И весь отряд двинулся в указанное им место, чтобы встать на долгий ночной привал. Ибо солнце уже почти достигло горизонта.
— Не нравится мне этот лес, — заметил один из подручных Камала, его старый соратник.
— Он тебе всегда не нравился, — отмахнулся тот.
— Ты сам же видел курганы.
— И что?
— Не хочу их потревожить. Сам знаешь, всякое случается.
— Так мы и не пойдем в лес. Только хвороста на опушке соберем и все. Успокойся.
— Мне кажется, что из леса за ними кто-то наблюдает.
— Ты хочешь, чтобы мои уставшие воины в сумерках лазили по кустам и бурелому, проверяя твои страхи?
— Нет, нет, — помахал он руками. — Давай просто пройдем дальше.
— Уже темно.
— Ты же веришь моему чутью.
— Иногда оно тебя подводит. Да и кто в этом лесу может находиться? Волки? Кучка татей? Брось, — махнул он рукой. — Даже если там кто-то есть, нам он ничем не угрожает. Видишь какая мощь! — сделал он жест, охватывающий округу.
— Как скажешь, — мрачно произнес подручный и поклонившись, отъехал. Мнения своего он, все равно не поменял, но был вынужден смирится, ибо против воли командира пойти не мог и не хотел. Слишком долго они топтали степь вместе.
Встали лагерем.
Занялись хозяйственными делами.
«Козопасы» из охотничьих команд собрали хворост для костров, действительно не углубляясь в лес. Уж их проинструктировали как надо и накрутили.
Наконец стемнело.
Степняки расселись у костров и начали болтать. Кто, о чем. Однако у каждого костра так или иначе упоминались курганы праотеческих захоронений. В самом разном контексте. Но главное в них сквозило то, что нужно с почтением относится к древним воинам. Дабы не рассердить их и не пробудить. Старый соратник Камала постарался. Он вообще отличался определенным мистицизмом и верой в разного рода приметы. Видимо это было неприятным последствием его развитой интуиции, которая не раз выручала. А значит, что? Правильно. Предки подсказывали или еще какие высшие силы. Поэтому он выглядел особенно мистически «двинутым» даже на фоне местной говорящей фауны.
— Видишь, друг мой, — добродушно произнес Камал, отхлебнув хмельного кумыса, — ничего не произошло, а ты переживал. Лес как лес. Но, признаюсь, все эти леса и меня пугают. В степи спокойнее.
— Ночь еще не кончилась, — хмуро возразил подручный.
— Это просто одна ночь у леса!
— Предчувствие у меня нехорошее.
— Ночь не может идти вечно. Успокойся. С такими славными воинами, — махнул рукой Камал в сторону своих вояк, что сидели рядом, — разве нам что-то может угрожать?
— Твои слова да Аллаху в уши, — спокойно произнес старый соратник. — Если ты уверен, то как мне волноваться?
— Вот! Правильные слова! — улыбнулся Камал и протянул ему бурдюк с хмельным кумысом.
И тут из леса донесся вой. Удивительно громкий, отчего и жуткий.
Андрей, как узнал, что пришли степняки, распорядился снять большой кусок бересты и скрутил из него трехметровый рупор. Вот в него Аким и завыл, выкладываясь на все сто. Он, потому что у него лучше всех и громче все получалось. Поэтому его усиленный рупором голос и услышали люди, расположившиеся на ночлег на опушке леса.
— Что это? — нервно сглотнув, спросил Камал.
— Неприятности, — хмуро ответил его старый соратник.
— Но почему такой громкий вой?
— Это большой волк.
— Волк? Значит нам нечего боятся. Ведь всем известно, что волк приносит удачу, — процитировал Камал типичную для тюркских народов поговорку.
— Если бы волк был честен, то появлялся бы днем в открытую, — возразил ему его соратник, процитировав другую поговорку.
— Мы вторглись на его землю, и он нас предупреждает?
— Не знаю… я много слышал волка. И этот вой не похож на предупреждение.
— А что похож?
— На призыв стаи… наверное…
Камал нервно дернул шее, но в остальное отреагировал спокойно. Волчья стая вряд ли могла угрожать такой большой толпе вооруженных мужчин.
Воины и пастухи вскочили со своих мест и распределились по территории. Не столько для обороны, сколько для успокоения лошадей. А тем было явно не по себе.
Сам же Камал с несколькими наиболее верными воинами остался у костра. Ему не престало бегать за волками. И без него есть, кому их прогнать. Да и вообще — если он начнет мельтешить — и остальным это передастся. А люди явно на нервах.
Вся стоянка превратилась в локальный филиал дурдома.
Лошади ржали и дергались. Люди туда-сюда снова и что-то орали. Но хуже всего было то, что юные девицы-рабыни завыли от страха, а те, что были постарше их поддержали. Что только подогревало общую истерию.
Однако ничего сверх того не происходило.
Во всяком случае так казалось Камалу, который сидел у костра и прислушивался… присматривался и принюхивался, пытаясь оценить степень угрозы.
Вдруг ему показалось, что в отблесках костра он увидел на опушки леса человеческую фигуру. Камал прищурился и встал, чтобы лучшее ее разглядеть.
И верно — вон — силуэт. Воина, без всякого сомнения. Лицо его было закрыто металлической полумаской, а тело укрыто ламеллярным доспехом. В степи к 1550-ым годам этот тип доспеха вышел из употребления. Однако хватало воинов, которые помнили дедовское воинское снаряжение. Полумаски, к слову, тоже практически не употреблялись, уйдя в прошлое, но и о них помнили. То есть, в глазах сведущих степняков, этот воин стоял в праотеческом защитном комплекте. Без всякого сомнения степном, но древнем… возможно очень древнем…
— Ты видишь его? — тихо спросил Камал.
— Все-таки мы их разбудили… — также тихо прошептал старый соратник.
— А вой?
— Не хочу даже думать об этом…
— Смотрите! Смотрите! — вдруг воскликнул кто-то из воинов, указывая куда-то в сторону от этой фигуры.
Камал приглядел и заметил группу из трех воинов. Грудь их также прикрывал ламелляр, а все остальное защищала кольчуга. Даже лицо. Ибо бармица у них сходилась спереди до самых глаз. Андрей специально на этом настоял, чтобы минимизировать глупые ранения шеи и лица. А потом еще в поединке недавно продемонстрировал, как все может повернуться, при открытой бармице.
Так вот — эти люди также походили на воинов праотеческих дней. Они держали в руках луки и пускали одну стрелу за другой, разя людей Камала. Если те пытались прикрываться умеренных размеров круглыми щитами, то им стреляли в ноги или пояс. Если же бежали, то в спину. Причем кольчуга совершенно не защищала от их стрел. Они пробивали ее словно мешковину. Что пугало особенно.
— Еще! Еще! Глядите! — воскликнул кто-то рядом с Камалом.
Он повернул голову и увидел, с другой стороны от странной фигуры древнего воина появилась другая группа таких же стрелков. И также обрушила град стрел.
— Уходим! Уходим! Прошу! Скорее! — взмолился старый соратник.
— Но…
— Этот вой! Ты разве не понял? Он звал стаю! Таких же мертвецов! Бросаем все и бежим! Сейчас они еще подойдут!
И словно в подтверждение его слов из-за спины этого воина с личиной на лице, вышла еще одна группа воинов и пошла вперед. И тоже начала стрелять.
Луки не хранили с надетой тетивой. Особенно на привале, не ожидая нападения. Поэтому никто особенно в ответ в них не стрелял. Тем более, что луки имели лишь воины, а не пастухи. Отдельные ловкие ребята таки сумели их снарядить. И даже несколько раз в кого-то там попали. Но они стреляли отнюдь не бодкинами. И попадали по ламеллярным пластинам, прикрывающим корпус. И больше двух-трех выстрелов никто из них не успевал сделать…
— Но рабы! — воскликнул Камал.
— Брось! — крикнул старый соратник.
— Нет!
— Ты будешь сражаться с мертвецами?! Безумец! — крикнул этот воин, набегу, направляясь к своему коню.
Шаг. Другой. Третий. Десятый.
Он добежал до бесящегося жеребца. Того напугал вой, крики, общая истерика, запах крови и общая атмосфера страха. Так что пришлось постараться, чтобы закинуть на него седло и надежно закрепить его.
Возиться с заводными лошадьми он уже не стал. Вскочил верхом. И понукая жеребца ногайкой поскакал в темноту. Но пролетев полсотни метров, остановился и обернулся.
Какие-то отдельные воины последовали за ним. И пастухи. Но их было немного. Нападение было внезапным, а стрел у этих ночных гостей много. У каждого по два колчана. Причем полных колчана. И они их не жалели. Отчего буквально за пару минут успели перестрелять десятков шесть или даже семь. Не всех насмерть. Но все равно — не бойцы. Судьба остальных в представлении этого воины была незавидной. Вон — вскакивающих на спины лошадей они стреляли в спину. И мало кто уходил. Обычно падали. А остальные разбегались кто куда. Они тоже заметили, что во всадников стреляют, поэтому прячась за коней, пригибаясь, «рассасываясь» на своих двоих.
Камал же на его глазах вышел вперед с саблей да щитом в руках и что-то крикнул, указывая на воина с личиной. Тот приблизился к нему. И они завертелись в схватке. Очень недолгой. Едва ли пять ударов сердца она продлилась.
Воин в личине нанес два быстрых удара по Камалу. Один в лицо, вынуждая его прикрываться щитом, а второй по ноге. Из-за чего руки Камала распахнулись в попытке удержать равновесие, а сабля воина в личине вспорола ему горло. Все также быстро и непринужденно. Он рубил не как полагается, а крутил лишь кистью. Непривычно. Необычно. И удивительно быстро…
Поединок закончился.
И «мертвецы», как про себя окрестил этих воинов старый соратник Камала, тут же выстрелили из луков. Положив еще больше десяти человек, что сгрудились возле своего уже павшего предводителя. Остальные побежали. Но три секунды спустя им прилетел еще залп. Уже в спину. А потом еще. И еще…
— Держитесь за стремя, — скомандовал старый соратник Камала. — Уходим!
Никто не возражал. Да они, пожалуй, и без такой помощи припустились похлеще добрый жеребцов. Перепугались они. Поэтому безропотно улепетывали от страшного леса всю ночь. Как и те, что разбегался самостоятельно…
[1] Джокер — игральная карта, которая может выполнять роль любой другой.
[2] Крымское акче времен правления Девлет Гирея (1550–1570) имело вес 0,5–0,6 грамм. Так что, тысяч акче была примерно равна 7,35-8,82 пореформенных счетных рубля. А общая выручка за сорок семь юниц составила бы не менее 345,5 рублей, но, скорее всего, ближе к 500.
Часть 2. Глава 7
Глава 7
1554 год, 8 июля, Москва
Иоанн Васильевич вышел из Успенского собора. Обернулся. И истово, широко перекрестился.
Следом за ним повалили бояре с самыми видными старшинами московской поместной службы. Никакого праздника не было. Однако, пользуясь случаем, они решили присоединится к молитве царя на заутренней службе. Чтобы на глаза попасться лишний раз. Из-за чего в который раз в Успенском соборе образовалось своего рода столпотворение. Как и подле него. Ибо уважаемых людей сопровождали другие, менее уважаемые, которым места в храме не хватило. И пришлось всю службу стоять подле него.
— Видишь, — обратился царь к митрополиту, — сколько людей. Какая тяга у них к духовному стяжательству! А ты мне все про язычество талдычишь. Что дескать сильно оно еще. И что нужно бороться за торжество веры христианской. Все уши прожужжал.
— Так Государь, — кивнул митрополит. — Но то твои люди. Ближние. Но не все…
— Я гонец! — воскликнул всадник, которого пытались остановить. — От воеводы тульского!
— Татары? — спросил, вышедший вперед Иван Васильевич Большой из рода Шереметьевых. Член Избранной рады и очень влиятельный боярин.
— Нет.
— Случилось чего?
Царь хотел бы пообщаться с гонцом наедине, но… тот очень неудачно прибыл. На будущее нужно будет пояснить за это дело. А сейчас…
«Ох… как же все неудачно… — пронеслось у царя в голове, — как людей тут много…»
— Случилось славное событие!
— Славное? — удивился царь, он уже хотел было заткнуть гонцу рот и увести к себе в палаты. Но теперь решил не спешить.
— На Рождество Иоанна Крестителя собрали старшины поместных дворян тульских, какие не в походе были, и заявили, что постыдно им в долгу держать товарищей своих боевых. И что прощают они долги им.
— Чего? — с каким-то ошалелым видом переспросил Шереметьев и захлопал глазами. Все остальные бояре и старшины отреагировали примерно также. Ибо поступок этот в их голове не укладывался.
— Старшины тульские после молебна с благословения отца Афанасия простили должникам своим. А потом еще пожертвовали на нужды полка три десятка и два мерина, две дюжины панцирей и прочее. Воевода тоже не остался в стороне и пожертвовал полку дюжину меринов.
— Они там с ума спятили?! — воскликнул кто-то из толпы.
— Ныне в полку тульском не осталось пеших, — возразил гонец. — Ныне полк весь под седлом. Одвуконь, правда, мало. Но зато для ближней службы готовы все.
Тишина.
Все потрясенно переваривали услышанное. Потому что совершенно неслыханное дело. Ведь многие городовые полки, кроме особой московской службы и тех, что держали засечную черту, идущую в те годы по Оке, страдали от того, что от трети до половины помещиков были пешими. Особенно те полки, которые находились под постоянным ударом степняков или располагались в бедных землях. А тут — все верхом. Чудо — не иначе!
— А почему они так поступили? — спросил митрополит, нарушая гробовое молчание толпы.
— Никто точно не знает.
— Но слухи же ходят.
— Но это же слухи.
— Вот и скажи нам. — продолжал настаивать митрополит. — Отчего так вышло?
— Андрею предложили примириться со старшинами. Ибо негоже промеж своих лбами биться. И он поставил свои условия. Старшины их приняли.
— Андрей? — переспросил Шереметьев. — Это кто таков? И почему старшины под него прогибаются?
— Да Всеслав Брячиславич это! — кто-то крикнул из-за задних рядов. — Князь старинный из Роговолжих внуков!
Царь резко обернулся, пытаясь разглядеть крикуна, но бесполезно. В такой толпе не распознать. Гонец же тем временем продолжил:
— Андрей сей сын Прохора. Поместный дворянин тульский. Он за минувшие два лета пожертвовал конями, бронями и прочим более двух тысяч рублей. Через что, поднимал беднейших поместных дворян и всемерно укрепляя полк.
— Откуда же у простого поместного дворянина столько коней и броней? — крикнул кто-то.
— Так на копье их берет! Даже сейчас, заступив на дальний караул, он бьет супостата так, что пух летит! Со своим отрядом в дюжину всадников он уже сумел вырезать группу ловцов-охотников, взяв их съемным боем. А потом из засады перестрелял воинов, что пришли за них мстить.
— Съемным боем? — крикнул кто-то. — Саблей?
— Копьем.
— Может не копьем, а рогатиной? — уточнил Шереметьев.
— Нет боярин, именно копьем. Говорят, он славно им орудует. Сам не видел, но сказывают.
— Я видел! — выкрикнул один из старшин московской службы. — Я по прошлому году ездил в Тулу по его душу. Его в поместье татары держали в осаде. И когда я со своим десятком подъехал, да выступил против них, он выскочил навстречу, да в копья на них бросился. На моих глазах Ахмета — старшего среди тех татар — ссадил. С одного удара. Славен он в бою на копьях. Да и говорят с саблей добро обращается.
— Ну что же, — огладив бороду после небольшой паузы произнес один из бояр, — это доброе дело. На копьях — зело правильно. По старине.
И остальные бояре закивали.
Когда Иван III начал свою поместную реформу все происходило не быстро и одновременно. И если дружины очень быстро, буквально за два-три десятка лет, став поместными дворянами, ориентализировались как по снаряжению, так и по тактике боя, став по сути аналогами татарской конницы, то настоящая аристократия долго держалась за старые традиции. В том числе и за копейный бой.
Понятное дело, что это были не традиции таранного копейного удара. Но их и не имелось на Руси. А вот работу копьем с руки уважали.
Важное пояснение — не рогатиной, а копьем.