— А Мате Пирош?
— Он тоже умер, — она мрачно усмехнулась. — Я не сомневалась, что рано или поздно он приедет, чтоб отомстить за дочь, и давно ждала его. Едва он вошел в замок, я приказала стражникам не спускать с него глаз. Ваш отец совершил ошибку, взяв бана Пироша с собой. Если б не это, я бы ничего не заподозрила.
Юноша опустил голову: за год жизни с Томашем он успел привязаться к нему. Больше разговаривать с хозяйкой Иштван не пожелал, впрочем, она тоже не спешила заводить с ним беседы.
Раз в день ему приносили еду, все остальное время он сидел в запертой клетке и предавался унылым мыслям. Агнешка умерла, отец умер…
«Зачем я здесь поселился! Лучше бы так и оставался собакой! Дошел бы до Франции, там, по крайней мере, нет таких зверств, как в этом диком краю».
Иногда к нему прибегала Дорка. Она смертельно боялась своей госпожи, поэтому появлялась, только если той не было в замке. Кроме того, графиня вручила ей ключ от клетки Иштвана, и Доротея подозревала, что это сделано неспроста.
— Она специально отдала ключи, проверяет меня. А как только я попытаюсь тебя выпустить, стражники набросятся и убьют нас обоих.
— Не надо пытаться, — покачал головой Иштван. — Мне теперь все равно.
— Это правда, что ты дворянин?
— Правда.
— И та девушка… она не была твоей сестрой, ты обманул меня, да?
— Да, — коротко ответил он.
Доротея печально вздохнула.
— Что ж, я не сержусь на тебя. Тем более, ее уже нет.
— Уходи, — процедил Иштван.
— Ты влюбился в хозяйку, да? — злобно выкрикнула она. — Она ходит тут целыми днями вокруг тебя, словно кошка.
— Убирайся и не приходи больше!
Но совсем не приходить было выше ее сил. Доротею тянуло к возлюбленному, и она появлялась, едва графиня Батори покидала замок.
Время шло, и вместе с уходящими неделями и месяцами уменьшалась и душевная боль Иштвана. Жизнь брала свое. Он стал все чаще задумываться о свободе и к началу осени решил, что пора что-то предпринимать. Тем более что от скудной еды и постоянной неподвижности юноша все больше слабел.
Конечно, он мог бы переселиться в тело Доротеи, но считал, что бежать пока рано. У него оставалось здесь, в замке, важное дело — отомстить графине за смерть несчастной возлюбленной. Кроме того, Иштван чувствовал, что не вполне раскрыл тайну Эржебет, ведь он не понимал, зачем она убивает девушек. Он спрашивал Дорку, но та говорить об этом боялась и сразу же уходила.
Несмотря на неприязнь, которую он к ней питал, Доротея была ему весьма полезна. Она приносила местные новости, а Иштван обдумывал, как можно использовать их для мести и побега.
— Что-то графиня стала очень нервной, — как-то сказала Дорка. — Не удивлюсь, если она покончит с собой.
— Туда ей и дорога.
В другой раз она сообщила:
— Преподобный Мартин приезжает.
— А кто это?
— Очень известный священник, почти святой. Вся знать ему исповедуется, вот теперь и хозяйка пожелала.
Иштван на мгновение замер, а потом схватил Доротею за руку.
— Приведи его сначала ко мне!
— И ты хочешь? — криво усмехнулась Дорка.
— Да. Так приведешь?
— Ладно, он все равно мимо тебя не пройдет.
Иштван радостно потер руки: теперь он знал, как осуществить свои планы.
Англия, Сомерсет, 7 июня 1932
Доктор Голд взял с тумбочки стакан воды и сделал несколько глотков. Викарий терпеливо ждал, когда он продолжит.
— Преподобный Мартин прибыл через три дня. Заранее предупрежденный Доротеей, я ждал его с самого утра. Признаюсь, я волновался, ведь если б мой план не сработал, выдумать другой было бы весьма непросто. От постоянного недоедания я уже с трудом держался на ногах, и голова моя соображала неважно.
Исповедник появился ближе к вечеру. Заслышав шаги, я встал и вскоре увидел толстого пожилого священника, за которым семенила Дорка.
— Святой отец! — завопил я.
Тот приблизился, а Доротея тактично отошла в сторону.
— Святой отец, умоляю, помогите! Я не сделал ничего плохого, за что ж графиня наказывает своего бедного слугу?
— Ваш долг перед Господом — быть преданным своей хозяйке, сын мой.
— Но со мной поступили несправедливо!
— Гордыня — плохой союзник, — важно ответил преподобный, — смиритесь, сын мой.
— Ох, святой отец, будь вы здесь, в клетке, в моем теле, а я — в вашем, что бы вы ответили, если б я посоветовал вам смириться?
— Благодарение Богу, такое невозможно.
— Почему вы так уверены, отец мой? — лукаво прищурился я. — Разве вы как священник не обязаны верить в чудеса?
— Я верю.
— Что ж, тогда я сейчас вознесу молитву, попрошусь в ваше тело, и, возможно, Господь явит нам такое чудо.
Священник снисходительно улыбнулся, а я поднял глаза вверх и пошевелил губами, делая вид, что молюсь. Вслед за этим я схватил его за руку и неслышно прошептал: «Твоя душа во мне, моя душа в тебе».
Привычное головокружение, пелена перед глазами — и вот я уже в сутане, а передо мной Иштван с выпученными глазами. То есть, конечно, священник в теле Иштвана.
— Что это? — просипел он.
— Чудо, отец мой. Благодарение Господу, оно свершилось.
Бедняга выглядел совершенно растерянным. Он рассматривал то себя, то меня и был совершенно сбит с толку.
— Но как же… как же? — бормотал он.
Я похлопал его по руке и мягко сказал:
— Прошу вас не волноваться, святой отец. Я скоро вернусь и снова вознесу молитву. Но, умоляю, сидите тихо, иначе чуда может не произойти.
Сказав это, я отошел от клетки и повернулся к Доротее.
— Я готов идти к графине.
Она повела меня по коридору. Когда мы дошли до кованой двери, я сказал:
— Будьте здесь, голубушка, никуда не уходите. И заклинаю вас именем Господа — не подходите к клетке, где заперт этот грешный юноша.
Дорка с удивлением кивнула, а я решительно толкнул дверь в покои графини.
И оказался в одной из самых красивых комнат, которые мне доводилось видеть. Стены, украшенные гобеленами, были искусно задрапированы темно-красным бархатом. Прекрасная резная мебель поражала своим изяществом. Стрельчатые окна были украшены ярким витражами со сценами из Священного Писания. Кованая люстра в виде колеса с двумя десятками свечей свисала с потолка на длинной железной цепи.
Эржебет сидела в кресле и смотрела в окно. Неподвижная, словно статуя, и такая прекрасная, что я невольно залюбовался ею. На ней было красное шелковое платье с кружевным воротником, а черные, как смоль, волосы прикрывал затейливый головной убор.
Клянусь, Джон, было мгновение, когда я дрогнул. Да и какой мужчина не дрогнул бы перед такой красотой? Пришлось напомнить себе об Агнешке и других убитых девушках, чтобы вернуть душе прежнюю суровость.
Я тихонько кашлянул, и графиня наконец обратила на меня внимание. Она подняла глаза, в них блестели слезы.
— Вас что-то тревожит, дочь моя?
— Присаживайтесь и выслушайте меня, отец мой, ибо я грешна, — еле слышно промолвила Эржебет и начала свой жуткий рассказ: — Беда в том, что с самого детства мне внушали, что главное мое достояние — это кровь. Я всегда помнила, что принадлежу к знатнейшему, древнейшему роду, что я аристократка до кончиков ногтей. Я привыкла гордиться происхождением и знала — что бы ни случилось, я буду выше всех, за исключением разве что короля, да и то весьма условно. Вы не представляете, святой отец, как дорожила я своими корнями.
Я слушал ее с некоторой растерянностью: какое отношение ее род имеет к убийствам? Впрочем, она скоро это разъяснила.
— Однажды, когда я только вышла замуж, а было это в пятнадцать лет, я поссорилась на каком-то приеме с одной юной дворянкой. Возможно, я была слишком кичлива и указала ей на свое превосходство, сказав, что я графиня, а она даже не баронесса, на что эта девица ответила: «Конечно, но у меня, по крайней мере, истинно дворянская кровь, и я не бастард». Поначалу я не поняла, о чем она говорит, и тогда она пояснила: оказывается, я была внебрачным ребенком своего отца, и женщина, которую я привыкла считать матерью, таковой на самом деле не являлась. Я была дочерью горничной, но отец забрал меня в свою семью, а его супруга согласилась признать себя моей матерью.
Графиня надолго замолчала, а я сидел, боясь шелохнуться. Я понимал, что она подходит к самому главному.
— Не могу передать, святой отец, — продолжала Эржебет, — каким это оказалось ударом. Я не хотела жить в том положении, в котором находилась. Если б самоубийство не считалось столь страшным грехом, клянусь, я бы покончила с собой. Мое происхождение, мои корни — все было мифом, а кровь моя на поверку оказалась порченой. С этой мыслью я жила много лет и жестоко страдала, пока одна старая ведунья по имени Анна Дарвулиа не подсказала простой способ — чтобы улучшить свою кровь, нужно пить кровь аристократок.
«Вот оно!» — подумал я и весь обратился в слух.
— Вскоре случилось так, что в моем замке заболела одна молодая гостья, сами понимаете — дворянка. Родных у нее не было, состояния тоже, и я понимала: исчезни она с лица земли — искать ее никто не станет. Она все равно бы умерла от болезни — я лишь ускорила ее кончину, ведь не могла же я пить из трупа. Я приказала служанкам сделать надрезы на всех ее крупных сосудах и собрать столько крови, сколько возможно. И выпила всю. Клянусь, святой отец, в ту ночь впервые за много лет я уснула спокойно.
Я содрогнулся — меня едва не затошнило — и с ужасом смотрел на красавицу, которая совершенно спокойно рассказывала столь жуткую историю.
— Когда я пила ее теплую кровь, несколько капель упали мне на руку. И я заметила, что в этом месте кожа стала более мягкой и нежной. К тому времени мне было уже около сорока, потеря молодости и красоты меня очень беспокоила. А тут такое открытие! Я не знала, что делать, то ли пить кровь, чтобы добавить аристократизма, то ли натирать ею кожу, сохраняя молодость. Выручила меня все та же ведунья. Она сказала, что для вечной юности подойдет кровь любой девственницы, даже крестьянки. А вот пить надо именно дворянскую.
Помнится, я закашлялся, чтобы сдержать спазм в горле. Я пребывал в таком шоке, что не мог даже говорить. На мгновение мелькнула мысль — переселиться в ее тело и броситься в окно, чтобы это адское отродье исчезло с лица земли.
Графиня грустно улыбнулась и с сочувствием посмотрела на меня.
— Да-да, я понимаю, что слушать все это ужасно. Но молчать более не могу. После того первого случая я долго искала какую-нибудь обреченную девушку. Пришлось даже открыть больницу, где я могла получать кровь безнадежно больных… Но этого было мало. И если с чистотой крови еще можно было как-то подождать, то уходящая молодость ждать не хотела. Время безжалостно, старела я быстро, и редких примочек из крови девственниц, умиравших в моей больнице, явно не хватало. Поэтому я взяла за правило раз в неделю пускать кровь одной из своих служанок. И они начали разбегаться. Поймите, это никому бы не повредило, но они испугались! Пришлось втайне брать по одной девушке и постепенно выкачивать из нее всю кровь, доводя до смерти.
— И многих вы таким образом погубили? — решился я подать голос.
Она со вздохом ответила:
— Десятки, если не сотни. В основном крестьянок, кровью которых я обтиралась, а иногда даже погружалась в нее. Изредка попадались и дворянки, их кровь я пила.
Я еле дышал, голова кружилась, это было какое-то наваждение, я просто отказывался верить этой истории. Если бы графиня сказала, что она колдунья, вампирша, находится в сговоре с демонами — я бы поверил. Но убивать ради того, чтобы выглядеть моложе?!
Она словно прочла мои мысли и горько усмехнулась.
— Посмотрите на меня, святой отец. Разве можно поверить, что мне пятьдесят? Разве не нежна и не прекрасна моя кожа, разве вы видите на ней хоть одну морщинку?
— И за это вы продали душу дьяволу?! — прошептал я.
И тут она неожиданно разрыдалась, горько и жалобно.
— Я только сейчас стала понимать, что наделала, — всхлипывала она, — только сейчас меня начала мучить совесть.
— Что же произошло? Отчего вы так неожиданно прозрели?
— Я полюбила, отец мой. Впервые в жизни я полюбила — чистого, благородного, доброго человека. И поняла, что рядом с ним я чудовище. Боже мой, сколько зла я натворила! Знали бы вы, как тяжко раскаяние. Я не сплю ночами, призраки убитых девственниц приходят ко мне, протягивают руки, душат… Их крики до сих пор стоят в моих ушах… Мне нужна кровь, чтобы не стареть, но я не могу, не хочу больше убивать! Что мне делать, святой отец? Умоляю, научите!
Говорить, какое жуткое впечатление произвела на меня эта исповедь, думаю, не стоит. Вы и сами можете догадаться. Я смотрел на нее с отвращением, мое желание отомстить разом испарилось. Господь и так покарал ее сверх всякой меры. Мне же оставалось лишь вывести ее на чистую воду.
Графиня змеей соскользнула с кресла и упала передо мной на колени.
— Я не хотела, я не думала! — кричала она.
Меня трясло, тошнило, ноги дрожали так, что я с трудом встал со стула. Помню, из последних сил я бормотал что-то про пост, про покаяние… Но она не слушала, рыдания ее становились все сильнее. У нее начиналась истерика.
Оставаться и смотреть на это отвратительное зрелище я не собирался, а потому выскочил за дверь, схватил Дорку за локоть и потащил к клетке.
Едва мы приблизились, преподобный в моем теле, сидевший на полу, вскочил и с воплем бросился к нам. Я велел Доротее открыть замок, и она не посмела ослушаться. Отомкнув его дрожащими руками, она замерла и взглянула на меня, как послушная овца. Грозным голосом я провозгласил:
— А теперь приказываю тебе именем Господа показать нам тайный ход.
Она покорно кивнула и заскользила по коридору, а я, подхватив под мышки ослабевшего бедолагу-священника, поспешил следом. Мы бесконечно поворачивали в разные ответвления, спускались по каким-то лестницам, и наконец Дорка остановилась, открыла небольшую сводчатую дверь и кивнула:
— Туда, святой отец.
Она вынула из держателя факел и сунула мне в руку, добавив пару монет. Я шагнул в проход, но тут же остановился, обернулся и спросил:
— Пойдешь с нами?
Несчастная беззвучно зарыдала, лицо ее перекосилось.
— Не могу, святой отец… Здесь моя дочь.
Я коротко кивнул и двинулся вглубь подземного хода.
Потрясенный викарий долго молчал.
— Я не в состоянии в это поверить! — наконец воскликнул он.
— Увы, друг мой, это чистейшая правда. Именно такую историю поведала мне графиня Батори.
— Просто страшно подумать. Столько убийств — и ради чего?!
Голд глубоко вздохнул и потряс головой, словно сбрасывая страшные воспоминания.
— Для этой женщины они стоили того.
— А что за мужчина, которого графиня полюбила? Она имела в виду вас?
— Не знаю, Джон. Возможно. Но так ли это, навсегда осталось тайной.
— И чем же закончились ваши приключения в замке Чейте?
— Ах, да… Подземный ход привел нас в пещеру на краю деревни, я дотащил святого отца до постоялого двора и положил на постель. Он был очень слаб, но упорно торопил меня вознести молитву о чуде обмена телами. Я не стал его дольше мучить, сел рядом, снова притворился, что молюсь, а сам мысленно произнес волшебную фразу. Когда привычная пелена спала, я, едва дыша, лежал на кровати, а передо мной сидел все еще не пришедший в себя священник. Вскочив со стула, он принялся ощупывать ноги, руки и все спрашивал меня: «Свершилось? Свершилось?»
Вскоре он убежал, а я остался один. Надеюсь, Господь простит мне шутку над его служителем. Уверен, с тех пор святой отец и впрямь поверил в чудеса.
Я отлеживался на постоялом дворе еще сутки, а потом двинулся домой. Немного пришел в себя после пережитого, а потом направился в Надьбич к графу Дьёрдю Турзо и рассказал историю Эржебет. Зная то, что знал я, он уже не мог не принять меры. Оказалось, моя жалоба стала далеко не первой, более того, нечто похожее на расследование уже велось. Однако после моего рассказа оно ускорилось, по всем окрестным деревням были разосланы дознаватели, собиравшие показания. Когда информация отовсюду начала стекаться к графу, он пришел в ужас: юные крестьянки пропадали в окрестностях Чейте сотнями.