Джейми закончила поиск в сети и сбежала, отделавшись от приставучего бизнесмена стандартной фразой: «Мне нужно в дамскую комнату…» Я бы на ее месте… но она не я, и мне пришлось промолчать.
Вернувшись в номер, моя помощница взяла со стола скотч и расклеила отпечатанные страницы по стенам, чтобы мне было удобнее читать. Описание двадцати трех дел занимало больше сотни страниц: горстка подозреваемых, не особо выдающиеся убийства, но с какими-нибудь странностями, которые гарантировали интерес прессы и широкой публики. Когда место на стенах закончилось, Джейми разложила листы по кровати и дивану и глянула на часы.
— Я должна быть в гримерной через двадцать минут.
— Иди-иди. — Я обозрела фронт работ. — Этого должно хватить.
— Только б горничная не явилась. Даже моя слава спиритуалиста не поможет объяснить эту выставку.
— Я произнесу запирающее заклятие.
Заклятие, разумеется, не сработает на двери в мире живых, но вреда от него не будет, особенно если это успокоит Джейми.
— Удачи, — пожелала я. — Береги себя. Джейми вяло улыбнулась.
— Иногда так и хочется себя изувечить, лишь бы шоу не проводить. — Ее взор на миг затуманился. — И тебе удачи. Если что-нибудь понадобится, приходи в студию. — Она поколебалась. — Но если решишь появиться…
— Не появляйся в самом деле. Усекла.
Она попрощалась, схватила сумочку и ушла.
На первую стену распечаток ушло около часа. Я мысленно составлял а два списка подозреваемых — первой и второй категории. Некоторые убийцы не подходили вовсе. Например уличная проститутка, случайно убившая клиента. Она ограбила его и решила, что убивать выгоднее, чем подстилаться. Или девочка-подросток, которая заложила бомбу в женском туалете во время тренировки группы поддержки спортивной команды, а потом заявила журналистам, что «эти паразитки получили по заслугам». Таким, как они, поддержки никсы для принятия решения не требовалось. Исключила я из списка и совершивших преступления под воздействием алкоголя или наркотиков. Никса подбирала для себя напарниц в особом состоянии духа — на грани убийства, никак не могущих набраться решимости. Сзади кто-то присвистнул.
— А ты не теряешь времени даром! — Кристоф подошел поближе, оглядел стены, увешанные распечатанными статьями. — Я подумал, что тебе понадобится помощь, пришлось поиграть в детектива.
— И тебе это удалось, как обычно, — улыбнулась я. — Меня даже пугает твоя проницательность.
— Я всего лишь отыскиваю то, что мне нужно. — Крис повернулся к стене. — Откуда начать?
Я поразмыслила, показала на разложенные по кровати страницы и перечислила ему мои критерии.
— Я отберу подходящие, — предложил он. — А ты потом их прочитаешь и решишь сама.
Чем больше я читала, тем больше хотела завершить эту часть задания. Насилие меня не пугает. Чтобы стать могущественной в сверхъестественном мире, ведьме приходится заниматься черной магией. Пейдж хочет изменить ситуацию, хвала и слава ей за это. В ее возрасте передо мной стояло два пути: стать черной ведьмой или смириться с тем, что моих сил хватит лишь на то, чтобы запереть заклинанием дверь и Дрожать за ней от страха.
Посему я пошла по стопам многих юных ведьм и вышла из шабаша. Вышла или выгнали — мнения разделились. После этого я взялась за изучение могущественной магии: чародейство, кое-какие ведьмовские заклинания из-под полы, с черного рынка. В поисках силы я спустилась на самое дно сверхъестественного мира и добилась уважения тех, кто не уважает ничего, кроме насилия. Оно стало для меня инструментом, которым я научилась пользоваться с той же осторожностью, с которой прорубаются сквозь джунгли с помощью мачете.
В приготовленных Джейми распечатках мне встретилось совсем другое насилие, не ради победы над врагами и не ради выживания. Зависть, трусость и многое другое, увиденное мной в сознании ублюдка из камеры смертников. Читая, я вспоминала испытанные ощущения, и хотела поскорее завершить работу.
Кристоф увидел или почувствовал, что мне нехорошо, но ничего не сказал. Никаких «С тобой все в порядке?», или, хуже того, «Хочешь, я все сделаю сам?» Он посматривал на меня, прекрасно зная, что если я захочу поговорить об этом или прерваться, то сама скажу.
Наконец на последней стене я нашла ту самую статью, из-за которой мой мозг отказался воспринимать дальнейшую информацию. «Мадам Медея убивает малышей». Заголовок, аллитерированный с развязной изобретательностью, разозлил меня не меньше самой статьи. Так и преставилась журналистка в бюро новостей, ломающая голову в поисках подходящего заголовка и совершенно не думающая о чудовищных подробностях преступления, о немыслимом ужасе содеянного. «Главное, что коротко и броско. И даже со ссылкой на классическую литературу — деньги на высшее образование потрачены не зря».
Я колледжей не кончала, но отлично знала, кто такая Медея и что она натворила. Как и следовало из заголовка, в статье шла речь о женщине, убивших детей из мести мужу. Троих детей, старшему не исполнилось и пяти лет, утопила в ванной, а потом положила в кроватки. Муж пришел домой, хотел поцеловать их, как обычно, и обнаружил, что все мертвые.
Его преступление: измена. А чем дети провинились? Да ничем. Жертвы бессмысленной, невообразимой мести.
Кристоф подошел поближе, прочел статью, ласково приобнял меня, и прежде чем отстраниться, я на минуточку прижалась к нему, чтобы передохнуть.
— Хочется верить, что для таких, как она, есть особое место в аду.
— Не сомневаюсь.
Я бы с радостью поместила преступление в список неподходящих и больше не думала про него, однако заявление одного из друзей семьи в самом конце статьи исключало такой вариант. Стоит сунуть микрофон под нос обывателю и спросить их мнения, как они начинают считать себя важными, нужными и незаменимым. Потом разговор с ними повторяют в новостях, и, слыша себя от раза к разу, им становится так неловко, что они готовы закричать: «Я ничего такого не имел в виду!» Ловятся, бедняжки. Так вот, друг семьи признал, что Салливан грозилась отомстить неверному мужу страшно и жестоко. Почему же никто не рассказал об этом властям? «Мы думали, что у нее не хватит смелости».
Я взглянула на Кристофа. Прочтя ту же строчку, он плотнее сжал губы.
— Думаю, что эта история возглавит мой список финалистов, — вздохнула я.
— Несомненно. Я подобрал еще парочку кандидатов. Мы расправились с последними статьями, и оказалось, что нашли три очень подходящих преступления и еще шесть — возможных.
— Первым делом следует разобраться с Медеей. Все трое — в тюрьме, и для этих городов у меня есть телепортационные коды.
— Возьмешь меня с тобой? Я покачала головой.
— Тогда пусть Джейми поможет отыскать первого, а пока тебя нет, я разыщу оставшихся двоих.
— Спасибо.
Мы договорились встретиться у меня дома, и я отправилась на поиски Джейми.
14
Я встретилась с Джейми в холле гостиницы — шоу уже закончилось. Бизнес-центр работал круглосуточно, она быстро отыскала адрес тюрьмы, и я телепортировалась в нужный город.
До тюрьмы Аманды Салливан пятнадцать миль ходу, но я преодолела это расстояние бегом. Мне хотелось размять мышцы и избавиться от чувства клаустрофобии, овладевающей мной всякий раз, как я долго сижу на одном месте. Впрочем, после прочтения статей меня подгоняла не только нелюбовь к бездействию. Судьбы сказали, что никса атакует в среднем раз в два года, и у меня создалось впечатление, что времени у нас полно. Может, это было сделано специально, чтобы я не подумала, что меня торопят, но выяснилось, что «раз в два года» не значит, что она сейчас не обрабатывает новую напарницу.
К утру я добралась до тюрьмы и вошла через дверь для посетителей, зато меня не обыскивали, что приятно, потому как очередь собралась изрядная.
Я проскользнула через металлоискатель, мимо двух женщин в самом начале очереди. Обе старше меня, одной около пятидесяти, другой за пятьдесят. Видно, матери заключенных.
Та, что постарше, с гордой и уверенной посадкой головы, была убеждена, что произошла ужасная ошибка, ее ребенок невиновен и кто-то еще поплатится за допущенную несправедливость. Другая, помоложе, прятала лицо, тихо отвечала на вопросы охранников и грустно улыбалась, избегая взглядов окружающих. Мать, чье дитя оказалось в тюрьме, винит себя, сама не зная за что: то ли за рюмку вина, выпитую во время беременности, то ли за пропущенное родительское собрание в пятом классе, толи еще за какую мелкую родительскую ошибку.
Я прошла мимо них в зал ожидания. Бетонная коробка без окон всем своим видом гласила: «Лучше бы вы не приходили, но раз уж явились, то это вам не «Хилтон». Расставленные по залу обшарпанные стулья, обитые красным дерматином, смотрелись оспинами на лице больного. Судя по их виду, от них отказались даже благотворительные организации (да-да, случается и такое). Посетители обходили стулья стороной, они тоже не собирались к ним прикасаться.
Жены, любовницы, родители, друзья — все нетерпеливо ждали. Кто хотел поскорее увидеть любимых, кто — покончить с неприятной обязанностью. В дальнем углу, у поста охраны, стояла группа молодых людей студенческого возраста, по большей части — юноши со значками студентов школы полиции штата. Ребята с гордостью демонстрировали эти почетные знаки, не пряча их под одеждой, так, чтобы никто не принял студентов за настоящих посетителей и не подумал, что они знакомы с низшими слоями общества. С таким отношением на службе они не пропадут.
Мимо будущих полицейских, мимо поста охраны, сквозь плексигласовый барьер я, наконец, попала на территорию заключенных и направилась к одноэтажному тюремному блоку. Пара камер была пуста, но в них виднелись признаки жизни: в одной — брошенная на спинку стула рубашка, в другой — раскрытая книга в мягкой обложке. Должно быть, обитатели чем-то заняты: принудительные работы, трудотерапия, прогулка, да мало ли. Частности тюремной жизни так и остались для меня загадкой, хотя многие говорили, что я заслужила изучить их самым пристальным образом.
Хотелось верить, что Салливан где-то здесь. Во-первых, потому что это упростило бы мою задачу. Во-вторых, я надеялась, что она никогда не насладится жизнью за пределами тюрьмы, даже на каменоломнях под жарким техасским солнцем.
Я двинулась дальше вдоль ряда камер. Некоторые были заняты. Обитатели ждали посетителей или были лишены прогулок и свиданий, совсем как школьники, которых оставляют в классе и не берут на экскурсию. Я почти дошла до конца ряда, когда за моей спиной раздался смешок. Я обернулась и увидела маленькую фигурку, пролезающую сквозь решетку. Похоже, это был маленький мальчик.
Ребенок пронесся по проходу, остановился, заглядывая в камеры. Он что-то нес в ладонях, сложенных лодочкой.
Темноволосый негритенок, одетый в аккуратно залатанные и заштопанные обноски. Так одежду не чинили со времен появления мануфактур и дешевой вещей. Некогда синяя, несоразмерно большая, его рубашка вылиняла до серого цвета. На локтях красовались заплатки, равно как и на коленях слишком коротких, обтрепанных штанишек. Обуви у него не было вовсе.
Я молча догнала мальчонку и остановилась в нескольких ярдах у него за спиной, чтобы не напугать. Сомнений у меня не было — это призрак. И все же его присутствие не укладывалось у меня в голове. Судя по одежде, он родился в позапрошлом столетии, но божественные силы никогда не вынуждали души провести вечность в облике ребенка. Юные призраки взрослели, и на этом останавливались, не начиная стареть. Судьбы подбирали погибшим детям родителей, причем только самых лучших, обычно тех, кто мечтал о детях, но Бог не дал, или тех, кто все еще хотел ребенка после того, как природа лишила их такой возможности. К счастью, дети-призраки встречаются редко, что позволило Судьбам практиковать высокоизбирательный подход. Во всяком случае, воспитание никогда не доверили бы никому, кто разрешил бы ребенку шататься по тюрьме.
Я деликатно кашлянула, как просила Джейми. Мальчик не обратил на меня внимания. Вместо этого он подошел к следующей камере, заглянул туда и улыбнулся. Потом повернулся бочком и пролез внутрь. Вел он себя так, будто решетка была для него преградой, но на самом деле палец ноги прошел сквозь прутья, как у любого призрака. Я подобралась поближе и заглянула в камеру. Внутри лежала молодая женщина, не старше двадцати, вся горя в лихорадке.
Мальчик подошел к ее постели и раскрыл сложенные руки. На ладони оказалось крохотное голубое перышко. Он протянул его больной; та лишь застонала. Он нахмурился, но уже через мгновение на лицо вернулась солнечная улыбка. Малыш положил свой подарок на подушку, коснулся щеки страдалицы, на цыпочках подошел к решетке и протиснулся наружу.
Когда он попал в коридор, я присела на корточки, чтобы оказаться одного с ним роста. Тут мальчик, наконец, заметил меня и, склонив голову на бок, посмотрел не без интереса.
— Привет. Какое у тебя красивое перышко! Где ты его нашел?
Он улыбнулся, поманил меня за собой и рванул с места.
— Подожди! — крикнула я. — Я не про то…
Он исчез в боковом проходе, и мне пришлось двинуться следом. Медея могла подождать.
Мальчик ждал меня за углом, возле двери, приплясывая от нетерпения. Не успела я его окликнуть, как он ухватился за ручку двери и изобразил, будто открывает ее. Разумеется, она не поддалась, но его это не смутило: он прошел через воображаемый дверной проем.
За дверью оказался короткий коридор с полками по стенам и принадлежностями для уборки. В самом конце обнаружился заколоченный люк в полу. И снова малыш притворился, будто открывает его.
— Может быть, не надо…
Он спрыгнул вниз. Я подошла к люку, присела на корточки и опустила ноги в дыру. Все это непросто проделывать, очень напрягает интеллектуально, точно так же, как ходить по полу и пользоваться мебелью в мире живых. Может показаться, что это несложно, но учитывая, что ни полов, ни мебели в моем измерении нет… Так почему же мы не проваливаемся? Потому что сами себя обманываем. Если твердо верить в то, что пол и стул существуют, то можно пользоваться ими, как любым осязаемым предметом, во всяком случае, не проваливаться насквозь. Поэтому, пролезая через люк, я ухватилась за пол и осторожно полезла внутрь, хотя пальцы ничего не ощутили.
Просунув ноги через заколоченный люк, я произнесла заклинание света. Более сильная магия редко срабатывает в мире живых, однако на простейшие трюки я вполне могу положиться. Лестница под люком, шаткая, наполовину сгнившая, могла в любой момент рухнуть от любой нагрузки. К счастью, в последнее время я ничего не вешу.
В маленькой темной каморке по бетонным стенам стекала вода, источая запах нечистот. Я снова зажгла магический огонек. Смотреть здесь было не на что. Голые стены и земляной пол. Водной из стен — заколоченная крест-накрест деревянная дверь. Шагнув к ней, я почувствовала что-то под стопой, посветила себе под ноги и подскочила от изумления.
На земле лежал маленький зеленый шарик, наполовину зарывшийся в грязь. Я наклонилась и сунула его в карман. Обычный детский игральный шарик, нефритово-зеленый, весь исцарапанный. Я повертела его в руке и улыбнулась. Призрачный шарик, вроде того призрачного кресла-коляски, сотворенного Кристофом в клинике для душевнобольных. Я сунула находку в карман и прошла сквозь дверь.
За дверью тянулся длинный коридор. По одной стороне виднелись двери, толстые, обитые стальными полосками, сплошные, если не считать щели на уровне глаз, закрытой металлической планкой.
За третьей дверью послышался плач. Я прислушалась: так и есть, за дверью — маленькая каморка, пять на пять футов, не больше. На деревянный пол брошен полусгнивший соломенный тюфяк, чуть прикрытый проеденным молью грубым одеялом. Каморка была пуста, но плач не прекращался. Он доносился со всех сторон, словно рыдали сами стены.
— Я не хотела, не хотела, — шептал голос.
— Кто тут? — огляделась я вокруг, пытаясь отыскать источник голоса. — Это ты, солнышко? Ты ни в чем не виноват.