========== Глава 7. Учение - свет ==========
15 сентября, 1991.
В гостиной Слизерина царила по-вечернему спокойная, ленивая атмосфера. В камине уютно потрескивал огонь, с диванов доносились негромкие голоса студентов, переговаривающихся кто о чем, шелест страниц, скрип пера…
Александра Мальсибер сидела в глубоком кресле, поджав под себя ноги, и задумчиво наблюдала за Гарри, который, устроившись прямо на ковре возле камина, увлеченно читал справочник чистокровных волшебников.
Мальчик был интересный. Очень. Алекс заметила это еще в самый первый день, когда произносила приветственную речь для новичков. Ну, как заметила, скорее, интуитивно почувствовала. А затем заинтересовалась, начала присматриваться и довольно быстро обнаружила, что первое впечатление было верным.
Для своих одиннадцати лет Гарри был удивительно умным, внимательным и способным к аналитическому мышлению ребенком. Он как губка впитывал любую новую информацию, задавал невероятное количество вопросов, много и с удовольствием читал и довольно быстро усваивал все новые знания, будто раскладывая их у себя в голове по воображаемым полочкам.
В целом, мальчик производил впечатление любознательного, но очень закрытого и недолюбленного ребенка. И это казалось странным.
В волшебных семьях, особенно древних и чистокровных, к мальчикам, тем более старшим, относились куда серьезнее, чем к девочкам. Им уделялось больше внимания, их образованием занимались более тщательно, и именно сыновья становились предметом гордости, что было вполне объяснимо, учитывая, что любому волшебнику хотелось достойно продолжить свой род. А наследником фамилии, как правило, являлся старший сын.
Алекс в этом плане повезло. Когда она родилась, ее старший брат Кристиан уже учился на шестом курсе Хогвартса, был взрослым, самостоятельным человеком и дома бывал крайне редко, а потому родительской любви и внимания ей досталось в избытке.
Правда, в основном материнской. Отца и брата, которые являлись ближайшими сторонниками Темного Лорда, Алекс в детстве почти не видела, в те годы война в магической Британии шла полным ходом, и в поместье они бывали нечасто, а если и появлялись, то запирались у отца в кабинете. Девочку в таких случаях уводили в комнату, поручая гувернантке, и позволяли спуститься, только когда мужчины снова уезжали.
Но в общем, не считая частых отлучек мужской части семьи, жили Мальсиберы хорошо. Денег было более, чем достаточно, поместье процветало, мать и дочь могли позволить себе красивую одежду, вкусную еду и дорогие покупки, а за порядком в доме следили четверо домовых эльфов.
Алекс было шесть, когда ситуация кардинальным образом изменилась. Тот злополучный август тысяча девятьсот восьмидесятого она помнила до сих пор, как будто это было вчера.
Тридцать первого июля, ранним утром, когда на горизонте только-только занимался рассвет, в ее спальню ворвался Кристиан. Смертельно бледный, с темными кругами под глазами, он вытащил сестру из кровати, рывком выбросил из шкафа вещи и приказал одеваться, а сам выскочил за дверь. Прибежавшая буквально спустя минуту гувернантка выглядела не лучше. Дрожащими руками она начала собирать вещи Алекс в дорожный чемодан, попутно, срывающимся голосом обещая, что скоро все объяснит.
Когда сонную, растрепанную, ничего не соображающую девочку волоком стащили вниз, в холле ее уже ждала мать. Белая как мел, с красными, опухшими от слез глазами и трясущимися пальцами, нервно сжимавшими сумку. Увидев Алекс, она всхлипнула и залилась слезами, а Кристиан, метавшийся по просторному помещению, как дикий зверь в клетке, казалось, побледнел еще сильнее и впервые, на памяти девочки, наорал на мать, заставляя ее взять себя в руки и успокоиться.
А несколько минут спустя Роуз Мальсибер вместе с дочерью, гувернанткой и единственным эльфом Ринни отправились порт-ключом во Францию к родственникам. Только на следующий день Роуз, за ночь словно постаревшая на десять лет, отводя глаза, сообщила шестилетней Алекс, что ее отец погиб, сражаясь с плохими людьми, враги победили, и в ближайшее время домой им возвращаться нельзя, поэтому пока они поживут в магическом квартале Парижа у родной сестры Роуз — Женевьевы.
Кристиан, несмотря на слезные мольбы матери бросить все и уехать с ними, остался в Британии, где в эти самые мгновения по всей стране волшебники поднимали бокалы, празднуя падение Темного Лорда.
Вопреки маминым прогнозам, у тети Женевьевы они гостили гораздо дольше, вернувшись в родную Британию только через два года, когда активные действия министерства по поиску и аресту сторонников Темного Лорда слегка поутихли.
К счастью, Кристиану и почти всем его близким друзьям, включая Терренса Эйвери, Регулуса Блэка, Люциуса Малфоя, Долохова и Гринграсса, удалось избежать ареста, но увидев брата после долгой разлуки, Алекс с внезапной ясностью осознала, что как раньше в их семье уже ничего не будет. В мрачном, подавленном мужчине с потухшим взглядом почти невозможно было узнать красивого, целеустремленного, обладающего искрометным юмором Кристиана, которого она помнила.
Он превратился в угрюмого затворника, мог неделями не выходить из поместья, отказывался от общения и, казалось, все время ждал чего-то. Но к тому моменту, когда Алекс исполнилось одиннадцать и пришла пора уезжать в Хогвартс, было окончательно ясно, что гибель Темного Лорда, служение которому было для Кристиана смыслом жизни, стала для него ударом, от которого он едва ли сможет оправиться…
Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Алекс вынырнула из воспоминаний и обнаружила, что Гарри вопросительно смотрит на нее, явно ожидая ответа.
— Прости, ты что-то сказал? — она тряхнула головой, отгоняя яркие картинки прошлого.
— Я спрашивал, кто составитель этого справочника, — мальчик кивнул на лежащую перед ним книгу и поправил очки.
— Официально — он анонимный. Но фактически его автором считается Кантанкерус Нотт, прадедушка Теодора. На мой взгляд, очень похоже на правду. Я уже говорила тебе, что Нотты уже много поколений одни из самых ярых фанатов теории чистоты крови.
Гарри задумчиво кивнул и снова опустил взгляд на справочник.
— Значит, чистокровных родов всего двадцать восемь?
Алекс усмехнулась и покачала головой.
— Нет. В справочник входят лишь те семьи, которых сам Кантанкерус считал таковыми, к тому же, он был составлен давно. С тех пор многое изменилось. К примеру, род Пруэттов прервался во время войны, когда Фабиан и Гидеон погибли, их сестра Молли, последняя представительница рода, теперь носит фамилию Уизли. Род Гонтов тоже угас, зато Гойлы и Мальсиберы на данный момент вернули себе статус чистокровных. Так что, как видишь, список постоянно меняется.
— А как можно вернуть этот статус? — с интересом спросил Гарри.
— Вообще, чистокровным считается волшебник, у которого оба родителя, обе бабушки и оба дедушки были волшебниками, — Алекс пожала плечами. — Но сколько людей, столько мнений. Тот же Кантанкерус Нотт утверждал, что если в роду волшебников был хоть один маггл, то их кровь испорчена. Другие придерживаются мнения, что если чистокровная семья лояльна по отношению к магглам и тесно общается с ними, то их следует считать предателями крови.
— Я понял, — медленно протянул мальчик. — А есть еще какие-нибудь книги о родословных? Более… беспристрастные?
Алекс мысленно хмыкнула. Умный ребенок.
— Есть, называется «Природная знать. Родословная волшебников». Можешь взять в библиотеке… Только завтра, сегодня уже поздно, — поспешно добавила она, увидев, как Гарри вскочил на ноги, явно намереваясь бежать за книгой прямо сейчас.
***
Сорокадвухлетняя профессор древних рун, Батшеда Бабблинг, давно смирилась с тем, что ее предмет по популярности у студентов Хогвартса занимает место где-то между «Мерлин, какая скука!» и «А что такое руны?»
Нельзя сказать, что искренне влюбленную в эту науку Батшеду такое отношение радовало, но и не удивляло. Конечно, кому в тринадцать-семнадцать лет охота тратить время и силы, изучая сложные смысловые значения и составляя зубодробительные формулы, когда можно просто взмахнуть палочкой и, крикнув пару слов, получить мгновенный результат? И не важно, что руны гораздо практичнее и долговечнее, зато чары быстрее.
Вот и получалось, что когда приходило время выбирать дополнительные дисциплины, желающих изучать предмет Батшеды набиралось от силы пять-шесть человек. Даже к многоуважаемой, но слегка придурковатой Сибилле Трелони студенты и то шли охотнее. Что было понятно, учитывая, что для того, чтобы сдать Прорицание, достаточно было закатить глаза, приставить ко лбу два пальца и замогильным голосом произнести пару туманных фраз, вроде: «Вижу, тьма сгущается над нашими головами!»
К Бабблинг же шли учиться в основном магглорожденные, желающие узнать о магическом мире все, что только можно, или же безнадежные заучки, получающие удовольствие от самого процесса обучения, коих в Хогвартсе, к сожалению, с каждым годом становилось все меньше.
А ведь когда-то древние руны были почетным и обязательным к изучению предметом. Во времена основателей и вовсе вся серьезная магия строилась на рунных ритуалах, а чары считались удобным дополнением и предназначение их было в основном боевым, так как в схватке, разумеется, чертить формулы было проблематично.
Но времена менялись, ритм жизни становился быстрее, в Хогвартс поступало все больше магглорожденных и полукровок, программа упрощалась и постепенно рунная магия оказалась похоронена под пылью веков. Теперь ею пользовались разве что для проведения ритуалов, зачастую темных, да расшифровки старинных манускриптов. Предмет был исключен из списка обязательных, а при следующем этапе упрощения программы — Бабблинг готова была поспорить на свою годичную зарплату — стоял первым кандидатом на вылет.
В связи с этой печальной перспективой, последние три года Батшеда в свободное от преподавания время, которого у нее было с избытком, усиленно осваивала французский язык, намереваясь, в случае сокращения своей должности, податься в академию Шармбатон. У французов специалисты по древним рунам ценились на вес золота, не то что в родной, но до неприличия обленившейся Британии.
Исходя из всего вышесказанного, неудивительно, что увидев на пороге своего кабинета первокурсника Слизерина в круглых очках, Бабблинг ни на секунду не усомнилась, что ребенок попросту заблудился.
— Кабинет трансфигурации прямо по коридору и направо, — не отвлекаясь от сложнейшего англосаксонского трактата, над переводом которого корпела уже не один месяц, сообщила она.
— Простите, мэм, я ищу профессора Бабблинг, — вежливо возразил первокурсник.
Батшеда оторвала взгляд от свитка и, поправив очки в толстой оправе, изумленно воззрилась на мальчика.
— Зачем? — от неожиданности брякнула она, но тут же спохватилась. — То есть, это я. Чем могу помочь?
Ребенок закрыл за собой дверь, подошел к столу, за которым сидела Батшеда, и очень серьезно посмотрел на нее.
— Меня зовут Гарри Поттер, профессор. Я бы хотел начать изучение рунной магии прямо сейчас, не дожидаясь третьего курса, это возможно?
Сказать, что Бабблинг опешила, это ничего не сказать. Одиннадцатилетка, желающий изучать руны, категорически не вписывался в ее картину мира, рождая в голове целый рой мыслей от подозрительного: «Он издевается» до совсем уж глупого: «Мне это мерещится».
— Э… Дорогой, ты уверен, что не ошибся? — чувствуя себя клинической идиоткой, переспросила она. — Ты хочешь изучать именно руны?
— Да, мэм, — все так же серьезно ответил мальчик. — Мне очень интересен ваш предмет. Я уже начал читать кое-что, но многое мне пока непонятно. Я был бы очень благодарен, если бы вы согласились заниматься со мной, — и, покопавшись в сумке, он положил перед потерявшей дар речи Батшедой том «Рунные учения» под редакцией С. Агрелла.
========== Глава 8. Расстановка приоритетов ==========
К концу первого месяца учебы Гарри с уверенностью мог сказать, что определился с любимыми и нелюбимыми предметами.
В список со знаком плюс вошли зельеварение, чары и история магии. Но если с первым все было относительно ясно — зелья Гарри явно давались хорошо, Снейп особо не лютовал, а пять-десять лишних баллов для факультета всегда были кстати, то с двумя другими было сложнее.
Профессор Флитвик обладал поистине безграничным терпением, спокойствием мамонта и педагогом был от Мерлина, а потому уроки его Гарри нравились, хотя заклинания по-прежнему давались с таким трудом, что хотелось повеситься.
Впрочем, уже через пару недель тренировок и перо взлетело, и даже тяжелая книга, но проблема заключалась в том, что если другие студенты могли левитировать предметы около пяти минут без перерыва, то Гарри хватало секунд на двадцать, после чего по телу разливалась привычная боль и объект падал, будто кто-то отрезал невидимую ниточку. И все же Гарри был счастлив даже небольшим результатам, как и Флитвик, не забывающий подбадривать его после каждой неудачи и хвалить за достижения.
С историей магии дело обстояло с точностью до наоборот. Единственный профессор-призрак в Хогвартсе, Катберт Бинс, являлся самим олицетворением понятия «скука». В его изложении кровопролитные восстания гоблинов были ничуть не интереснее инструкции по применению чайной ложки, блистательные балы столь же тоскливы, как заключение в камере Азкабана, а Салазар Слизерин и Годрик Гриффиндор так же унылы, как Ровена Рейвенкло и Хельга Хаффлпафф.
Отчаянно стараясь не заснуть на его уроках, Гарри занимался тем, что листал учебник, который слово в слово пересказывал профессор, и через некоторое время с удивлением наткнулся на ряд несостыковок.
— Простите, профессор, можно задать вопрос?
Бинс, монотонно бубнивший что-то, от неожиданности осекся и вскинул голову, ища источник звука, а увидев поднятую руку Гарри, уставился на него так, будто никто из студентов никогда в жизни не пытался у него что-то спросить.
— Да, мистер… э-э…
— Поттер, сэр. Я хотел спросить, а разве можно без видимых изменений снизить температуру огня настолько, чтобы не испытывать боли от ожогов?
Профессор нахмурил призрачные брови.
— Что за глупость? Разумеется, нет! Пламя можно заставить застыть или нейтрализовать специальными составами, как в случае летучего пороха. Но так или иначе, изменения будут заметны! Откуда такой странный вопрос?
— Из учебника, сэр, — Гарри поднял книгу. — Здесь сказано, что в средние века не имело смысла сжигать волшебников на костре, потому что они умели замораживать огонь и чувствовали лишь приятное покалывание. В качестве примера приводится история Венделины Странной, которая так любила «гореть», что меняла обличия и передавала себя в руки инквизиторов сорок семь раз.
Сонная тишина, царившая в классе, сменилась оживлением. Остальные студенты, кроме тех, кто успел слишком глубоко уснуть, бросились листать свои учебники, а затем устремили на Бинса заинтересованные взгляды.
— Аа, вот вы о чем, — с какой-то неясной грустью протянул призрак. — Видите ли, в давние времена большинство волшебников владели стихийной магией, заложенной природой. Водой, огнем, землей и воздухом. Предрасположенность к той или иной стихии, обычно, являлась наследственной. Редко, когда один человек мог управляться с несколькими стихиями, но одна — считалась нормой. Судя по всему, та колдунья могла повелевать огнем, и ей для этого не требовались дополнительные средства.
— Ээ, минуточку, а куда все делось сейчас? — удивился Малфой, очевидно, тоже слышавший об этом впервые. — Почему никто из современных магов не повелевает стихиями?
— Почему же никто, молодой человек? — пожал плечами Бинс. — Есть отдельные личности. Другое дело, что их остались единицы. Способности к стихийной магии нужно развивать, это тяжелый и кропотливый труд. Тем не менее, у многих древних родов должна была сохраниться предрасположенность к этому виду волшебства. Да-а, — профессор вдруг мечтательно закатил глаза, — давненько меня, однако, об этом не спрашивали. Дай Мерлин памяти… лет пятьдесят уж точно.
— А об этом можно где-то почитать подробнее? — задумчиво поинтересовался Гарри.
Призрак покосился на него с легким недоумением.
— Ну, если вам действительно интересно, я, разумеется, мог бы порекомендовать вам несколько подходящих книг…