Я предупредил Роберта Эшли, чтобы за столом поменьше болтал. Нас туда пригласили слушать умные мысли начальства, а не умничать. Спросили — ответил, нет — промолчал. И отвечать надо коротко и толково. Юноша держался до второго бокала портвейна. Потом его понесло. Капитан отнесся к его болтовне спокойно. Может быть, потому, что я вовремя пинал под столом молодого мичмана, благодаря чему он затыкался ненадолго. Второй лейтенант за все время обеда произнес от силы пару десятков слов, и большая их часть была сказана слугам. Это были указания налить еще вина. После каждого выпитого бокала лицо Ричарда Вардропа становилось еще бледнее, хотя и до обеда оно было словно напудренное. Я занимал промежуточное положение, произнеся немного больше слов, чем второй лейтенант, и намного меньше, чем юный мичман.
— Кузен писал, что ты служил на купеческом судне, — сказал мне капитан после того, как расправился с бифштексом.
— Полгода юнгой, а потом три года помощником шкипера, — напомнил я то, что написал ему мистер Тетерингтон.
— Вот и Томас Рикетт говорит, что из тебя получится хороший помощник. Ему нужны еще два, а где их сейчас найдешь?! Столько кораблей ввели в строй за последний год, что даже опытных капитанов не хватает, — сообщил Дэвидж Гулд. — Будешь получать… — он запнулся, вспоминая, какой оклад у помощника штурмана.
— Три фунта шестнадцать шиллингов, — подсказал второй лейтенант, который, как мне говорили, из мичманов сразу перешел в лейтенанты во время войны с Соединенными Штатами и ни дня не служил помощником штурмана.
— Предпочитаю получать оклад мичмана и призовые, — сказал я.
Почему-то считалось, что помощники штурмана участие в боях не принимают, хотя мое место по боевому расписанию будет возле грот-мачты, где я буду командовать матросами, работающими с парусами, поэтому призовые им не положены. Матросам, которыми я буду командовать, положены, а мне нет.
— На днях обещают прислать мичманов из Королевской военно-морской академии, — сообщил капитан Гулд. — Если окажутся толковыми специалистами, заменят тебя.
В эту академию берут юношей не моложе тринадцати лет и в течение трех лет учат теории. Потом они должны прослужить на корабле два года, после чего могут сдавать экзамен на лейтенанта. То есть на достижение цели они потратят пять лет — на год меньше, чем те, кто сразу начал служить на корабле. Впрочем, правило «не моложе девятнадцати и со стажем не менее шести лет» часто нарушалось. Знатный или человек со связями в военно-морской среде мог стать лейтенантом лет в шестнадцать, не прослужив и половины необходимого срока.
— Можно назначить Джона Ривза, — подсказал я.
— Этого тупицу переводят с корабля на корабль, потому что он годен только пить и дебоширить. При первом же случае и я спишу его, — пообещал Дэвидж Гулд. — Мне доложили, что он и с тобой подрался.
— Только попробовал, — произнес я, не отрицая сам факт столкновения, но и не сознаваясь в драке.
— Вот такая у них привычка: никогда правду не скажут, — пробурчал тихо капитан, думая вслух.
— Я всегда говорю правду! — вмешался в наш разговор запьяневший Роберт Эшли, который не врубился, что неприлично подслушивать, о чем люди думают. — У меня отец очень строгий, наказывал, если я совру!
Дэвидж Гулд не обиделся и даже улыбнулся, слушая пьяный базар. У капитана две дочери на выданье и маленький сын. Может быть, Роберт Эшли в голове капитана ассоциировался с сыном.
С этого дня я стал помощником штурмана, а потом и учителем подрастающего поколения, которое упорно не хотело повышать свой профессиональный уровень. Точнее, они были уверены, что знание навигации и астрономии боевым офицерам ни к чему. Прикажут штурману — и он доведет корабль до места боя, а там они и без этих знаний расправятся с врагом. Кстати, на корабле радиоэлектронной борьбы «Рица» второй дивизии охраны водного района Краснознаменного Черноморского флота, на котором я проходил офицерскую стажировку, командир штурманской боевой части жаловался мне, что офицеры других специальностей в навигации, мягко выражаясь, слабоваты. Через неделю на «Бедфорд» прибыли три выпускника Королевской военно-морской академии. Один из них был семнадцатилетним и успевшим до учебы послужить два года на фрегате, поэтому его сразу назначили третьим помощником штурмана, а два — шестнадцатилетними теоретиками, поэтому остались мичманами.
Во время наших теоретических занятий на гондеке над нашими головами и опердеке, шканцах и баке проходят практические. Комендоры под руководством мичманов и присмотром офицеров раскрепляют пушки, заряжают, выкатывают, открыв порты, в положение для стрельбы, потом откатывают на длину брюка, пыжовником выковыривают начинку (вместо пороха мешочек с опилками), банят и опять заряжают. К ядрам, картечи и книппелям добавились бомбы, но моряки их недолюбливают. Слишком часто бомбы взрываются до того, как вылетят из ствола пушки. Дальность стрельбы тридцатидвухфунтовых пушек больше мили, но результативная — около двух-трех кабельтовых. Занятия продолжаются часа два. Движения доводятся до автоматизма. Говорят, что опытный расчет делает пять выстрелов за три минуты, причем на французские два отвечают тремя. Посмотрим в бою, так ли это. В любом случае, мероприятие полезное во всех отношениях: и опыт нарабатывают, и экипаж не болтается без дела, что резко повышает дисциплину, и физическая нагрузка полезна при малоподвижном образе жизни на корабле, и устают основательно, что резко снижает уровень агрессивности. По окончанию занятий орудия крепятся по-походному.
На главной палубе матросы под руководством морпехов осваивают мушкеты. Мишенью служит высокая куча всякого ненужного хлама на плоту, который метрах в пятидесяти от корабля. Зачетным считается выстрел, если пуля попала в любую часть кучи или плота. Юные мичмана с большим бы удовольствием постреляли из мушкетов, но приходится слушать бухтение зануды.
На обед кокпит опять наполнился членами нашего клуба. Как положено, постучали ложками, и стюард Георг Кинг внес бачок с гороховой кашей с маленькими кусочками разваренной солонины. Ее специально режут очень мелко и разваривают вместе с горохом очень сильно, превращая в жиденькую кашу, чтобы не было драк из-за лучшего куска. В том месиве, что в нашем бачке, невозможно найти лучший кусок. Еще варево делают из овсяных хлопьев и картошки, но последняя бывает редко, потому что начистить на такую ораву трудно. Затем слуга выдает из наших запасов каждому по ломтю копченого, свиного окорока и пшеничного хлеба, у которого на верхней корочке перед запеканием была выдавлена буква «W» (от Weat — пшеница). Это хлеб для состоятельных, а беднота покупает черный хлеб грубого помола, помеченный буквой «H» (от Housewife’s bread — хлеб домохозяек). Вроде бы стюард отрезает всем одинаково, но мой кусок всегда немного больше, а у молодых мичманов — немного меньше. Старшие обед начинают с грога — смеси рома с подслащенной, холодной, кипяченой водой. Напиток так назван в честь адмирала по кличке Грог (так называется дробленый кирпич, наверное, о свою голову дробил, как российская десантура). Раньше каждому выдавали по полпинты (чуть менее трехсот грамм) рома, но адмирал решил, что это много, и приказал разводить водой, подсластив ее. Подозреваю, что теперь рома в напитке чуть больше, чем сахара. Членам экипажа моложе пятнадцати лет грог не положен, поэтому юные мичмана смотрят на старших с завистью. Они уверены, что пить это пойло — признак военно-морской крутизны. Кстати, новичкам, прибывшим на корабль после одиннадцати часов утра, дневная порция грога не положена, поэтому они первым делом уточняют, сколько время.
После обеда отдых. Можешь заниматься, чем хочешь из разрешенного. Даже можно поспать, если найдешь удобное место. Гамаки с постельными принадлежностями трогать до отбоя не положено, но если сумеешь пробраться в кладовую с запасными парусами…
Между четырьмя и пятью часами к борту корабля приплывает лодочница, которая продает нам свежее молоко, булочки, хлеб и что заказали в предыдущий день. Молоко и булочки покупаем для вечернего чая, который строго в пять часов. Перед этим приемом пищи ложками не стучат. Стюарт приносит медный чайник с заваренным чаем, молоко в медном кувшинчике, булочки, сливочное масло и варенье. Чай разливает первый помощник штурмана Джон Хантер. У штурманов, как и у лейтенантов, старшинство определяется датой получения должности, но в данном случае он получил эту обязанность, как старший по возрасту. В английских семьях святая обязанность разливать чай принадлежит старшей женщине. Обычно это мать семейства. Если кто-то другой хочет исполнить эту обязанность, то говорит: «Я побуду мамой». В кокпите «мамой» пришлось быть Джону Хантеру. Он выполняет эту обязанность добросовестно: всем, кроме меня, наливает чая в оловянные кружки ровно на три четверти. Молоко каждый доливает себе сам. Мне наливает полную кружку чая. Я это извращение — чай с молоком — не понимаю и не принимаю, а китайцы и вовсе считают первым признаком варвара, потому что так пьют и их соседи-кочевники. Мои сослуживцы считают варварством отказ от молока, но относятся с пониманием. Жители метрополии знают, что их соотечественники, проведшие много времени в колониях, нахватываются там дурных привычек. Надо относиться к этому спокойно, потому что и сам можешь оказаться у черта на куличках.
После вечернего чая важных дел и занятий обычно нет. Кто похитрее, отдыхают, кто попался под руку командиру своего подразделения, выполняют легкую работу.
В восемь часов обтяжка всех парусов втугую и проверка узлов и креплений. Поскольку паруса наши подвязаны к реям, проверка сокращенная, занимает минут пять от силы.
После чего наступает ужин. От государства нам выдают ту же размазню, что была на обед. У кого есть деньги, прикупили у лодочников не только еду, но и выпивку. На ужин пей, сколько хочешь, только потом не буянь сильно. После приема пищи почти все выходят на главную палубу, курят трубки и болтают. С бака время от времени доносятся раскаты хохота. Наверное, вспоминают, кого и как разыграли. На третий день службы мичман Роберт Эшли по приказу помощника штурмана Джона Хантера до вечера разыскивал на корабле матроса Чикса. Это аналог российского поручика Киже. Каждый, к кому обращался мичман за помощью, подробно объяснял ему, куда вот буквально только что пошел Чикс. Обычно направляли в другой конец корабля или на другую палубу.
Я поделился со старыми матросами советским опытом, и теперь частенько какой-нибудь салага целый день, под смех всего экипажа, включая лейтенантов, усердно точит маленьким напильником лапы запасного чугунного якоря, который весит полтонны, если не больше. Эта подсказка сделала меня кумиром баковых. Они дали мне прозвище Пират, к которому я отношусь с иронией, хотя имею на него больше прав, чем самые известные пираты. Роберта Эшли зовут Капитан Кид. Назвали его так не в честь известного пирата Кидда, а потому, что англичане маленького ребенка называют козленком (kid). Юноша, не улавливая потерю одной буквы, переполняется гордостью, когда его так называет, чем веселит баковых и не только.
Отбой в десять. Гамаки начинают разбирать за четверть часа, чтобы повесить его и лечь первым. В помещениях гасят все лампы, кроме тех, что возле трапов и постов часовых. Всю ночь вахтенные мичмана после того, как отобьют склянки — ударами в судовой колокол отметят окончание получаса, а пехотные унтер-офицеры, когда вздумается, будут обходить корабль и проверять, не загорелось ли где-нибудь что-нибудь, не занимается ли кто-нибудь чем-нибудь запрещенным типа курения, выпивки, азартных игр, педерастии, которая широко распространена на английских военных кораблях, несмотря на жестокие наказания.
Кстати, на российских судах и кораблях судовой колокол называют рындой, говорят «бить в рынду склянки». Это очередной образец морской образованщины, как и «я ходил по морям». «Рында» — искаженная английская команда вахтенному матросу бить склянки «Ring a bell!» («Бей колокол!»), а «бить рынду» — судовым колоколом отбивать склянки в двенадцать часов. В прошлую мою эпоху рындой на Руси называли телохранителя. Наверное, в мозгах русских моряков, обучаемых в том числе и англичанами, одно понятие как-то слилось с другим.
Я не слышу ни звон колокола, ни шагов вахтенных, потому что засыпаю почти моментально и крепко, как в бытность курсантом. При этом не могу сказать, что устал за день. В сравнение с советским военно-морским флотом, нынешний английский кажется пионерским лагерем, играющим в военно-патриотическую «Зарницу»
13
В конце июня в Портсмут вернулся флот Канала, как называли корабли, несущие службу в Ла-Манше. Командовал флотом адмирал белой эскадры Ричард Хау, эрл. Вернулся с победой. У французов было на один линейный корабль и три фрегата больше, что, видимо, и помогло им проиграть сражение. Или последствия революционных преобразований, когда опыт и профессионализм пытаются заменить героическим порывом. В итоге англичане потеряли три сотни погибшими и восемьсот человек были ранены, а французы только убитыми три с половиной тысячи и столько же было пленных. Шесть французских линейных кораблей (два восьмидесятипушечные и четыре семидесятичетырехпушечные) стали призами, а один, «Народный мститель», затонул, что большая редкость для деревянных кораблей. Но мочилово, говорят, было серьезное. Этот «Народный мститель» сцепился снастями с английским «Брансвиком» так плотно, что на последнем вынуждены были открыть крышки своих портов выстрелами из пушек. Промазать в такой ситуации было сложно, поэтому дело решилось подготовленностью комендоров, которая у англичан на голову выше, чем у французских, зараженных революционным бардаком. При этом отмечалось, что английские корабли, позабыв обязательное правило, существующее с прошлой моей эпохи, нарушили линейный строй и в нескольких местах разрезали французскую линию, превратив красивое сражение двух линий в вульгарную свалку. Поскольку французские корабли считаются и являются лучше английских, добыча была ценной. Особенно ей радовались мичмана и лейтенанты, которым светило повышение. Джон Ривз и Джон Хантер засуетились, готовясь к очередной сдаче экзаменов на лейтенанта.
Двадцать восьмого июня в Портсмут прибыл король Георг Третий. По такому случаю наш корабль был вылизан от орлопдека до клотика и весь экипаж облачен в парадную форму. Капитан Дэвидж Гулд ночевал в своей каюте и с утра мотался по главной палубе, надеясь на чудо и бормоча себе под нос: «Он обязательно к нам заедет». Вместо короля на «Бедфорд» приплыли на капитанском катере обе дочери Дэвиджа Гулда. Тоже хотели посмотреть на венценосца. Только вот странно было бы, если бы Георг Третий посетил корабль, не участвовавший в сражении.
Король выбрал стопушечную «Королеву Шарлотту», на которой держал флаг адмирал Хоу. Остальные корабли на Спитхеде приветствовали его холостыми выстрелами. После первых же залпов весь рейд покрылся густым черным дымом, в котором трудно было разглядеть соседние корабли. Раздача была знатная. Адмиралу Ричарду Хоу король вручил шпагу, украшенную бриллиантами. Отличившихся офицеров наградили золотые медали, а несколько капитанов были произведены в рыцари. При этом как-то забыли, что флот Канала был выслан в Атлантику для перехвата каравана с американской пшеницей. Пока англичане сражались с охраной каравана, суда с зерном благополучно добрались до французских портов и спасли молодую республику от голода и, скорее всего, от гибели. Адмирал Хоу не знал китайскую стратегему «Пожертвуй сливу ради персика». Подозреваю, что забыли о главной цели потому, что на суше война проходила, мягко выражаясь, не слишком хорошо для англичан. Срочно нужна была хоть какая-нибудь победа — и вот она! Раздав награды, Георг Третий выпил и закусил в каюте адмирала и убыл на берег, увозя с собой знамена захваченных призов. Потом мы узнаем из газет, что в Лондоне устроят торжественную процессию, пронесут эти знамена через полгорода к собору Святого Павла, где и вывесят их.
Дочери капитана задержались на корабле почти до вечернего чая. Подозреваю, что по приказу своей матери. На «Бедфорде» три (третий, четвертый и пятый) неженатых лейтенанта, что является вопиющим безобразием, по мнению любой матери незамужних дочерей. Все три лейтенанта били копытами возле девушек, пока те не убыли на берег. Старшей дочери семнадцать лет. Старалась выглядеть строгой и неприступной, чтобы сочли умной и поскорее взяли замуж. Она не догадывается, что умных замуж не берут, пока не поумнеют и не прикинутся дурами. Второй дочери пятнадцать. Быть умной ей, видимо, не грозит, поэтому постоянно смеялась и строила глазки всем неженатым лейтенантам сразу. Все три придурка кружили около нее, как мухи возле ложки меда в бочке дегтя.
Женщины на военном корабле — это та еще тема. Я не имею в виду жен наших унтер-офицеров, которые, во-первых, при мужьях, а во вторых, на женщин уже мало похожи, мужики в юбках. Когда долго трешься чисто в мужском обществе, каждая молодая особа противоположного пола воспринимается, как раскрасавица. Сравнивать ведь не с кем, а гормоны бунтуют, требуя реализации. После долгого рейса запах женщины — это первое, с чем сталкиваешься на берегу. Именно сталкиваешься: сходишь по трапу, шагаешь по пирсу и — бабах! — натыкаешься на скрытый зов самки. Даже паршивые, дешевые духи не перешибают его. Находишь ее взглядом, умом понимаешь, что не та, но ноги сами поворачивают в сторону женщины. Это быстро проходит, но впечатления запоминаются на всю жизнь. Мне кажется, я помню все подобные встречи.