К счастью, с Никитой всё вышло как нельзя лучше: уже к вечеру дня знакомств мальчишки были не разлей вода. И была у Серёжки уверенность, что теперь это уже насовсем, на всю оставшуюся жизнь. Потому что когда после победы судьба их разведёт, то друг друга они не потеряют. А разведёт обязательно: Никита с Земли, к тому же из какого-то очень важного и секретного исследовательского центра, ясно, что на Сипе он не задержится. А Серёжке, когда войска наведут порядок, дорога понятная — назад в деревню. Помогать отцу хату заново отстраивать, да заново браться за крестьянский труд. Россия, конечно, колонистов помощью не оставит, она своих никогда не оставляет, но и из ложечки никто кормить не будет. Встать на ноги помогут, а как встал — дальше сам трудись, на жизнь зарабатывай и о стране родной не забывай. Всё правильно, Серёжка и не думал иначе. Но ведь это не помешает им общаться по информационной сети. А может, потом Никита и снова на Сипу заглянет. Или сам Серёжка на Землю выберется, это, конечно, непросто, но и не недоступно. Серёжка один раз там уже был, правда, маленький очень, ему всего три года было. Толком ничего и не запомнил. Тогда родители старшим Россию показывали, а заодно и его с собой прихватили. Потому что русский, который в России не был — это уже не настоящий русский, русский второго сорта. Все так говорили, и Серёжка тоже с этим соглашался: как же можно не соглашаться, если так говорят все вокруг?
В общем, встречаться время от времени казалось вполне реальным, а уж общаться чрез инфосеть — и подавно. Что же касалось возможным ссор, то о них Серёжка просто не думал. Друзья потому и друзья, что после того как поссорятся, обязательно помирятся. Потому что умеют прощать и принимать своего друга таким, какой он есть. Вот и Серёжка был готов простить Никите что угодно, любую обиду… Любую, кроме издевательства над Россией. Потому что вредить родной стране — это самое последнее на свете дело. И человек, который так поступает, человеком быть перестаёт.
Невозможно было себе представить, чтобы Никита оказался таким… не-человеком. Но именно произошло. Причем произошло прямо на глазах у Серёжки, так, что спрятаться от этого было невозможно. Одно бы дело, если б кто-то рассказал ему о предрассудительном поведении друга. Можно было бы ответить, этому кто-то, что тот что-то не разобрал, или не так понял, или ещё чего-нибудь… А тут Серёжка всё слышал сам, своими собственными ушами. Какая уж тут ошибка?
Серёжка затуманенным от стоящей в глазах влаги взглядом осмотрелся вокруг, словно впервые увидел, где он находится. Находился он на пустынной аллее больничного сада. Точнее, не совсем пустынной: в двух шагах напротив стоял Никита. А больше, насколько было видно — никого.
— Серёжка, ну ты чего в самом деле? — спросил Никита будто ничего особенного не произошло.
— Чего?! А ты не понимаешь, чего, да?! — с едва сдерживаемой яростью спросил пионер.
— Если бы я понимал, я бы тебя не спрашивал, — просто ответил Никита. Как Серёжка не старался, как себя не убеждал, но в голосе он никакой фальши не услышал.
— Значит, не понимаешь? — с надрывом произнес Серёжка. — Как гадости про Россию придумывать, так это ты понимаешь, да? А как отвечать, так нет, да?
Глаза у Никиты нехорошо сузились.
— Это когда это я гадости про Россию говорил? — теперь в голосе ясно читались и обида и угроза, но Серёжке это было безразлично. Нет, даже хорошо: если рвать, так лучше сразу и чтоб до конца.
— А что, разве нет?
— А что, разве да?
— А то, что Игорь ничего не знает, это по-твоему как?
— По-моему, это касается только Игоря. Россия-то тут в чем виновата? Если человек ничерта не знает и не хочет учиться, то спрашивать надо с него, а не со страны.
Серёжка недовольно засопел: получалось, что вроде как Никита и не виноват, хотя сердце утверждало прямо обратное.
— Нет, ну ты объясни, — дожимал пришелец из параллельного мира. — Ты что, всерьез думаешь, что я — против России? У нас, между прочим, с этим делом тоже строго, тоже принцип есть. Love or leave, то есть в переводе с английского "Люби или убирайся!"
— А по чему с английского? — Серёжка постарался вложить в голос как можно больше сарказма. — Сами не додуматься не могли?
— Как видишь, додумались, раз это стало нашим принципом, — спокойно ответил Никита, лишь только подчеркнул в свою очередь слово «нашим». — А в переводе потому, что австралийцы придумали этот принцип первыми. Ну не врать же теперь, что этого никогда не было, правда?
— Не врать, — согласился Серёжка: врунов все презирают.
— Ну и вот. Да был бы я против России, давно бы удрал туда, где жить лучше. Знаешь, сколько раз я за границей с родителями был? Я уже и не сосчитаю. И никогда не предлагал: "давайте останемся". А таким специалистам как мой отец в любой стране будут рады до невозможности.
— Может это не хотел, а не ты, — огрызнулся пионер.
— В ухо бы тебе за такие слова… — как-то устало произнес Никита.
— Попробуй!
— Да чего пробовать? Я в драке сильнее, и то знаю. И ты это знаешь. Только ведь дракой ничего не докажешь.
— И что же ты собираешься делать?
— Убеждать.
— И как же? — Серёжке стало действительно любопытно.
— Не знаю, — вздохнул Никита, разводя руками. — Попробуй докажи, что ты не верблюд.
— Кто?!
— Верблюд. Ну, животное такое. Неужели не знаешь?
— Не…
— Смотри.
Никита извлек из кармана брюк свою плашку.
— Сейчас найду… Погоди… Ага, вот.
С экрана на Серёжку глядел мохнатый уродец: крупное тело с двумя большими горбами на четырёх тонких длинных ногах, приплюснутая маленькая голова на длинной изогнутой шее. Морда у страшилища была неприятно губастой, отвращение добвляла белевшая на губах пена.
— Фу, гадость…
— И ничего не гадость, — заспорил Никита. — Знаешь, как их называют на Земле? Корабли пустыни. А знаешь, почему?
— Почему?
— Потому что в старое время, когда ещё автомобилей не было, ну и самолётов, понятное дело, тоже, через пустыню можно было провести караван только на этих самых верблюдах. Они очень долго могут не пить, у них вода в горбах хранится.
— Ой уж… — недоверчиво сощурился Серёжка.
Никита виновато потупился.
— Ну, не совсем вода. Я вообще в биологии не очень разбираюсь… Так, на уровне школьного курса… Но напиваются они впрок, это точно. А потом долго могут не пить. Недели две точно.
— Ладно, — примирительно произнес Серёжка. — Не похож ты на верблюда.
— А на человека, который против России, похож?
— Ну… — пионер замялся. Злость как-то незаметно ушла, рассосалась, испарилась, и он уже не мог кидать в лицо Никите обидные слова. Но и соглашаться с ним тоже не мог.
— Ну вот смотри, — пауза затянулась, и Никите ничего не оставалось, кроме как брать инициативу в свои руки. — Если бы я был против России, то стал бы её представлять на соревнованиях?
— Нет, наверное, — осторожно ответил Серёжка. — А ты разве выступал за Россию?
— Ага. На всемирной олимпиаде по физике в младшем возрасте.
— А что такое "олимпиада по физике"?
— У вас даже этого нет? — глаза у Никиты расширились до такого размера, что прикрыть их, наверное, смогло бы далеко не каждое блюдце. Удивление было столь искренним, что Серёжка не мог не пояснить.
— У нас олимпиады спортивные. А физика это же не спорт.
— Ну и что? Принцип остается тот же самый: кто быстрее и правильнее решит определенные задачи.
— А что важнее: быстрее или правильнее?
— Когда как. Судьи решают. Это как в биатлоне. Слышал про такой спорт?
Серёжка лукаво улыбнулся.
— Слышал немного.
— Немного? Точно? — недоверчиво переспросил Никита. Знал он такие улыбки: сам был на них большим мастером.
— Зимой гонку выиграл на "Яснодольской лыжне", среди пятых-шестых классов, — скромно признался Серёжка.
— Здорово! — с энтузиазмом откликнулся Никита. — А сколько бежали? Трёшку?
Сразу догадавшись, что слово «трёшка» обозначает дистанцию в три километра, пионер возмущенно фыркнул.
— «Трёшку»… Трёшку у нас второклашки бегают. А мы — десятку.
— Фигассе, — Никита повторил картину под названием "Большие глаза". Не намеренно, оно само получилось. А как, скажите, не удивиться, если твой ровесник бежит такую дистанцию, которую в школе-то и десятиклассники не бегают. Три километра — вот школьный максимум. А сам Никита на физкультуре на время бегал только километр.
Нет, конечно, он мог пройти на лыжах и десять километров, и больше, но не время, а просто так, в удовольствие.
— А сколько огневых рубежей?
— Четыре. Там у нас круги были по два километра. После первых четырёх на стрельбище, а после пятого уже всё, финиш.
— А за промах штрафной круг или секунды накидывали?
— Круг. Сто метров.
— Ну вот видишь. Что важнее: быстрота или точность? И то и другое. Вот так и у нас было.
— И как ты выступил?
Никита улыбнулся. Той олимпиадой он мог гордиться, нисколько не кривя душой.
— В командном зачете мы первое место взяли, а в личном у меня второе.
— А что ж не первое? — подзадорил Серёжка.
Никита очень натурально вздохнул.
— Не шмогла я, не шмогла. Знаешь эту историю?
— Про старую кобылу? — хмыкнул пионер. — Кто ж её не знает?
— Ну, мало ли… В общем, опередил меня Обама — и всё тут.
— Кто опередил? — не понял Серёжка.
— Барак Обама из Центрально-Американской Конфедерации.
Серёжка прыснул в ладошку.
— Что, его так и зовут — Барак?
— Ага.
— Забавное имя. Знаешь, что такое барак?
— Конечно знаю, — фыркнул Никита. — Только у него имя никакого отношения к таким баракам не имеет. Это у него в честь дальнего предка, который был когда-то Президентом Соединенных Штатов Америки.
— И чего в этом хорошего? — нахмурился Серёжка. — Разве США не были врагом России?
— По-разному было, — ответил Никита. — Если хочешь знать, они самим своим появлением России во многом обязаны: эскадры русского флота охраняли побережье США во время их Войны за Независимость. Чтобы третьи страны в войну не вмешались.
— А потом?
— А потом тоже по-разному было. Одно время у США была политика не лезть в мировые проблемы. "Моя хата с краю, ничего не знаю". С соседями только бодались. которые послабее. А Россия тогда была мировой державой, но до Америки ей дела не было. Вот и жили, вроде и рядом, а на деле совсем поврозь. Торговали помаленьку и всё.
— Ага, а потом?
— Потом ещё союзниками были во время Второй Мировой войны. Вместе фашистов громили.
— Ну да, вместе… Пока наши кровью истекали, они там за океаном у себя отсиживались.
— Вместе — это не значит "поровну", — пояснил Никита. — Вместе — это просто вместе. У Чехословакии с фашистами всего один корпус воевал вместе с нашей армией, но ведь всё равно вместе. А американцы тогда в конце войны бросили в Европу большие силы.
— Чтобы побольше после победы себе отхватить…
— А кто вступает в войну, чтобы ничего не получить? Разве это правильно: платить жизнями своих солдат за чужое удовольствие?
— Тебя послушаешь, так эти США такие хорошие были… — Серёжка плавно ушел от ответа, потому что отвечать ему было нечего. Конечно, губить своих солдат ради чьих-то там интересов — это абсолютно неправильно. Тут и спорить не о чем.
— Неправда, того я не говорил. Нормальными они были, как и большинство других стран. Когда-то товарищи, когда-то просто никто, когда-то враги. Обычное дело, между государствами всегда так. Редко когда бывают страны-друзья. И враги такие, чтобы навсегда и несмотря ни на что — тоже редко. А на какое-то время врагом оказаться может кто угодно.
— И когда этот Барак был у них президентом? Когда они с Россией были друзьями или когда врагами?
— Его выбрали, когда США считали Россию врагом. На словах, правда, объявляли другом, а на деле старались всячески ослабить, притеснить и подчинить своим интересам. Но он как раз был тем Президентом. который первым после долгих лет отошел от этого курса. И не только в отношении России. но и других стран мира. Он старался сделать так. чтобы США перестали поддерживать по всему миру всё самое лживое, подлое, гнусное и называть это "борьбой за демократию", как это было при его предшественниках. Конечно, ему удалось не так много, и всё же он считается… как это… ну в общем предшественником Европейского Возрождения.
— Он же в Америке был, почему европейского?
— Ну… наверное потому, что там у него получилось не так много. Но когда в Европе началось мощное движение против засилья этой… как же её… блин, язык сломаешь… Короче, толерантности.
— А что это такое?
— Ну типа того, про что Игорь как-то вечером рассказывал. Помнишь?
— Помню, — Серёжка снова нахмурился6 вспоминать о таком было неприятно.
— Вот, только ещё хуже. И многие из тех, кто боролись против этого, считали своим предшественником Барака Обаму. Его у нас и сейчас часто вспоминают, во многих городах стоят его памятники. В России они тоже есть… Вот, а в семье у них с тех пор старшему мальчишке принято давать имя Барак. Хочешь, я тебе его покажу?
— Давай.
— Сейчас…
Никита снова защелкал по своему коммуникатору.
— Это мы после закрытия уже.
Картинка напоминала те, что Валерка показывал в кабинете у Стригалёва: двое мальчишек в пёстрых рубашках с короткими рукавами весело и немного дурашливо улыбались прямо в объектив камеры. Позади них возвышался впечатляющий памятник: мощное основание окруженное в несколько ярусов скульптурами людей в средневековых свободно ниспадающих одеждах, высокая и толстая колонна из тёмного камня и фигура воина в доспехе и шлеме на её вершине. Позади памятника расстилался зеленеющий парк, из-за которого виднелся устремленный к небу шпиль.
— Это памятник Христофору Колумбу в Барселоне, — пояснил Никита. — Там проходила наша олимпиада.
Но Серёжке было не до памятников.
— Он что… негр???! — с изумлением выдавил из себя пионер.
— Негр, — спокойно подтвердил Никита. — А чего такого? В Центально-Американской Конфедерации много негров живет. Особенно на островах Карибского моря: Гаити, Куба, Ямайка, Тобаго. Прикинь, я тут смотрел трансляцию футбольного матча на Кубок Фиделя Кастро. Наши как раз играли с командой с Тринидада. Там у них на поле десять негров вышло и один белый. И болелы у них сплошняком негры: трибуны показали, редко когда светлое лицо мелькнет. Так вот, комментатор сказал, как они на весь стадион распевали на трибунах: "Самый черный человек в нашей команде — Тони Бартон". Тот самый белый нападающий. Он у них там вообще знаменитость, играет за региональную сборную. Единственный с этого острова в неё проходит.
Но Серёжке было и не до футбола. Казалось, весь рассказ влетел в одно ухо и, не задержавшись, вылетел через другое.
— Ты вот так можешь стоять в обнимку с негром?
— А чего в этом такого? — не мог взять в толк Никита.
— Ну они же не люди. Низшие существа, понимаешь?
— Что за ерунда, — крутанул головой мальчишка. — С чего ты это взял?
— Нас так учили.
— Глупости.
— Ничего не глупости. Это наука такая. Расология называется. Там всё научно доказывается, что негры и азиаты по умственным способностям значительно уступают человеку, это связано с тем. что они биологические потомки разных видов.
— Ох… — сморщился Никита. — Ну чего только от тебя не услышишь.
— Скажи ещё что это неправда.
— Конечно неправда. Это выдумали в те времена, когда европейцы были уже немного цивилизованными, а негры ещё дикарями. Для того, чтобы было проще их грабить и угнетать. А уж если говорить о науке, то ещё в начале двадцать первого века палеогенетики доказали, что все люди на Земле произошли от одной семьи. Вообще все. И белые, и негры, и индусы, и индейцы, и эскимосы. Так что, потомками разных биологических видов мы быть никак не можем.
— У тебя всё неправда, — недовольно буркнул Серёжка, внутри снова зашевелилась неприязнь.
— Да я-то тут при чём? — возмутился Никита. — Это жизнь. Мне, думаешь, всё нравится? Я бы вот хотел, чтобы люди были бессмертными, как эльфы в сказках. но что поделаешь, если это не так. Детство, юность, лет до пятидесяти-шестидесяти продленная молодость, потом ещё лет сто замедленная старость и всё. До двухсот лет у нас доживают совсем немногие.