Неожиданно ему, по жизни не большому поклоннику классической поэзии, в голову пришла хокку, наиболее точно описывающая их сегодняшнюю атаку:
Из ста пятидесяти восьми матросов и офицеров экипажей сводного отряда японских миноносцев из декабрьской воды после атаки было спасено пятеро. Единственным офицером из них был лейтенант Иокова. Его, уже потерявшего сознание от переохлаждения и потери крови, подняли из воды на русский дестроер «Бесшумный», который после снятия экипажа с «Памяти Корейца» уходил за русскими крейсерами. Его командир рискнул и приказал замедлить ход до малого, дабы выловить плавающего на спасательном круге человека в тужурке, так как принял его за русского матроса.
На мостике «Громобоя», досмотрев атаку миноносцев до развязки, Руднев медленно сложил подзорную трубу…
— Как показывает теория и практика, дневная атака эсминцев, и тем более миноносцев, на крупный военный корабль не может быть успешна, если цель сохранила орудия и ход, — как будто отрицая только что виденное, медленно проговорил он ни к кому конкретно не обращаясь, — Исключение, однако, составляют те случаи, когда команды миноносных судов сознательно идут на смерть, с самого начала атаки не заботясь о своем выживании. Что мы с вами, господа офицеры, только что имели честь наблюдать в исполнении японцев. Причем уже второй раз за сегодня… Когда несколько командиров кораблей сразу могут решить атаковать, настолько не заботясь о своем выживании.
Но далеко не для каждого народа сейчас может найтись цепь событий, к такой атаке ведущей. В случае с британцами — их командиры пойдут в такую атаку, чтобы поддержать репутацию лучшего флота в мире. Японцы — из-за долга перед Императором, немцы — из-за боевого товарищества, а мы русские… А хрен его знает почему, но мы тоже пойдем. А больше пока, пожалуй, никто на такое и не способен…
На мостике своего стремительно погружающегося крейсера, каперанг Беляев был озабочен спасением команды. К опускающемуся все ниже правому борту, подошли два слегка поврежденных в быстротечной схватке с японскими коллегами русских эсминца шихаусского типа. За ними дымил еще один. Остальные еще вели бой, их поддерживали беглым огнем комендоры «Громобоя» и «Витязя», уже вновь легших на курс догона за удаляющимся японским флотом.
«Так, вроде бы последние команды отданы, паники нет, слава Богу. Спасательные пояса практически на всех. Плоты на воде. Истребители пришли. Ну, вот и все, пожалуй… Как же так, по-глупому, вышло-то? — Беляев размышлял о превратностях судьбы, — Потопить первоклассный броненосец и через каких-то неполных полчаса так непростительно, бездарно подставиться под торпеды этих москитов… Да еще днем, имея полную свободу маневра. Все-таки, это несправедливо… Так не хотелось упускать хвост Того и вставать к миноносцам кормой. И вот… Да, за ошибки всегда приходится платить».
Командир «Памяти Корейца» был уверен, что его замыслу никто помешать не сможет. Он прекрасно понимал, что из пяти с половиной сотен членов экипажа на момент утопления крейсера в живых останется человек триста — от силы четыреста. Если повезет. Понятно, что кто-то не успеет или не сможет вовремя подняться на верхнюю палубу, кого-то уже на ней достанет осколок снаряда, ведь японцы так и не перестали обстреливать его корабль. Но это не меняло главного: снять всех на три маленьких кораблика, да еще и за столь короткий промежуток времени, — шансов не много. И кого-то неизбежно засосет водоворотом. Кого-то пояса вытянут из бездны живым, а кто-то повстречается в этой крутящей пучине с обломками, всплывающими с крейсера. Как хрупок, все-таки, человек…
Значит, ему, как командиру корабля, который ОБЯЗАН покидать корабль последним, уходить с него тоже нельзя. Иначе он не сможет потом смотреть в глаза другим офицерам флота. Примерно это он и сказал поднявшемуся на мостик Франку, который в своей извечной манере не выпуская папиросу изо рта сначала пошутил, «что его не оставляет чувство, что все это с ним уже было». Ответ Беляева был лаконичен:
— Не пора ли и Вам направляться к «Бдительному»? Из машинных и котельных ушли, кстати, все?
— Живые — все.
— Славно. Ступайте же… С Богом.
— Вы уверенны, что это правильно? — невинно поинтересовался у командира Франк, прислонившись как и Беляев к броне рубки и держась за поручни мостика — из-за нарастающего крена стоять на ногах было все труднее.
— Знаете, Валерий Александрович, — отозвался Беляев, для которого вторая за год гибель вверенного ему корабля, снова сопровождающаяся потерями в команде, очевидно стала слишком большим потрясением, — Прекратите мне эту волынку тянуть! Я приказываю Вам покинуть корабль. Это ко всем относится, господа, — обратился он к паре мичманов все еще остающихся на мостике, — Не успеете на истребитель, затянет в водовор…
На палубе разорвался очередной шестидюймовый снаряд с «Хацусе», своими осколками проредивший толпу спасающихся матросов и заставивший пригнуться на мостике четверку офицеров. Подняв головы, мичмана увидели стоящего над бесчувственным телом Беляева Франка. В руке он сжимал полуметровый обломок дубового поручня мостика. Вырванный железными пальцами богатыря кусок дерева весил не менее трех килограмов. Конец этой импровизированной дубинки был испачкан чем-то красным, подозрительно совпадавшим по цвету с пятном, которое быстро набухало на тыльной стороне фуражки лежащего ничком командира «Памяти Корейца». Франк, под оторопелыми взглядами молодых офицеров, обеспокоенно склонился к лежащему командиру.
— Я не переборщил часом? Рука то у меня тяжелая, да и нервы сейчас ни к черту, — проворчал он, проверяя пульс у командира. Убедившись в том что тот дышит, он повернулся к мичманам, — Так, господа-товарищи офицеры… Если кто-то из вас, хоть когда, хоть кому кроме своих внуков расскажет, что это НЕ прилетевший от взрыва обломок контузил командира… Пусть прыгает за борт прямо сейчас, ясно? Предлагаю еще колосник к ногам привязать, подскажу где лежит по дружбе, чтоб не мучать лишку. А то во второй раз я действительно могу чуть-чуть и переборщить с силой удара…
Для верности Франк покачивал куском поручня в такт своим словам, что безусловно придавало им дополнительную вескость.
— А почему внукам можно, — не понял молодой штурман, прибывший из Севастополя на замену старого, получившего под свое командование вспомогательный крейсер «Обь», — и что нам теперь… делать?
— Если вы, даст бог, доживете до внуков, то тогда уже можно будет рассказать о «делах давно минувших дней». И Беляеву, и мне, уже точно будет все равно, так как нас просто в живых не будет к тому моменту, — объясняя ситуацию Франк легко, как пушинку, подхватил тело командира на плечо и бегом понесся с мостика вниз по трапу, — А командира мы, как он и приказал, эвакуируем в первую очередь. Как «раненого, находящегося в бессознательном состоянии». В чем вам бы неплохо мне помочь господа, быстренько прихватите вахтенный журнал и догоняйте…
В носовой башне тонущего крейсера тоже ругались. Диких убеждал молодого Тыртова, что спускаться в погреба башни — самоубийство. При попытке передать приказ «выходить наверх и спасаться» по переговорной трубе, из ее амбушюра забила вода. Тыртов удивился, как она из затопленного погреба смогла подняться на 10 метров вверх, и чуть было не кинулся вниз, спасать вверенный ему личный состав погребов башни. Но сохранявший хладнокровие бывалый Платон, поймав его за рукав, объяснил, что нет времени на «добежать туда, а потом до миноносцев, что погреба затоплены, и кто не успел выбраться — им не помочь, а с физикой жидкого тела можно и потом разобраться». После короткого, но бурного объяснения, пара офицеров успела все же добежать до «Беспощадного», последнего истребителя, отходящего от уже севшего ниже его палубы, борта идущего ко дну второго за эту войну «Корейца».
Когда «Громобой», а за ним и «Витязь», проходили мимо уходящего под воду товарища, их офицеры и матросы высыпали наверх, и несмотря на прилетающие с «Фусо» и «Хацусе» снаряды, обнажив головы, трижды прокричали «Ура» доблестному кораблю и его экипажу. После чего без команды разошлись и разбежались по местам. Бой продолжался.
— Всеволод Федорович, Вам телеграмма от Рейценштейна, — прервал тяжелые раздумья Руднева Хлодовский, — Они уже нашу пальбу слышат. Похоже, что скоро подойдут. До «Потемкина» по нашим расчетам всего миль тридцать пять. Степан Осипович идет на предельных 16-и с небольшим узлах. Он приказал Грамматчикову развернуть транспорты на обратный курс, а нам прикрыть их с фланга. Сзади должен встать Григорович.
— Господи, ну конечно! Развернуть конвой и Того может проскочить! Тогда мы еще успеваем их прикрыть! А я-то, хорош, уж и нос повесил! Слава богу, Степан Осипович все просчитал, как будто сам здесь на мостике…
— Но есть одна загвоздка, Всеволод Федорович. Григорович передает, что его отрядный ход пока еще не более десяти, максимум одиннадцати узлов, поэтому он сейчас ворочает последовательно пять румбов к весту, на пересечку отходящим транспортам, чтобы, выполняя приказ комфлота, выйти им под корму. Но когда точно он к ним подойдет и успеет ли прикрыть от Того, после того, как тот закончит с нашими «Россией» и «Рюриком», на «Петропавловске» не знают. Наши два больших крейсера они точно поддержать не смогут: с их ходом на двух стульях не усидишь — и к ним не поспеют, и от транспортов отойдут далеко, потом японцы их шутя обойдут, и к конвою…
Руднев вгляделся в дымный горизонт. Да, избитые корабли Григоровича уже еле видны. Они склоняются к западу, окончательно прервав с японцами огневой контакт. Во главе колонны «Полтава» и «Севастополь». Чуть оттянув — флагман. За ним, оттянув еще больше, «Сисой», «Святители» и «Победа». Все изрядно побиты. «Петропавловск», «Сисой» и «Победа» еще горят…
— Что передает Трусов? У «России», как я понимаю, телеграф накрылся…
— Пять минут назад доложили, что японцы идут прямо на них. Впереди «Якумо». Наши будут принимать бой левым бортом. С ними неподалеку, на неподбойном борту, отправленный Вами к Арнаутову «Новик». Идут на сближение с «Ослябей» и «Пересветом» на 14-и узлах, «Россия» пока больше не дает. Они их уже видят. Грамматчиков держится западнее, на случай если противник изменит курс и двинется прямо на транспорта. Но пока Того правит на «Россию». Запросили, когда ждать нас и Григоровича…
— Курс прежний. Он нас сейчас ведет прямо к ним. «Гальюну» уползающему, будем считать, что повезло. Очень. Пока. На него у нас сейчас просто нет времени. Но еще минут десять, пока он в пределах досягаемости и продолжает по нам постреливать, работаем по нему. Дестроерам прикажите следовать за нами по левому борту…
Глухой разрыв где-то в корме, и последовавший за ним протяжный воющий грохот, заставил всех инстинктивно вжать голову в плечи.
— Что это было?
— «Гальюн» нам срезал две трети задней трубы!
— Вот гад ползучий, как достал! Поддайте-ка ему еще жару под хвост! Что внизу?
— Повезло. Из котельного доложили, что хотя тяга и упала, выводят, надеюсь временно, только один котел. Интенсивного паровыделения пока, слава Богу, нет, магистрали не посекло… Вроде и на палубе обломками никого не поубивало. Сразу за борт ушла.
— Слава Тебе, Господи, в этот раз действительно повезло, видать мало грешили!
— Не стоит послать истребителей-«французов» добить его?
— Нет. Заманчиво, конечно, но нет. Они еще нам могут впереди пригодиться…
— Телеграмма от Рейценштейна!
— Ну!?
— Видит два крейсера. Опознал как «Россию» и «Рюрика», полным ходом идет на соединение! «Изумруд» телеграфом передал Макарову координаты и курс «Микасы». После этого японцы начали забивать им искру.
— С нами Бог, господа офицеры! Успел-таки Николай Карлович! Скоро другая игра пойдет. Грамматчикову передайте, пусть подходит на предельную дистанцию и тоже вступает в дело, когда Рейценштейн приблизится достаточно для совместных с ним действий. Теперь текст для Арнаутова и Трусова: продержитесь хотя бы полчаса. Любой ценой не допустите прорыва к транспортам. «Новик» в Вашем подчинении. Рейценштейн уже подходит. Мы будем минут через двадцать пять. Молимся за Вас!
— Всеволод Федорович, головные японцы открыли огонь. «Россию» и «Рюрика» пока не видно, только дым.
— Не мудрено, нам еще миль одиннадцать или двенадцать до них, а может и побольше, а над морем дымка. Да еще наши пушки прозрачности не добавляют… Господа, а «Пересвет» и «Ослябя» где? Я и их не вижу…
— На левом крамболе, даже еще левее, за нашим дымом не видно пока.
— Да, спасибо, сейчас только их разглядел. Кстати, или мне кажется, но похоже, что «Адзума» у них отстает. Сдается мне, что «Хацусе» ее уже обошел. Запросите на марс.
— Так точно, подтверждают, трехтрубный в хвосте, и уже кабельтов на тридцать оттянул! По нам пока не стреляет. «Фусо» прекратил огонь. Дистанция и для нас уже запредельная, Всеволод Федорович.
— Из радиорубки передают, что телеграфировать больше не могут. Японцы забивают все наглухо.
— А наши что?
— Мы их тоже глушим.
— Хорошо, давайте-ка мы пока пробанимся. Подмените людей на подаче. А минут через пять, как поближе подойдем, начинаем по «Адзуме». Кстати, полагаю, что есть смысл принять влево и идти к «пересветам». Тогда, кстати, и наша кормовая восьмидюймовка до японца вскорости тоже достанет… Примем их в кильватер. Так и так «Россия» с «Рюриком» к ним тянуть будут. Сколько смогут.
Опс-с-с! Смотрите, по-моему это Бэр начал пристрелку по «Адзуме»! Матч-реванш у «Осляби» с ней начинается, не иначе.
Машинное! Руднев говорит. Товарищи, я понимаю, что вы делаете сейчас все, что только возможно. Но я прошу Вас выжать из котлов и машин все. Даже невозможное! Только от этого сейчас зависят жизни наших на «России» и «Рюрике»…
Обернувшись к Дабичу, Руднев невесело усмехнулся, и устало попросил:
— Будьте добры, пошлите всех, без кого наверху мы пока обойдемся, в кочегарки…
Колонна японского флота пятнадцатиузловым ходом приближалась к двум русским броненосным крейсерам, как смертельное копье нацелившись прямо в середину высоченного борта идущей первой «России». Но русские корабли и не пытались убегать, предпочтя развернуться на встречу подходящему японскому флоту. Даже выставив ему кроссинг… В голове у японцев на коротких интервалах шли два давних врага Владивостокских крейсеров — «Якумо» и «Идзумо». Бой с ними для серьезно поврежденной «России» и оставшегося с ней «Рюрика» был бы хоть и тяжел, но, пожалуй, с какими то шансами на успех. Увы, сразу за двумя броненосными крейсерами Камимуры, так же сократив интервалы, на два русских крейсера накатывалась угрюмая серая колонна имперских броненосцев…
С мостиков «России» и «Рюрика» их уже было хорошо видно: «Микаса», «Сикисима», «Конго», «Ясима», «Хацусе» и за ними, слегка поотстав — «Адзума», хоть и потушивший свои пожары, но, судя по всему, наиболее поврежденный броненосный крейсер из вражеских линейных судов. Конечно, контркурсовый бой с эскадрой Чухнина не прошел для японцев бесследно. Все корабли Того были в той или иной степени повреждены, часть их орудий уже навсегда умолкла, но они сохранили приличный ход и маневренность, а главное, ведущие их адмиралы, офицеры и матросы были полны решимости взять реванш за все те жертвы, которые Соединенный флот уже принес сегодня на алтарь победы.
Адмирал Того невозмутимо стоял на верхнем мостике своего флагмана, посеченном осколками и засыпанном пробковой крошкой из распоротых коек, перед боем заранее подвязанных в качестве блиндировки к леерам, нактоузу и основанию фок-мачты. Он уже приказал подготовить к стрельбе минные аппараты левого борта, и наблюдал за деловито начавшим пристрелку «Якумо».
Он знал, что у него погибли, командующий был в этом абсолютно уверен, «Асахи», «Токива» и «Ивате». Где-то в дыму за кормой отстал, оставшийся один на один со своей судьбой, покалеченный в начале сражения «Фусо». И хотя эсминцы получили приказ его прикрыть, все возможно… Поступила недавно и информация о гибели трех из четырех малых крейсеров Того-младшего.