— У вас и водопровод работает? — Микаэла отпила из стакана и блаженно вздохнула, словно отведала вина. — Да, я не ошиблась — это и вправду рай.
— Насосы качают воду из подземного источника. Еще?
— Пожалуйста.
Я налил ей еще воды, и сам взялся за еду.
— Глазам своим не верю — у вас столько продуктов. Неужели шершни совсем вам не досаждали?
— Нет. Ну, были два-три случая, но они никогда не появлялись группами, только поодиночке. И даже не нападали, только просили дать убежище и еды.
— Значит, у них была ранняя стадия. И что с ними стало?
— Я их убил.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Ты убил их еще до того, как болезнь перешла во вторую стадию, и они начали нападать на людей?
— Да… попробуй эти пикули. По-моему, они хороши. — Я хотел сменить тему, но Микаэла не собиралась отступать.
— То есть ты убивал всех чужаков, которые приходили в ваш город.
— Нет. Э… у меня есть где-то сыр, так что если хочешь попробовать…
— Грег, я не понимаю. Ты хочешь сказать, что у вас есть какой-то способ проводить медицинское сканирование? Вы можете определять, заражен человек трясучкой или нет?
— Нет… все не так?
— Тогда как?
— Расскажи мне об ульях, хорошо? та штука, которую я нашел в квартире, она была какая-то жутковатая.
— Жутковатая — это уж точно. Но, Грег, я не расскажу тебе ничего, пока ребята не получат обещанной еды.
Я повернулся к ней. Наверное, что-то в моем выражении насторожило ее настолько, что она даже перестала есть.
— Микаэла, мне не хочется превращать все в игру. Дело в том, что я могу убить и тебя. — Она вздрогнула, а глаза расширились от изумления.
— Послушай. — Я положил руки на стол и крепко сжал пальцы на тот случай, если они вдруг рванутся к ее горлу. — Не знаю, что произошло со мной в прошлом году… Может быть, это было во мне всегда. Объяснить трудно, но если человек заражен, то я это чувствую, инстинктивно. Симптомы могут еще и не проявляться. Человек просто сидит, вот так, как ты, а у меня вдруг начинают сокращаться мышцы. Они словно превращаются в клубки змей. Я убил многих, и женщин, и мужчин. В голове как будто вспыхивает молния — трах-бах, и прежде чем я прихожу в себя — вот оно, порубленное на куски тело. — Я вздохнул, подавляя вызванную воспоминаниями волну тошноты. — Все происходит совершенно внезапно, как взрыв бомбы.
— А сейчас… сейчас этих судорог нет? Ты ничего не чувствуешь… со мной?
— Нет.
— А когда мы были там, у костра? Когда сидели все вместе?
— Нет. Я чувствовал что-то похожее, когда гнался за мальчишкой в доме, но теперь понятно, что дело было в той штуке, которую вы называете ульем. Однако никаких гарантий на будущее я дать не могу. — Потом я рассказал Микаэле о парне, прибывшем в город несколько дней назад, и о том, как я убил его прямо на улице. — Характер эпидемии изменился. Раньше мы считали, что болезни подвержены только латиноамериканцы. Теперь все выглядит так, что иммунитета нет ни у кого.
Девушка согласно кивнула.
— Мы пришли к такому же выводу. Просто у янки трясучка проявляется не так быстро. — Беззаботный тон давался ей трудно, выражение лица оставалось серьезным, даже встревоженным. — Вопрос в другом, почему мы до сих пор не заразились.
— Может быть, дело в особенностях организма, в его естественной сопротивляемости.
— Может быть. Или нам просто посчастливилось избежать инфицированных районов. Вот ваш остров подверг себя добровольному карантину.
— Тогда мы все живем взаймы? Рано или поздно конец у всех один, да?
Она отпила еще воды.
— Не хочется об этом думать, правда?
— Знаешь, у меня есть друг, который постоянно задает вопросы. Его, например, интересует, почему целая страна развалилась так быстро. Как случилось, что многомиллионный народ с лучшей в мире армией и превосходной системой здравоохранения не устоял перед эпидемией. Ведь все рухнуло в течение нескольких дней. Не недель даже, а дней. Раз, — я щелкнул пальцами, — и готово.
— Наверное, сейчас он задает другой вопрос: не находились ли американцы на ранней стадии болезни, когда шершни начали свое наступление одновременно по всей стране.
— Ты думаешь об этом, Микаэла?
— Да, думаю, Грег. И еще я думаю о том, что будет дальше. И мне становится страшно. О, Боже.
— В чем дело?
— Ни в чем. — Она устало пожала плечами. — Просто мне не по себе, вот и все. — По ее губам скользнула тень улыбки. — Столько дней в дороге… за последнюю неделю нам вряд ли удавалось поспать более двух часов кряду.
— Посиди здесь, а я приготовлю ванну.
— Что?
— Ванну. Полежишь в горячей воде, а я за это время перенесу продукты в лодку.
Еще один недоверчивый взгляд.
— Хочешь сказать, что у вас есть и горячая вода?
— Конечно. В доме есть электронагреватель. В полночь электричество отключают, но вода в баке остается горячей несколько часов.
— Вот это да! Ты из тех парней, за кого хочется выйти замуж. — Она вдруг покраснела. — Не пойми, конечно, буквально… Но сказать «нет» горячей ванне — свыше моих сил.
Я поднялся, чтобы пройти в ванную, но Микаэла покачала головой.
— Нет, ты только покажи мне, где это, а остальное я сделаю сама. И займись, пожалуйста, продуктами.
— Ванная наверху. Первая дверь направо.
— Спасибо, Грег. И вот что… не убивай меня, пока я не полежу хотя бы минут десять в горячей воде, ладно? — Она тут смущенно улыбнулась. — Извини, неудачная шутка. У меня всегда так: шучу на самые неподходящие темы. По-моему, об этом еще Фрейд писал, верно? Извини, разболталась.
Моя гостья поднялась наверх, и через какое-то время до меня донесся шум льющейся воды. Я взял две большие сумки и сложил в них все консервы и концентраты, какие только смог найти. После трех ходок на кухне не осталось ни единого пакета с рисом, ни одной бутылки пива и упаковки макарон. Я даже подумал, не съездить ли за добавкой к Бену. У него, насколько мне было известно, имелся доступ к продовольственному складу, где холодильники работали в постоянном режиме. Там хранилось мясо и сыр, но отправляться туда на грузовике было равносильно тому, что вывесить плакат с надписью: «СОБИРАЮ ПРОДУКТЫ ДЛЯ ЧУЖАКОВ, ВЫ, ТУПИЦЫ».
И что тогда?
Нас либо линчевали бы на месте, либо предали бы суду и расправились мило и неспешно, как с Линн, навалив на нас груду камней. Эти улыбающиеся ублюдки знают, как выжать из жертвы сладкий сок мести.
На все про все у меня ушло менее часа. Получилось не так много, как вы, возможно, представляете себе. Но друзьям Микаэлы хватило бы на несколько дней. Может быть, им бы еще посчастливилось найти какой-нибудь затерянный в лесу и не выметенный подчистую домик.
Когда я вернулся, лампа уже погасла, и дом погрузился в темноту. Я закрыл за собой дверь и прислушался. Тишина была особенная, гробовая, означавшая нечто большее, чем просто отсутствие звука. Все здание как будто затаило дыхание. Тайна, Валдива, здесь скрыто что-то, что не предназначено для твоих глаз.
Первое, что пришло в голову, — Микаэлу обнаружили. Может быть, там, в темной комнате затаился Кроутер с дружками, ружья наизготовку. Черт… где же она? Почему этот чертов дом так странно притих? Меня не было минут десять, не больше. Я бы наверняка услышал, если бы сюда кто-то пришел. Не рискуя зажигать лампу, я постоял, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку, слабый серый свет все же просачивался через закрытые ставни. Потом осторожно прошел наверх. В ванной все еще горела свеча. Вода в ванне уже вся вытекла. Стараясь двигаться с легкостью струйки дыма, я миновал лестничную площадку и заглянул в спальню.
На кровати вырисовывалась фигура лежащего человека. Медленно, медленно, медленно я пересек комнату и остановился. Микаэла спала. Должно быть, прилегла на минутку, пообещав себе, нет, нет, я не усну, но усталость взяла свое. Она спала как убитая, завернувшись в большое банное полотенце. Ее длинные волосы разметались по белой простыне черными прядями. Дыхание спокойное, ритмичное. Бедняжка не спала в чистой постели, наверное, несколько недель, если не месяцев.
И вот тогда, когда я смотрел на нее, спящую и беззащитную, мышцы живота непроизвольно напряглись.
Она повернулась во сне, завязанный на груди узел разошелся, и полотенце сползло. Мышцы снова дрогнули. Сотни мельчайших иголочек вонзились в подушечки пальцев.
Но это была другая дрожь. Не та, фатальная Дрожь, дающая сигнал к нападению. Нет, нет, совсем не та.
Впервые я заметил, как она красива. Темные дуги бровей, лицо в форме сердечка. Недели скитаний придали ее красоте особенное изящество, подчеркнули совершенство черт лица и хрупкость тела. Полотенце сползло, обнажив гладкий холмик груди. Она вздохнула во сне, и оно сдвинулось еще ниже, почти до самого соска.
Я быстро повернулся, закрыл за собой дверь и сбежал вниз. Зажег запасную лампу в кухне и стал готовить кофе. Пусть спит. Лишний час делу не повредит.
Да, ребята, я ошибался.
Ошибался на целую милю.
18
— О, адские колокола! — Этим выражением пользовалась мама, когда Челла проливала молоко на диван или когда наша старая жестянка на колесах не желала заводиться.
— Что-то не так? — прошептала у меня за спиной Микаэла.
— Чертов аккумулятор сдох, — процедил я сквозь зубы, проверяя показания прибора. Так и есть. Стрелка заползла в красную зону. Далеко-далеко. — Чтоб ее… Судя по виду, эта железяка старше моей бабушки. Разрядился.
Микаэла обеспокоенно огляделась — туман над озером начал рассеиваться.
— Нас могут увидеть. Заменить аккумулятор можешь?
— Здесь у меня ничего подобного нет.
— А если попробовать перезарядить?
— Это можно сделать только вечером, когда дадут свет. — Я посмотрел на тянущийся вдоль причала силовой кабель. — Но на перезарядку уйдет не менее пяти часов.
— Вот влипли.
— Придется подождать.
— Черт. Мои друзья ждут меня с продуктами.
— Но они же дождутся?
Она пожала плечами.
— Да, если их не найдут шершни. В таком случае им придется уходить.
— Дело дрянь. — Я раздраженно ударил по штурвалу. — Надо было проверить это чертов аккумулятор, прежде чем брать лодку. Посмотри, здесь же все проржавело.
— Не вини себя. В конце концов, ты же не рассчитывал, что тебе придется возвращаться в Льюис.
— Нет. Откровенно говоря, я выпил бутылку виски, и мне просто хотелось хоть ненадолго вырваться из этого райского городка. Так сказать, глотнуть свежего воздуха.
Она вопросительно посмотрела на меня.
— Долгая история. Расскажу в другой раз, а сейчас надо укрыть все эти сумки. Поможешь с брезентом?
— Что теперь? — поинтересовалась Микаэла, когда мы прикрыли тентом сложенные на дне лодки припасы.
— До наступления темноты тебе лучше держаться подальше от посторонних глаз. А потом мы переправимся на тот берег. — Я вышел на причал и протянул ей руку.
Она покачала головой.
— Я останусь здесь.
— Нельзя. В лодке целый день не пролежишь.
— Но, Грег, если я правильно поняла, у тебя могут быть большие неприятности.
— Не беспокойся, никто ничего не узнает. Побудешь в гостевой комнате, а ночью отправимся в путь.
— Ладно… ты уверен, что так будет лучше?
— Конечно, уверен, а теперь давай руку.
Рука у нее была тонкая и гибкая. Я помог Микаэле выйти из лодки, потом подтянул кабель и подключил его к аккумулятору. Да, батареи, конечно, не супер, но при полной зарядке их вполне хватит, чтобы отвезти Микаэлу на тот берег и вернуться назад еще до утра.
Туман быстро рассеивался, и мы поспешили домой. Я показал Микаэле свободную комнату. Что ж, по крайней мере, у нее будет день отдыха.
— Только не открывай ставни. И не включай свет вечером. Гостей у меня бывает немного, но всегда есть шанс, что кто-то заглянет.
Но, как говорится, помяни черта…
В тот день мой дом как будто стал тем куском сахара, на который слетаются все окрестные мухи. Словно весь этот хренов остров пронюхал о моей маленькой тайне и встал в очередь, чтобы взглянуть на чужака.
Первым явился Бен. Он стоял на крыльце веранды, и руки у него тряслись сильнее обычного. Оказалось, он уже заходил накануне, не достучался и решил, что я сплю. Будучи верным другом, Бен опасался, как бы я не натворил глупостей после убийства Линн (разумеется, в его изложении это прозвучало мягче). Пришлось объяснять, что у меня чертовски болели глаза, и что я весь день провалялся в постели с дружком по имени Джек Дэниэлс.
— Я тебя не виню. — Пальцы Бена трепетали, как крылья бабочки. Бедняга действительно переживал из-за меня. — Мне бы только не хотелось, чтобы ты… ну, поддался эмоциям и сделал что-нибудь необдуманное.
— Не беспокойся, я не выходил из дома. — Повтори ложь три раза, и она станет походить на правду. Я бы и сам поверил в свой маленький обман, если бы он был маленьким. Но ведь все дело в том, что за моей ложью крылась большая глупость. Я совершил ночную вылазку в город-призрак. Столкнулся с чем-то сверхъестественным, называемым ульем. Связался с ребятами из Нью-Йорка. И, наконец, приютил у себя в доме девятнадцатилетнюю девушку. Разумеется, рассказать обо всем Бену я не мог. Конечно, доносить бы он не стал, но ведь некоторым, чтобы проболтаться, не надо и рот открывать. Кроме того, несправедливо обременять друга своими секретами, не так ли?
Бен предложил закатиться к нему на завтрак, а потом, может быть, убить пару часиков, расслабившись под гитарные пассажи Джимми Хендрикса. Я поблагодарил, но отказался, сославшись на необходимость распилить гору леса (хотя не испытывал ни малейшего желания утруждать себя работой).
Лучший способ не привлекать внимания посторонних состоит в том, чтобы не выскакивать из привычной колеи. Заниматься обычным делом. Я заправил Большую Берту и взялся за работу. Дела делами, но пока пила с визгом разгрызала деревяшки, воображение переносило меня в комнату, где лежала Микаэла, прислушиваясь, несомненно, к доносящемуся со двора шуму. И как я ни старался гнать прочь неуместные образы, передо мной снова и снова вставала одна и та же картина: обнаженная, если не считать полотенца, девушка, пряди темных волос на белой простыне, опущенные ресницы, черные арки-близнецы бровей, гладкие холмики грудей и…
Черт! Пила подпрыгнула, наткнувшись на застрявший в дереве гвоздь, и едва не угодила мне в лицо. Осторожнее, Валдива, потеря бдительности грозит потерей носа. Но как сосредоточиться, если там, наверху, лежит и смотрит в потолок девушка с блестящими и черными, как оникс глазами.
Более того, когда мне все же удавалось вытолкать из головы образ Микаэлы, его место занимал другой: жутко подрагивающее розовое желе во всю комнату. Зрительную картину дополнял тяжелый органический запах этой розовой дряни. И еще метнувшаяся ко мне голова. Жуткое зрелище, со зловеще-мрачным оттенком.
Но при этом как-то странно знакомое, что казалось уже полной бессмыслицей. Ничего знакомого в нем быть не должно, потому что ничего подобного я раньше не видел, разве не так?
Может быть, я подсознательно связал увиденное в заброшенном доме с головой, найденной Беном в принесенном озером мусоре несколько дней назад. Там тоже присутствовало нечто жуткое и необъяснимое. Голова, запутавшаяся в ветках. Голова с лишней парой глаз, вылезших из-под кожи на щеке, как пара фурункулов. По-моему, та еще жуть. А если тот кусок розового дерьма…
— Грег… Грег? Выключи же…
Я вдруг вернулся к реальности и услышал, что кто-то зовет меня по имени. Выключил мотор и поднял очки.
— Привет, Мел, чем могу помочь?
Мел, беззаботная рыжеволосая красотка лет двадцати пяти, занималась тем, что развозила свежие продукты: молоко, масло, хлеб и все такое. Жила она на другом краю Салливана, где кроме помидоров выращивала еще и марихуану. Семья ее обосновалась здесь довольно давно, но городской не считалась. Мел была из тех, кто сегодня «свой», а завтра может быть легко зачислен в «чужие». Суждение, возможно, резкое, но на рождественской вечеринке она чуть не трахнула меня, а на следующий день сделала вид, что ничего не случилось.