ну да. Постоянно уговаривает, просто проходу не дает. Нравлюсь я ему, видите ли. Да мало ли, кому я нравлюсь.
— Эй, красавица, два глинтвейна, — крикнули из зала.
Клариче быстро налила две кружки и отошла, а Роберто с недоумением уставился на друга.
— Ты слышал?
— Не глухой, — отмахнулся Стефанио и задумался. В глазах его мелькнули озорные искорки.
— Вот что, Филин, — повернулся он к Роберто, — возвращайся в Григорианум, а мне еще надо кое-что сделать.
— Да какое там возвращайся, с ума сошел? Ведь этот ловкач и в самом деле соблазнит ее. Стефанио, точно тебе говорю, я этого не переживу. Я ее люблю, понимаешь? По-настоящему люблю.
— Я кое-что придумал. Положись на меня и спокойно иди. Не волнуйся, синьор Кальво ответит и за совращение, и за мой сгоревший трактат.
Повздыхав, Роберто ушел. А когда вернулась Клариче, Стефанио отвел ее в сторонку и долго с ней шептался. Поначалу она пыталась возражать, но вскоре улыбнулась и согласно кивнула.
Договорившись с девушкой, Стефанио отправился в богадельню.
Андреа Кальво пребывал в эйфории: непреклонная Клариче, так долго отвергавшая его ухаживания, наконец сдалась и согласилась встретиться с ним в одной из верхних комнат трактира. Впрочем, он не сомневался, что рано или поздно это случится — среди многочисленных подружек Кальво считался неотразимым кавалером.
Подходя к «Золотой форели», Андреа чувствовал радостное возбуждение. Он вошел в трактир, огляделся и направился к стойке, за которой находилась Клариче. Она застенчиво улыбнулась и указала взглядом на потолок. Кальво едва заметно кивнул и двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж, а девушка скользнула в кухню, откуда тоже можно было пройти наверх.
Поднявшись, Андреа шагнул в коридор, скудно освещенный стоящей на столике масляной лампой, и огляделся. В то же мгновение одна из дверей приоткрылась, и послышался шепот:
— Сюда!
Чувствуя сладкое возбуждение, он поспешил на зов и вошел в комнату. Здесь царила полная темнота. Кальво оглянулся, пытаясь сориентироваться, и тут почувствовал, как Клариче взяла его за руку и потянула за собой. Сделав пару шагов, он уперся коленкой во что-то твердое — это была кровать. Андреа, сгорая от желания, обхватил девушку, повалил на постель и принялся исступленно целовать. Он слышал ее тяжелое дыхание и чувствовал, как она пытается его раздеть.
Мгновенно сорвав камзол и рубаху, он навалился на нее, провел дрожащей от возбуждения рукой по ее лицу… и замер. Кожа под его пальцами была грубой и шершавой.
— Клариче?! — с недоумением воскликнул он.
Раздался характерный щелчок огнива, сноп искр на мгновение ослепил Андреа. Зажмурившись, он выждал несколько секунд и открыл глаза. В колеблющемся свете скалилось жуткое беззубое лицо улыбающейся ведьмы с растрепанными седыми волосами. Содрогнувшись от ужаса, Кальво дико закричал и рванул к выходу.
По пояс голый он выскочил в коридор, бессознательно сжимая в руке мятую рубаху. И тут…
С десяток студентов встретили его дружным хохотом. Рядом стояла Клариче и смеялась громче всех. Андреа обвел товарищей растерянным взглядом — Бантини, Надьо, Франкотти, лохматый Питти и еще не меньше полудюжины человек.
Так это было подстроено?! В бешенстве натянув рубаху, Кальво бросился к лестнице. Возле нее он обернулся и, едва сдерживая ярость, прошипел:
— Ты заплатишь, Надьо, поверь!
В том, что идея «шутки» принадлежала именно его недругу, Кальво ничуть не сомневался.
А Стефанио, проводив его взглядом, заглянул в распахнутую дверь и со смехом воскликнул:
— Элма, дорогая, ты бесподобна.
К концу 1615 года до студентов дошел слух, что Галилея собираются привлечь к суду инквизиции. Стефанио, которому ученый был очень симпатичен, позвал Роберто, Джованни, Маркантонио и еще нескольких студентов и предложил отправиться к ректору. Он прекрасно понимал, что их мнение значит мало, но все же решил рискнуть.
— Синьор Беллармино — человек авторитетный, кардинал, к тому же Великий инквизитор. Папа доверяет ему. Давайте пойдем к нему и попросим за Галилея.
Возражений не последовало. Стефанио вместе с Джованни Питти написали письмо в защиту ученого, и уже на следующий день семеро студентов пришли к ректору.
— Ваше высокопреосвященство, — начал Стефанио, — до нас дошли слухи, что синьора Галилея вызывают в инквизиционный трибунал. Мы пришли просить вас о снисхождении к профессору. Возможно, он бывает неосторожен в словах, но он талантливый ученый, сделавший для науки больше, чем кто бы то ни было…
Беллармино, пряча улыбку, пробежал глазами письмо и серьезно спросил:
— И что же вы предлагаете, братья? Попустительствовать ереси?
— Теория Коперника не признана ересью.
— Не беспокойтесь, будет, — заверил ректор.
— Однако пока это не так.
— Вы хотите сказать, что как только учение Коперника будет занесено в Индекс запрещенных книг, синьор Галилей перестанет его поддерживать? — ухмыльнулся Беллармино.
— Я хочу сказать, что странно было бы осуждать человека, который занимается тем, что разрешено.
Ректор сложил руки домиком и задумался.
— Разумно, — сказал он через минуту и продолжил, с трудом сдерживая усмешку: — Что ж, братья, мне понятно ваше мнение, я его обдумаю. Это все, что я могу обещать.
Через два месяца трактат Коперника «О вращении небесных сфер» был занесен в Индекс запрещенных книг. «Утверждать, что Земля не есть центр мира, что она движется и обладает даже суточным вращением, есть мнение нелепое, ложное с философской и греховное с религиозной точки зрения», — с такой формулировкой приговор под страхом отлучения от церкви запрещал не только издание, но даже чтение и хранение трактата.
Однако Галилей не пострадал. Инквизиционный трибунал, возглавляемый Роберто Беллармино, отнесся к ученому на удивление снисходительно и ограничился лишь предупреждением, что всякая поддержка «ереси Коперника» должна быть прекращена.
Студенты ликовали, каждый всерьез считал, что в спасении Галилея есть и его заслуга. И лишь Стефанио понимал, что синьор Беллармино поступил так, как посчитал нужным.
В канун Великого поста в Риме проходил традиционный карнавал. Лукреция выбрала маску Коломбины, закрывающую верхнюю часть лица, и простой наряд служанки-трактирщицы, а Стефанио — бауту, дополнив ее длинным черным домино и треугольной шляпой, называемой здесь tricorno.
Итальянцы воспринимали карнавал не только как праздник встречи весны: это действо давало возможность выйти за пределы сословных границ и позволить себе поведение, в обычной жизни непозволительное. Здесь все были равны, и герцоги, и свинопасы. Переодеваясь в маскарадный костюм, люди, опьяненные вином, танцами и безудержным весельем, отказывались от моральных запретов и религиозных норм. На карнавале можно было все.
За неделю до Пепельной среды воздух Рима огласился музыкой и смехом. Толпы народа, толкаясь и пританцовывая, двинулись процессией по главным улицам. Горожане в разноцветных костюмах и масках Труффальдино, Коломбины, Арлекина, Пульчинеллы с трещотками и бубнами шли бесконечным потоком. Отовсюду доносились трели рожков, гудение труб, бой барабанов. На каждом углу устраивались игры и пляски, где-то демонстрировались фокусы, а где-то показывал короткие интермедии передвижной кукольный театр.
Лукреция и Стефанио, взявшись за руки, шли в плотной толпе, пока девушка не выбилась из сил. Дойдя до столиков, выставленных у ближайшей таверны, она устало села за один из них.
— Стеффо, давай передохнем.
Тут же с хохотом подскочили какие-то люди в масках, налили вина и не отставали, пока оба они не выпили по солидной кружке. Разморенная Лукреция положила головку на грудь возлюбленного, он обнял ее и прошептал:
— Отдохни, скоро начнутся танцы.
Вечерело. Шествие закончилось, и толпы людей разбрелись по улицам. Повсюду зажигались свечи и факелы, музыка становилась все громче. И вот наконец перед таверной пустилась в пляс первая пара, стуча ботами по мощеной улице, за ней — еще и еще. Зрители аплодировали, кричали, пили, горланили песни. Все это происходило одновременно, стоял жуткий гвалт, который, тем не менее, не мешал танцующим.
Глаза у Лукреции разгорелись, она дернула возлюбленного за руку:
— Пойдем.
Стефанио вскочил, и они, найдя свободное местечко, закружились вместе со всеми в безумной пляске, приседая, вертясь и выписывая немыслимые пируэты. Время от времени к ним подскакивали маски, подносили вина, обнимали то Лукрецию, то Стефанио, но влюбленные и не думали их прогонять: это был карнавал, а на карнавале можно все.
Стефанио поднял девушку перед собой, и ее вздымающаяся грудь оказалась прямо напротив его лица. Почувствовав, что уже не может сдерживать непреодолимого желания, он осторожно поставил ее на мостовую, и, приподняв маску, впился губами в губы возлюбленной. Вокруг бушевало безумие карнавала, все прыгали, плясали, кричали, а они стояли неподвижно, слившись в блаженном поцелуе.
— Лукреция… — хрипло прошептал Стефанио.
— Да!
Через пять минут они уже были на Соляной дороге. Едва войдя в комнату, Стефанио, словно, коршун, набросился на девушку, а она вздрагивала и постанывала от каждого прикосновения его губ.
Всю ночь под грохот фейерверков, под веселые крики и смех занимались они любовью. Лишь под утро, уставшие и бесконечно счастливые, заснули, крепко прижавшись друг к другу.
В жизни Стефанио наступило прекрасное время. Каждую свободную минуту он стремился провести с возлюбленной, к которой привязывался все сильнее.
Они стали меньше гулять, и почти все время проводили в своих комнатах на Соляной дороге. У них даже образовалось что-то похожее на семью.
Стефанио наслаждался настоящим и старался не думать о будущем. Он знал, что, будучи священником, не сможет предложить Лукреции брак. Но она все чаще намекала на это.
— Надо бы нам подумать о будущем.
— О чем ты, дорогая? — Стефанио упорно делал вид, что не понимает ее намеков.
— Ну, не можем же мы вечно встречаться в этих комнатах.
— О, у нас еще столько впереди.
На самом деле Стефанио просто не знал, что отвечать.
Наконец Лукреция поняла, что он не собирается жениться. Выход один — перестать с ним встречаться. Увы, эта гордая, независимая девушка была без памяти влюблена. Всякий раз, отправляясь на свидание, она клялась себе, что это в последний раз, и все же встречалась со Стефанио снова и снова. Если его не было рядом, она не могла ни о чем думать, не могла даже дышать свободно, чувствовала себя больной и разбитой. Это была не просто страсть, это была одержимость. Та самая, которая в конце концов делает человека несчастным.
После занятий Стефанио сидел в своей комнате и ждал Роберто. Вдруг дверь распахнулась, и без стука вбежал Маркантонио Франкотти.
— Филин умирает! — сходу выпалил он.
— Что?!
— Пошли скорее, он в нашем госпитале!
Стефанио отбросил книги и кинулся вслед за Маркантонио.
— Его нашли во дворе, — на ходу объяснял тот. — Никаких ранений, но без чувств. Больше ничего не знаю.
За несколько минут они добежали до госпиталя, который располагался в западном крыле университета. У комнаты, где лежал Бантини, столпились студенты.
— Говорят, скоро кончится.
— Да нет, агония еще не началась.
— Что же с ним случилось?
— Вроде конвульсии…
— Бедняга Филин!
Стефанио рванул дверь на себя. На одной из коек лежал бледный, с яркими пятнами на щеках, Роберто; вокруг столпилось несколько преподавателей. Доктор, сидя на кровати больного, осматривал его. Стефанио встал рядом и внимательно следил за его действиями.
Наконец тот встал и развел руками:
— Не понимаю. Лихорадка, затрудненное дыхание, учащенный пульс, конвульсии. Причина неясна.
Роберто вскрикнул, его голова дернулась в сторону. И Стефанио, приглядевшись, вдруг увидел возле уха красное пятнышко, вокруг которого алела яркая окружность. Перед его мысленным взором встала картинка из арабской книги «Канон врачебной науки», которую он когда-то изучал в Алжире.
«Ну, конечно! И симптомы сходятся. Но нужно торопиться, если эту гадость не удалить, Роберто долго не проживет».
Стефанио решительно отодвинул доктора и склонился над другом, внимательно разглядывая красное пятно. Но того, что ожидал, не увидел. Выпрямившись, он приказал:
— Принесите оптическое стекло. Быстрее!
Иезуиты переглянулись. Видимо, что-то в лице Стефанио сказало им, что в данной ситуации он командует неспроста. Один из педагогов молча вышел и через пару минут вернулся с увеличительным стеклом.
Осмотрев пораженный участок кожи, Стефанио без труда заметил то, что искал — в центре пятна виднелась маленькая черная точка. Он удовлетворенно кивнул и принялся раздевать больного, внимательно проверяя шею, грудь, живот, пах. В результате он обнаружил еще два красных пятнышка, окаймленных алой полосой.
— Нужен пинцет и масло оливы, — не отводя глаз от пациента, сказал Стефанио.
Никто не пошевельнулся. Он оглядел иезуитов и внушительно добавил:
— Пожалуйста.
Получив и то, и другое, он тщательно намазал поврежденные участки маслом и принялся ждать. Вскоре черные точки в центре пятен стали увеличиваться, и на их месте над кожей появились маленькие темные бугорки. Стефанио осторожно подцепил их пинцетом и повернулся к топтавшимся рядом педагогам:
— Вот и все.
Те недоверчиво переглянулись, и один из них с иронией уточнил:
— Он вылечился?
— Практически да. Это ядовитые пустынные клещи, поражающие организм, пока у них есть доступ к крови. Если их вовремя удалить, больной быстро выздоравливает. Я смазал кожу маслом и тем самым перекрыл им доступ воздуха. Поэтому они вылезли на поверхность, откуда их легко вытащить пинцетом. Жар и конвульсии скоро кончатся, и Филин придет в себя, вот увидите. Ума не приложу, где он умудрился их подцепить…
Сказав это, он спокойно вышел, оставив иезуитов стоять с открытыми ртами.
Этот случай наделал много шума в университете, приведя в студентов в восхищение, а Андреа Кальво — в еще большую ярость. А учителя тихонько говорили между собой:
— Похоже, Господь заботится, чтобы у ордена и в будущем был способный генерал.
Стефанио по-прежнему выделялся отменными знаниями. После спасения Роберто он объявил наставнику, что намерен изучать восточную медицину для лучшего ухода за больными в богадельнях и госпиталях. С этой целью он накупил множество книг и регулярно запирался с ними в своей комнате. Бернардо Вилларди не уставал поражаться трудолюбию молодого человека.
На самом деле Стефанио это ничего не стоило: он просто использовал знания, полученные в прошлом. Конечно, он полистал некоторые фолианты и даже нашел кое-что новое для себя, но это было лишь небольшое дополнение к уже имеющемуся опыту.
Постепенно он стал применять восточные методы в госпиталях, и это ускорило излечение больных, а главное — еще больше повысило его авторитет в глазах иезуитов. Отец Бернардо внимательно следил за успехами Стефанио, с удовольствием слушал его проповеди, и все чаще наставнику приходила в голову мысль, что таланты, трудолюбие и упорство подопечного могли бы найти лучшее применение.