Келли Армстронг
ПРИЗРАК
Моей дочери Джулии. Как и Еве, мне придется отпустить тебя, но к этому я пока не готова.
Франция, 1666
Огонь под чашей наконец занялся, но тут же погас, задутый сквозняком из пустого камина. Поправив каминную ширму, Мари-Мадлен передвинула чашу и развела огонь еще раз. Клубы дыма наполнили комнату едким запахом паленых волос и сладким ароматом розмарина.
— Entstehen, mein Nix, — проговорила она и, с трудом выговаривая иностранные слова, прочла заклинание до конца. В воздухе возникло легкое марево, но и оно исчезло.
— И снова ничего не вышло, — раздался тихий женский голос.
Мари- Мадлен сжала чашу дрожащими пальцами. Несколько тлеющих углей выкатились наружу и обожгли ей руку.
— Я не виновата. Ты мало даешь. Мне… тяжело. Мне нужно больше.
— Больше? — прошипел голос у нее над головой. — Это тебе не зелье, чтобы пить вдоволь. Это сила воли, и тебе ее изрядно не хватает. А уж как ей распоряжаться — дело твое.
— Мне нужна эта сила. Жоден жаждет мести, а я — свободы.
Голос никсы раздался над самым ухом девушки, обдав ее жаром.
— Ты глупа, маркиза. Тебе, жалкой плаксе, случайно досталось призывающее заклинание, а ты лжешь и задерживаешь меня впустую. Тебе не нужна решимость. Ты просто хочешь, чтобы я сделала за тебя все, избавив и от угрызений совести, и от вины отцеубийства.
— Н-нет, я бы не осмелилась просить…
— Я исполню твое желание. Мари-Мадлен застыла в изумлении.
— Ты… — наконец выговорила она, — исполнишь его?
— Не ты одна владеешь черной магией, ведьма. Есть заклинание, которое я давно хотела применить, если найдется достойное вместилище. С помощью чар ты впустишь меня в свое тело, я выполню задуманное тобой и получу награду. Любовнику можешь сказать, что это твоя заслуга.
— Что за заклинание? Говори же! Терпение Жодена на исходе.
— Мое тоже, — рассмеялась никса. — Слушай внимательно, маркиза, и мы управимся до рассвета.
Никса открыла глаза. Она лежала на полу, окруженная ярко горящими свечами. Свет резал глаза. Вдохнув дым, воплощенная невольно закашлялась и села, поражаясь собственным ощущениям.
Она подняла руки. Человеческие руки, мягкие, унизанные кольцами. Руки маркизы. Раскрыть ладонь, сжать в кулак. Длинные ногти впились в плоть, и она вскрикнула от неожиданности. Это — боль? Интересно. Никса с силой вонзила ногти в ладонь, так, что боль отдалась по всему телу, а на платье закапала кровь. Она коснулась алых капель кончиком пальца, поднесла руку к лицу и, вдохнув железистый запах, слизнула кровь.
Никса неуверенно поднялась на ноги. Ей и раньше приходилось принимать человеческий облик, но совсем иначе, не подселяясь к живому существу. Огромная разница. Неудобно… хотя интересно.
Она подняла голову и принюхалась. Близился рассвет. Пора приниматься за работу.
Миску с супом для отца маркизы никса несла перед собой как драгоценный дар, наслаждаясь исходящим от нее теплом. В замке царил холод, в коридорах немилосердно дуло. Она приказала слугам растопить камин, и те, почтительно бормоча, поспешно удалились, так ничего и не сделав. Непростительная дерзость. Будь она госпожой… Впрочем, это тело — временное пристанище, избранное для проверки заклинания.
Она вошла в комнату, взглянула на старика, сидящего к ней спиной, а потом — на миску отравленного супа. Может быть, на сей раз яда окажется достаточно. Мари-Мадлен испытала отраву на служанке, Франсуазе. Девчонка не умерла, и Жоден Сен-Круа, любовник маркизы, увеличил дозу, решив, что лишний раз яд испытывать не стоит, должно хватить и этого.
Бестолковые лентяи все делают по-глупому и ничего не доводят до конца. Точно так же, как их слуги, которым лень выйти из замка за дровами. Так бы их и проучила! Не исключено, что и проучит. Никса пересекла комнату, глядя на миску с супом, и вдруг поняла, что выбор за ней. Накормить ядом отца Мари-Мадлен или ленивую прислугу? Впервые она оказалась действующим лицом, а не зрителем.
Триста лет ей пришлось ждать и надеяться, что кто-нибудь воспользуется решимостью, которую она предлагала. В обмен она наслаждалась приносимой болью, страданием и хаосом. Если задуманное не удавалось, она оставалась голодной и беспомощной, как уличная попрошайка, мечтающая о корке хлеба. Попрошайками называют род никсов людские сказания — ничтожные людишки насмехаются над демидемонами, над их зависимостью от человеческих желаний. И все же она здесь, и в руках у нее — смерть, которая выпадет тому, кому она пожелает. Никса улыбнулась. Быть может, она проведет в этом теле чуть дольше, чем рассчитывала Мари-Мадлен.
Услышав шаги, отец маркизы обернулся.
— Не беспокойся, родная.
— Дочерний долг. — Никса присела в реверансе. — К тому же, услужить родному отцу всегда в радость.
— А что за радость для отца иметь такую дочь! — просиял старик. — Теперь ты видишь, как я был прав насчет Жодена Сен-Круа. Твое место рядом с мужем и отцом.
— Мимолетное увлечение, — склонила голову мнимая маркиза. — Остался лишь стыд, ведь я опозорила семью.
— Забудем об этом, — проговорил отец Мари-Мадлен, гладя ее по руке. — Постараемся воздать должное времени, что мы проведем вместе.
— Для начала воздай должное этому супу, отец, пока он не остыл.
Следующие четыре дня д'Обри медленно и мучительно умирал. Никса сидела у его постели, делая все, что в ее силах, и отлично зная, что ему ничего уже не поможет. Показная забота служила отличным предлогом для того, чтобы быть рядом, упиваясь страданиями старика. Умирая у нее на руках, он с последним вздохом благодарил дочь за все, что она сделала.
— Мне это было в радость, — с улыбкой произнесла никса, закрывая ему глаза.
Прошло шесть лет, прежде чем никсе наскучила Мари-Мадлен. Она взяла все, что могла, от мелкой и ничтожной жизни маркизы. Пришло время двигаться дальше, искать новые возможности, но напоследок не мешало бы и повеселиться.
Для начала она убила Сен-Круа. Ничего личного. Прекрасный любовник, полезный партнер, он исчерпал свою полезность и годился лишь на то, чтобы сыграть роль в финальном акте драмы. Он умер у себя в лаборатории, якобы став жертвой собственного яда — защитная маска соскользнула в самый неподходящий момент.
Анонимно уведомив полицию о смерти Сен-Круа, никса бросилась к комиссару и потребовала, чтобы ей вернули коробку из опечатанной лаборатории. Мнимая маркиза настаивала на том, что коробка принадлежит ей и ни в коем случае не должна быть вскрыта. Разумеется, полиция поступила наоборот. Внутри оказалась закладная, выданная маркизой на имя Сен-Круа в обмен на яд, убивший ее отца. Набор ядов, обнаруженный в той же коробке, привел в изумление французских полицейских. Маркиза бежала из Парижа в монастырь. На суд она не явилась, и ее заочно приговорили к смертной казни.
Итак, дело было сделано.
Никса вернулась в Париж, зная, что Мари-Мадлен тут же схватят. Укрывшись в тихой комнатке гостиницы, она легла на кровать, закрыла глаза и произнесла заклинание, чтобы освободиться от чужого тела. Прошло несколько минут. Она открыла глаза и подняла руку. Все та же плоть.
Выругавшись, она закрыла глаза и еще раз повторила заклинание. Ничего не случилось. Никса зарычала, собралась в тугой комок и рванулась вверх, силясь выйти из темницы плоти, снова и снова произнося те же слова, с каждым разом все громче. Ее охватила дикая ярость — она оставалась привязанной к человеческому облику. Два часа демоница билась, пытаясь вырваться из тела, неожиданно ставшего ловушкой.
А потом закричала.
Николетта высматривала знакомых в толпе, собравшейся во внутреннем дворе. Только бы никого не встретить. Если мать узнает, куда она отправилась… Девушка поежилась, припомнив, как больно умеет родительница жалить словом. Смерть — не балаган, скажет она. Николетте это известно лучше, чем прочим. Но она явилась сюда не для того, чтобы посмотреть на казнь маркизы де Бринвийер. Нет. Ее привлекало то, что предшествовало самому зрелищу, сама возможность причастности к событию, о котором Париж будет говорить не один год.
Сквозь толпу проталкивался разносчик новостей, торгующий листками с описанием пытки маркизы.
— Приятного чтения, госпожа, — проговорил он, сунув ей листок. — Бесплатно.
Николетта взглянула на протянутый листок. Небрежный набросок: обнаженное тело несчастной выгнуто, словно в порыве страсти, ноги и руки привязаны к столу, в рот вставлена воронка, лицо искажено гримасой боли.
Николетта вздрогнула и отвела взгляд. Слева от нее гнусно захихикала старуха. Разносчик протиснулся поближе к девушке и хотел что-то сказать, но стоящий рядом мужчина прогнал его прочь.
— Вам не следует тут находиться, госпожа, — пробасил он, когда разносчик скрылся в толпе. — Это совсем неподходящее для вас место.
Действительно, лучше смотреть с балкона, где никто не загораживает обзор, где угощают сладостями и вином. Николетта пыталась притворяться простолюдинкой, однако в ней всегда угадывали представительницу высшего сословия.
Она уже хотела уйти, как двери тюрьмы распахнулись. Оттуда появилась группа людей, окруживших маленькую, не выше пяти футов ростом, женщину с перепачканным, но все еще привлекательным лицом. В одной сорочке, босиком, она еле шла, натягивая до предела сдерживающие ее веревки: одна связывала кисти рук, другая обвивалась вокруг талии, а третья — вокруг шеи.
Страж поддернул веревку, не давая маркизе упасть. Она подняла голову и впервые увидела толпу. Лицо приговоренной исказила жуткая гримаса, из уродливо искривленного рта вырвалось глухое рычание. Старуха рядом с Николеттой невольно подалась назад, нервно перебирая четки. Девушке показалось, что по лицу осужденной пробежала рябь, словно душа ее стремилась вырваться на волю. Николетта привыкла видеть призраков — она умела различать их с самого детства, этим умением обладали и ее мать, и двоюродный дед. Но когда показалась душа маркизы, вся толпа попятилась, испуганно вздохнув.
Девушка украдкой осмотрелась. Неужели они тоже видят призрак?
Страж подтолкнул маркизу к телеге. Для последнего путешествия ее ждала не золоченая карета, а грязная повозка с гнилой соломой на дне. Маркиза забралась в повозку, скорчившись на четвереньках, как зверь, рыча и изрыгая проклятия.
Толпа вокруг Николетты зашевелилась, и все, как один, потянулись к собору Нотр-Дам на место казни. Девушке вовсе не хотелось видеть окончание пути маркизы, но толпа потащила ее за собой, и, сделав пару попыток выбраться, она покорилась неизбежному.
Помост соорудили прямо перед Нотр-Дам. Маркизу втащили по ступеням, заставили опуститься на колени и принялись остригать ее длинные волосы.
Николетте представился куда лучший обзор происходящего, чем бы ей хотелось, но люди стояли так плотно, что возможности скрыться не было. Стараясь не смотреть на помост, девушка заметила вышедшего из толпы мужчину, судя по смуглой коже и темным волнистым волосам — иностранца. Это само по себе привлекло бы внимание Николетты, но вдобавок он был поразительно красив. Николетта уставилась на него, словно юная послушница, хотя знала, как неприлично такое поведение.
Он походил на военного — не одеждой, которая была вполне обыкновенной, а скорее выправкой. Оторвать взгляд от него невозможно… и все же никто не смотрел в его сторону. Николетта поняла — это дух.
Призрак поднялся на эшафот и застыл по стойке смирно рядом со стражником, все еще отрезавшим волосы маркизы. Да, похоже, призрак желал оказаться в первом ряду на этом представлении. Может, это еще одна жертва преступницы?
Призрак поднял ладони вверх. Странный жест — словно проверял, не идет ли дождь. Губы его шевельнулись, хотя слов не было слышно, и что-то, блеснув, обрело форму в поднятых руках. Меч. Огромный, сияющий меч. Как только дух взял меч в руку, Николетта поняла, кто он, и, перекрестившись, упала на колени.
Несмотря на массу людей, ангел заметил ее движение. Их взгляды встретились. В то же мгновение все проступки вихрем пронеслись в голове девушки, и она похолодела, ожидая суда… и приговора. Ангел слегка улыбнулся и просто, по-соседски, кивнул ей, потом перевел взгляд на маркизу и посуровел.
Меч палача опустился. Голова маркизы покатилась по эшафоту. Толпа вздохнула. Николетта, не отрываясь, наблюдала, как над телом казненной струится желтый дымок, принимая облик молодой женщины.
Ангел поднял меч, и в тишине зазвенел его голос, чистый и мелодичный, как колокола Нотр-Дам.
— Мари-Мадлен де Бринвийер, ты осуждена за свои преступления.
Он взмахнул мечом, но призрак, освобожденный из тела маркизы, расхохотался.
— Я не маркиза, глупец.
Ангел изумленно приподнял брови — столь же человеческим жестом, сколь и кивок в сторону Николетты, — но меч уже устремился к призраку.
— Твой суд надо мной не властен… — начал призрак.
Сверкающее лезвие коснулось духа, и тот испустил такой вопль, что девушка невольно скорчилась, зажав уши. Вокруг толпились люди, пытаясь пробраться поближе, чтобы получше рассмотреть сожжение тела маркизы, однако никто не слышал ни звука.
Николетта подняла голову. Там, на эшафоте, стоял ангел. Пронзенный его мечом призрак извивался, изрыгал проклятья и стенал. Ангел улыбался. Потом оба исчезли.
1
— Идем же, — шепнула Саванна и потянула паренька за руку.
Она перелезла через забор и оказалась на заднем дворике узкого двухэтажного дома.
— Осторожно, не растопчи розы, — проговорила девочка, заметив, что ее друг едва не наступил на клумбу. — Приходится идти так, а то наш всевидящий сосед начнет жаловаться, что я вожу к себе друзей, когда дома никого нет.
— Ага, — понимающе кивнул парень. — Мне за это от предков тоже влетает.
— Пейдж и Лукас вообще-то не возражают, главное — потом порядок навести и больших тусовок не устраивать. Ну, против парня они, может, и возразили бы… Но если этот старикан увидит, что я вожу друзей, он начнет рассказывать всем подряд, что Пейдж и Лукас плохие опекуны и прочую чушь. Так бы и… — Она осеклась и пожала плечами. — Обругала его, что ли.
Я стояла шагах в пяти от них, но ни один даже не обернулся, не глянул через плечо. Иногда это ужасно меня бесит. Естественно, подростки не обращают внимания на матерей. А Саванна вообще имеет полное право меня не замечать: я умерла три года назад. И все-таки между нами должна бы существовать хоть какая-то связь. Пусть бы она хоть слышала мой голос, подсказывающий изнутри: «не дружи с этой девочкой» или «этот парень того не стоит». Пока не получается. При жизни я была одной из самых могущественных женщин сверхъестественного мира, полудемоном-аспицио со способностью Видения, мастером колдовства и черной магии, а превратилась в третьеразрядного призрака, который с собственной дочерью не в состоянии связаться! Что и говорить, моя загробная жизнь не удалась.
Саванна повела своего приятеля через пристройку, где он, разумеется, запал на очередной реставрируемый Лукасом мотоцикл, но Саванна затащила его в дом. Задняя дверь захлопнулась прямо перед моим носом. Я прошла сквозь нее.
Разувшись, они поднялись по ступенькам в кухню. Саванна ринулась к холодильнику за продуктами — бутерброды, конечно же. Я прошла мимо, пересекла столовую и устроилась в гостиной, в моем любимом желтом кожаном кресле.
Как же я была права, отправив Саванну жить с Пейдж! Наверное, самый правильный поступок в моей жизни. Разумеется, если бы я была умнее, Саванне вообще не понадобилось бы жить с кем-то. Мне не пришлось бы в такой спешке покидать дом, меня бы не убили, а моя девочка не оказалась бы в страшной опасности…
Да, я наделала ошибок, но теперь все поправимо. Я обещала присматривать за дочкой и буду… вот только разберусь как.
Саванна с приятелем уволокли бутерброды в столовую. Я выглянула из-за угла, просто на всякий случай.
«На случай чего, Ева? Вдруг она подавится соленым огурцом?»
Я заткнула знакомый внутренний голос и вернулась к своему креслу, как вдруг заметила, что в столовой был кто-то еще. Седая женщина, опустив голову, беззвучно рыдала на стуле у окна. Саванна прошла мимо нее и устроилась на другом конце стола.