Крепыш молча кивнул и наскоро начал перебирать свою амуницию.
— А вообще-то, Михалыч, я тебя иначе добудиться не мог, — счёл нужным сказать Масканин. Хотя, казалось бы, подумаешь, в ушко покричал, и чего с этого так обижаться? — Но всё равно прошу прощения.
— Брось, я уже забыл, — ответил крепыш, потянувшись к люку. — Только почему у меня вся рожа исцарапана?
— Это ты сам. Пошли, по пути расскажу.
— У тебя и самого носом кровь.
Масканин ощупал нос, провёл под ним ладонью. На руке остались полузагустевшие комочки и разводы. Пока крепыш вылазил, он вытер ладонь о приборную панель, быстро проверил свои трофеи и полез вслед за ним.
Одной гранатой Масканин решил пожертвовать, соорудив ловушку под телом велгонца. Если БТР найдут, а это скорей всего так и будет, преследователей будет ждать неожиданность. Неприятненькая неожиданность. Подумав, Максим вытащил из пулемёта затвор и положил в карман. Потом где-нибудь выкинет.
Шастать тёмной ночью по заболоченной местности, особенно когда на тебе всякой всячины навешано, занятие не для слабонервных. Беглецы даже темп не могли держать. То быстрым шагом, когда по сухому или по щиколотку в воде, то медленно и осторожно, когда в воде по колено, чтобы в рваную штанину крепыша всякая водяная гадость не попала. Хорошо, что не вплавь. Когда же постоянный страх быть настигнутыми притупился, было решено больше не переть на пролом, дабы случайно не угодить в коварную топь. Всегда лучше обойти подозрительное место, пусть даже в темноте не всегда понятно, сколько обходить придётся.
Первые два часа шли абсолютно молча. Потом сами собой и только громким шёпотом возникали короткие, часто прерываемые разговоры. Вскоре беглецы слегка осмелели, хоть всё так же шёпотом, болтали теперь без умолку, от чего обоим становилось морально легче. Масканин поведал о недавней попытке их убийства, так, как это воспринимал. Вопреки опасениям, про себя Максим боялся, что его рассказ подорвёт моральный дух крепыша, Михалыч выслушал рассказ спокойно и даже какое-то время пытался философствовать на тему судьбы и везения. Все эти немудрёные философствования Максим старался всячески поддерживать, понимая, что товарищ таким вот образом занимается самовнушением и укреплением боевого настроя. Крепыш иногда пытался шутить, но всё равно было видно, что внутри ему до жути не по себе, а все его шуточки — всего лишь бахвальство случайно выжившего человека.
Довольно часто мысли Масканина возвращались к заложенной им гранате, взрыва которой он ожидал с некоторым напряжением. Но взрыва всё не было. Кажется, они успели отойти на столько далеко, что если граната рванёт, то теперь её вряд ли услышишь. Расстояние всё-таки. Да и ночные звуки болот, дававшим приют невидимым сейчас и потому неизвестно каким тварям. Мысль, что велгонцы всё ещё не наткнулись на БТР, нисколько не утешала. Как раз, может, и наткнулись, и ловушку могли обезвредить. А если и подорвались, то звук взрыва мог сюда не дойти. Кто его знает, сколько они за это время успели протопать, если считать по прямой. Вскоре Максим смекнул, что перебирая возможные варианты, просто себя изводит. Чёрт с ней, с гранатой. Он постарался забыть о ней.
— А мы не сбились с направления? — всё также громким шёпотом спросил крепыш.
— Думаю, не сбились, — Масканин постоял и немного подумал. — Даже уверен.
— Это хорошо, что уверен. А я как-то и спросить не успел, а куда мы идём?
— Ну ты, Михалыч, даёшь. По-моему, это очевидно.
— Ты, это, Макс, давай по-серьёзному. Я в ночном лесу отродясь не был. И чтоб ещё по болотам бегать, мне б и в страшном сне не приснилось.
— Что ж, по-серьёзному, так по-серьёзному… Когда мы на БТРе удирали, солнце за нашими спинами садилось. Закат на нашем шарике, там где запад.
— Значит, мы на восток драпаем. А почему туда?
— Ну, во-первых, мы на юго-восток идём, я специально отклонился. Позже вообще на юг повернём. А во-вторых, куда же ещё?
— Да откуда я, Макс, это знаю! Это ты мне объясни.
— Хорошо, Михалыч. Ты карты когда-нибудь видел? Там, где прилегающие безлюдные земли обозначены?
— Я, может, конечно, не сильно в географии кумекаю, но общее представление имею. И всё равно, не пойму, почему юго-восток, потом на юг?
— Да потому, что мы нигде, кроме самой восточной окраины Велгона быть не можем. Я бы, наверное, ещё подумал, что мы где-то на велгонском севере, но там никаких болот и в помине нет. Это я точно знаю. Только на востоке Велгона. А значит, если мы потом повернём на юг и, идя так, сможем продержаться примерно шесть-семь декад, то выйдем, наконец, к восточным границам Новороссии.
Секунду-другую крепыш переваривал полученную информацию, а затем выдал:
— Шесть-семь декад, говоришь? Жратва-то у нас намного быстрей кончится. Это что же нам потом воздухом питаться? Им-то дышать и то страшно. Иль предложишь на местную нечисть охотиться?
— Придётся, если деваться будет некуда. Вдруг, кто из них съедобным окажется. Посмотрим ещё.
— Макс, а ты не заметил, — крепыш заговорил тоном папаши, вразумляющего нерадивого сыночка, — что нас всякая мелюзга насекомая не трогает? Не по вкусу мы им, значит, правильно? Тогда с чего ты решил, что то, что в болотах водится, съедобно для нас?
— Если мы кому-то не по вкусу, — Масканин пожал плечами, — я очень даже рад. А у нас, может, и выбора не будет. Главное, на ядовитую тварь не нарваться.
— Ладно. Дожить ещё надо. Скажи-ка лучше, откуда ты точно знаешь, что в Велгоне на севере болот нет?
'Ох, и вопросик! — подумал Масканин. — Может, башку почесать с умным видом и сказать: 'сам такой!'? Не пойдёт, вдруг опять обижаться станет'?
— Видишь ли, Михалыч, я точно знаю, что я прав. А почему я это знаю, если многого не помню, объяснить не могу. Предлагаю просто поверить. Как поверить в то, что я точно знаю, что сейчас ночь и темно, а завтра настанет светлый день.
Крепыш кивнул, всем своим видом показывая, что и такое объяснение его вполне устраивает. Он достал сигареты, приняв все меры для маскировки, чиркнул зажигалкой. Подождал, пока Масканин прикурит, прикурил сам и сообщил:
— Надолго сигарет не хватит.
— Предлагаешь беречь их? Вот уж о чём жалеть не буду, не успел я к ним пристраститься.
— И то верно, — крепыш не спеша затянулся, от чего спрятанный в кулак огонёк своим отблеском на миг сделал его лицо жутким, демоническим. — Давай что ли место для ночёвки поищем. Я ног не чую. И котелок всё гудит, не уймётся никак.
Масканин хотел было напомнить о погоне, сказать, что им дико везёт, если они до сих пор живы и на свободе, но промолчал. Почувствовал, что если он прямо сейчас не вздремнёт два-три часика, то скоро упадёт замертво.
И хотел уже озвучить своё согласие, когда послышался нарастающий гул вертолёта.
— Приближается, вроде, — заметил крепыш.
— Да, приближается, — согласился Масканин. — Где-то рядом пройдёт, — он вытащил защитную маску. — И если у них есть тепловизор… В общем, делай как я и тогда нас может быть пронесёт.
Максим надел маску, тщательно её пристегнул к вороту комбинезона и загерметизировал, следом также загерметизировал стыки рабочих рукавиц и рукавов. Крепыш поначалу с сомнением, потом же со всей резвостью и сноровкой проделал то же самое. Спустя какие-то полминуты они побросали в кусты у границы ближайшей заводи все свои сумки и оружие и, не раздумывая, скрылись под водой. Дышать под водой, естественно, никто из них не умел, поэтому периодически приходилось всплывать и глотать воздух. Про себя Масканин надеялся, что все его ухищрения не пропали в туне. Он хоть и был уверен, что и раньше когда-то в неизвестной теперь прошлой жизни приходилось спасаться подобным способом, но вот где гарантия, что за это время пока он пребывал в лагере, велгонские тепловизоры не оснастились какими-нибудь усовершенствованиями? Гарантий, конечно, не было.
Их не обнаружили. Когда гул вертолёта почти затих вдали, они решились выбраться на твердь земную. Тут же в кустах, не чувствуя в себе больше сил куда-то брести и искать лучшее место, устроили подобие логова.
Крепыш вырубился сразу. Масканин ещё какое-то время переваривал без последовательности возникавшие в памяти яркие эпизоды пережитого дня. Перед тем как, наконец, уснуть, наплевав на дежурство и все возможные опасности, успел подумать: 'Ну что ж, Фребо… желаю тебе путёвки на фронт. Так уж у меня вышло, что в тебе персонифицировался весь этот ублюдочный лагерь. Как там сказал тот майор? Роты смертников? Надеюсь, гад, ты именно туда и загремишь. Вместе с майором'.
Глава 4
Кочевник бежал в размеренном темпе, бежал уже давно, не давая себе остановиться и передохнуть. Он ощущал за плечами погоню, ощущал тем самым шестым чувством, о котором так любят говорить, только чувство это было для него самым настоящим, словно затылок жгло от враждебных, прозревающих сквозь расстояние и препятствия глаз. Те, кто шёл по следам, воспринимались очень уж настырными и разозлёнными. Ещё бы им злыми не быть! Второй день он петляет, держась на силе воли и стимуляторах, не давая хоть на сколько-нибудь приблизиться. Но не это главное. Настырность преследователей, похоже, имела весомую причину: Кочевнику удалось уничтожить Стража Пустоши, выведенного в секретных биолабораториях боевого зверя, специально созданного для запретных территорий. У зверюги этой было лишь одно предназначение: убивать любого чужака, осмелившегося подобраться к охраняемому им объекту.
Уничтожение Стража он воспринимал как большую удачу. Боевой зверь по сути и зверем-то не был, там наверху, по ту сторону локуса, таких тварей называли иначе. Помимо сверхбыстрой мышечной реакции, огромной силы, удивительной способности скрытно выслеживать противника и роста в холке достигающего груди человека, Страж обладал отнюдь не животным умом. Он был полуразумен, причём смещение как раз в сторону разума. Это случилось у периметра лагеря, где Кочевник едва успел подготовить очередную лёжку. Всё произошло слишком быстро. Внезапно поднявшаяся в душе тревога, как будто кто-то за ним наблюдает и соизмеряет дистанцию. А потом неясная размытая тень. Кочевника спасли реакция и обострённое восприятие опасности и окружающего мира. Неприцельная навскидку очередь из 'Скифа', похожая из-за глушителя на шелест, и тут же резкий удар и отключка.
Очнулся он быстро, по его представлению где-то через минуту-две. Голова гудела, дышать не просто тяжело, а почти невозможно из-за навалившейся сверху туши. Вот когда выбрался из-под зверя и машинально перезарядил магазин, жить стало веселей. Особенно после ощупывания себя на предмет целости костей. Только потом осмотрел тушу.
Страж даже после смерти вызывал невольное восхищение, было в нём нечто кошачье, а потому, наверное, симпатичное. Бесхвостый гибкий торс, мощные челюсти с белоснежными резцами и клыками, что само собой уже говорило о возрасте. А был бы Страж постарше и поопытней, может быть тогда бы он торжествовал удачную охоту. Кочевник с любопытством осматривал лапы, на которых даже сквозь шерсть просматривались бугры мышц. Самый большой интерес вызвали когти, выпускаемые сантиметров на пятнадцать, не меньше. А при подробном рассмотрении стало ясно, что когти как раз не обычные звериные, над ними добряче поработал злой человеческий ум. Или не человеческий вовсе. Когти покрывало напыление неопределимого на глаз металлического сплава, зловеще смотрелись идеально ровные режущие кромки, выполненные на манер заточенного кривого клинка. Такими когтями и рвать, и резать. И не спас бы тогда даже бронекостюм, не смотря на всю его прочность, чего там говорить об обычном защитном костюме, что сейчас на Кочевнике? Глядя на такое вооружение, Кочевник с любовью и благодарностью погладил цевьё 'Скифа', спасшего ему жизнь. Автомат был экспериментальный, из мелкосерийной опытной партии, с мощным боем, скорострельный и с хорошей кучностью. Магазин вмещал двадцать один 9-мм патрон, через один бронебойный и разрывной. Сколько по времени длилась та очередь? Кочевнику показалось не более секунды. Конечно, это субъективно, но, тем не менее, полмагазина нет.
Окружающее редколесье давало превосходный обзор, превосходный по сравнению с оставленной за спиной чащобой. Впереди показался холм с вросшими в землю валунами. Средь них-то Кочевник и решил сделать короткий, минут на двадцать-тридцать, привал, а то так и загнать себя можно, в лёгких давно уже огонь полыхал, тело, особенно ноги, всё сильней наливалось усталостью. Кабы не маска, было бы легче. Но без неё нельзя, воздух в здешних лесах полон ядовитых испарений. Не везде, конечно, но заражённых мест хватало, при этом на глаз и на нюх их не всегда определишь.
Он разлёгся среди камней, покрытых подозрительным тёмно-серым мхом, и несколько минут ни о чём не думал, лишь фиксировал на автомате окружающую обстановку. Огонь в лёгких унялся, сразу же стало легче, да и веселей. И если б не назойливые мысли о погоне, отдых можно было бы назвать приятным. Неплохо б и вздремнуть хоть минут сорок, дабы прочистить набирающий силу 'туман' в голове. Вздремнуть, естественно, не в обычном смысле, а в том выработанном годами режиме, когда сознание скользит на границе яви и сна. Но такую роскошь он себе позволить не мог. Это потом организм возьмёт своё, минимум двое суток сна в оплату за недосыпание и стимуляторы. А сейчас всё преимущество в дистанции. Все его ухищрения каким-то образом то не срабатывали, то давали временный результат. Судя по всему, его преследует не просто отряд каких-то там охранников спецобъекта. Упорство преследователей вкупе с их повадками хороших следопытов делали им честь. Нет, не могло это быть обычное подразделение охраны, по следу идёт кто-то посерьёзней. И очень даже может быть с ещё одним Стражем Пустоши.
Кочевник подавил рвущиеся проклятия. Это всего лишь эмоции, от которых сейчас толку ноль, скорей вред. Его съедала досада. Ещё вчера он ничего не знал об этих велгонских псевдозверушках, следовательно не принимал их в расчёт. Теперь вот узнал, в буквальном смысле ощутив одного из них на собственной шкуре. Знать бы раньше, что в Велгоне овладели биотехнологиями такого уровня! Впрочем, и теперь не поздно. Пока ещё не поздно. Судя по всему, их экспериментальные питомники появились не так давно и до массового производства дело пока не дошло. Настораживало другое: тот лагерь, где продолжались многолетние опыты над людьми. Не зря всё-таки он согласился с доводами старика и отправиться в Пустошь.
Помимо этих мыслей подспудно свербела мысль об участи разведгруппы проходчиков. Теперь он остался совсем один на враждебной территории. Не одиночество удручало, а судьба ребят. Вот и конец почти этого рейда, совсем плохой конец. Кочевник всегда был по натуре одиночкой. Но в рейд вышла ещё и группа из пяти проходчиков, с которой он периодически, следуя графику, выходил на сеансы связи на защищённой частоте. Этой ночью группа погибла, её командир, старый и опытный майор, напоследок вышел в эфир, успев сообщить, что они напоролись на засаду и приняли бой. Больше связаться ни с кем из группы Кочевник сколько ни пытался, не смог. Светлая им память.
Перевернувшись на живот и на всякий случай наметив по разным направлениям ориентиры, он подумал о слышавшемся сегодня далёком грохоте. Ошибиться он не мог, грохотало в направлении выявленного объекта. Такое впечатление, будто его бомбили. Вот только кто его мог бомбить? Свои не могли, в главштабе ВВС не то что координат, а и сведений об объекте нет, да к тому же без нажима из ГК авиаторы не стали бы рисковать дальниками, у которых, к тому же, вряд ли и радиуса хватило бы достать досюда. Вот и встаёт вопрос: кто бомбил? Если это всё же бомбардировка была. Интересный вопросец. Союзники приложились? Они-то как прознали? На их разведку полагаться смысла не было, работала она у них из рук вон плохо. Неспроста они вступив в войну за два месяца столько территории сдали. Да и 'Реликт' в обнаружении объекта оказался бессилен, лагерей-то много, а вот какие из них особенные установить не удалось. Если же допустить, что донесение Кочевника во время сеанса связи без проволочек прошло все инстанции и раконцев привлекли по настоянию кого-то в разведупре… Не Острецова ли рук дело? Или старика? 'Вернёмся, тогда и разберёмся'.