Наскоро перекусив сухпаем, Кочевник двинулся дальше, взяв направление к показавшейся границе редколесья. Там впереди проглядывалось небольшое открытое пространство с неглубокими болотами, за которыми виднелся более густой лес.
Не успел он выйти из зарослей, как откуда-то справа послышался сперва едва различимый, а вскоре всё более нарастающий гул. Гул вертолёта. Неприятный поворот, только вертолёта сейчас не хватало. Гул приближался, становясь отчётливей, хотя самой машины видно не было.
Кочевник присмотрел кусты погуще, где решил переждать. Неспешно протекли минуты и вот вдали над самыми верхушками деревьев показался тёмный, плохо различимый из-за расстояния силуэт. Текли минуты. Текли всё также медленно и стало ясно, что вертолёт шёл не по прямой, а галсами, то приближаясь, то отдаляясь. В принципе, пройди он даже над самой головой, заметить спрятавшегося в зарослях человека практически не возможно. Однако Кочевника беспокоила вероятность нахождения на борту тепловизора или ещё того хуже — любого продукта нездешних технологий, биодетектора, например. Здесь, вдалеке от цивилизации Темискиры всего можно ожидать.
Он подобрал под себя руки и ноги, втянул голову в плечи, дабы в случае его засечения выглядеть на экране сплошным бесформенным пятном. Эх, сейчас бы костюмчик вроде 'Финиста', экранирующего от биосенсоров и инфракрасных сканеров. Но чего нет, того нет, на борту 'Реликта' отсутствовали многие привычные и необходимые вещи. В свой последний поход 'Реликт' вышел в спешке, группу Краснов собирал второпях. Кто ж знал, что погоня выльется в такое невообразимое вселенское свинство?
С трофейными тепловизорами Кочевнику уже приходилось сталкиваться, поэтому он был уверен в действенности своей нехитрой, в общем-то, уловке. Да и не единственный он в округе из живых существ. Пустоши только с виду не обитаемы, на самом деле здесь полно самого разнообразного и осторожного зверья. Тратить лишнее внимание на каждого оператор тепловизора не в силах.
Как всегда это бывает, гладко было на бумаге… Не всё оказалось так просто, тревогу забило чутьё. В глубинах подсознания родилось подозрение, вскоре оформившееся в уверенность, что на борту вертолёта не простые пассажиры. И тогда Кочевник прибегнул к давно отработанному способу защиты: сменил мыслефон. Он стал псевдоволком, благо их Пустошах не так и мало, если двигаться на восток. И не редко они забегали и сюда поохотится.
Чутьё не подвело. Чужое, вернее даже чуждое сознание, словно холодное прикосновение льда, на несколько мгновений накрыло его и восприняло картину мира уставшего голодного хищника: шумящее и непонятное существо над деревьями, непонятное и оттого вызывающее беспокойство и даже смутный страх; острое сосущее чувство голода, невыносимо сводящее с ума; раздражение оттого, что пришлось прекратить выслеживание по следу запахов добычи, которая затаилась, напуганная этим странным громко гудящим существом…
Присутствие чужака исчезло, но Кочевник ещё какое-то время продолжал ощущать себя зверем. Наконец он 'опрокинулся' обратно и крепко задумался. На борту вертолёта были рунхи! Эти твари, эти нелюди кого-то ищут. Возможно даже его, но не обязательно. Кроме как от объекта рунхи прилететь не могли. Это значит, что игра принимает совсем иной оборот. Если на объекте присутствуют рунхи, значит там что-то затевается. Или давным-давно затеяно и идёт своим чередом.
Кочевник до боли закусил нижнюю губу, его пронзила мысль, что именно эти твари погубили ребят из разведгруппы. Становилось понятно, как они угодили в засаду, не смотря на весь их опыт и мастерство. Хорошими они были разведчиками и не менее хорошими проходчиками Пустошей, но обычными, то есть нормальными людьми. Никто из них не смог бы противостоять эмпату. Кочевник мог, потому-то и жив до сих пор, а не сгинул много лет назад на одной безымянной, забытой светлыми Богами планете. Откуда ему было тогда знать, что очутился в так называемых тёмных пространствах? Не появись тогда нынешние соратники…
Он провожал взглядом удаляющийся вертолёт, какой-то частичкою себя продолжая настороженно так, исподволь следить за ненавистными пассажирами. И когда вертолёт почти скрылся из поля зрения, он ощутил выплеск чужих сознаний. А потом стал незримым свидетелем поединка двух чужаков в тонких тканях реальности с двумя людьми. Невероятно! С людьми-беглецами! Их внезапно распахнувшийся мыслефон буквально возопил о побеге из лагеря. Помочь беглецам, о чьём существовании он до сего часа и не подозревал, Кочевник ничем не мог, слишком неожидан и скоротечен оказался поединок — от силы секунды две-три объективного времени. Зато если взять субъективную сторону… схватка оказалась долгой и тяжёлой для обоих сторон и окончилась, похоже, в ничью. По крайней мере Кочевник так это воспринял. Один из беглецов неожиданно смог нанести удар такой силы, что его противник, едва не погибнув, был вынужден спешно и наглухо закрыть свой разум. А второй беглец как будто вообще перестал существовать, как если бы его и не было. Именно что не было, а не смерть или безумие. Уж чего-чего, а эманации смерти либо сумасшествия сокрыть от Кочевника было невозможно. После этого отступился и закрылся второй рунх.
Кочевник мотнул головой, развеивая воспринятые образы, да выплывая в обычное состояние сознания. Звук вертолёта растаял вдали. Кочевник встал и определил примерное направление до беглецов. Двигаться по прямой он не собирался, ни на миг не забывая о погоне за ним самим. Но вот не терять из виду тех ребят было бы не плохо, кем бы они ни были. Враг моего врага может стать другом.
Так он решил и отправился в путь, заодно делая в уме набросок донесения, которое отправит, как только настанет время очередного сеанса связи с базой.
Глава 5
Лёгкая позёмка подняла снег и зашвырнула за шиворот. Лицо онемело и стало словно чужим, руки в двупалых рукавицах плохо слушаются, но холод почему-то не ощущается. Холод как будто и есть и как будто его нет.
Рядом в насквозь промёрзшем окопе жмутся товарищи. Их лица ускользают от взора, только расплывающиеся образы, но от этих образов веет родным и надёжным.
Вдалеке по заснеженному полю приближается смерть. Угловатая, выкрашенная в белое стальная коробка, плюющая огненными всполохами. Это 'Хафлер' — самый массовый велгонский танк. Где-то рядом с грохотом ложатся два осколочно-фугасных снаряда и мир окутывает звенящая тишина. За танком растянулась жидкая цепочка едва различимых из-за поземицы фигурок. Часть их в белых маскхалатах, но многие в шинелях цвета хаки, кажущихся чёрными на фоне снега.
Бруствер из спрессованного снега только скрывает до поры позицию, от пуль он не спасает. Они прошивают его насквозь. Танк, как по шаблону, остановился метрах в двухстах от окопов, мотопехота пошла вперёд по колено, а то и по пояс в снегу. Справа ожил трофейный 'Жнец', пулемётная очередь, собрав дань, вмиг прижала цепь к земле. 'Хафлер' разворачивает башню и бьёт трассерами из спаренного с пушкой пулемёта, следом добавляет трёхдюймовым осколочно-фугасным. Прижавшиеся велгонцы начинают ползти к окопам, до них ещё далеко, гранату не докинешь. Да и нет уже гранат.
Прямо перед танком ложится жирный огненный росчерк, взлетает и оседает снежный султанчик. Кто-то сзади приспособил неразбитую пушку захваченной батареи. Видимо это ротные миномётчики стараются, устав сидеть без боеприпасов. Велгонский мехвод заметил опасность и начал сдавать назад, рассчитывая сбить прицел артиллеристам, командир и башнёр в это время лихорадочно ищут демаскирующие признаки орудия. Видимо нашли, башня начала разворот. Новый росчерк ударил и перебил гусеницу, сразу за ним ухнула танковая пушка. Мехвод поздно сообразил, что гусеница перебита, 'Хафлер' закрутило влево. Похоже, башнёр промазал, в борт танку ударил снаряд. Кумулятивный, судя по зачадившей корме. С такой-то дистанции трофейные велгонские семидесятипятимиллиметровки пробивали в борт любой танк. Трое вылезших танкистов повисают на броне, их сняли ружейным огнём, двое выбрались через нижний люк, из-за катков их не достать.
В голове настойчиво крутится мысль, что надо бы после боя насобирать оружия и патронов у велгонцев. Боеприпасов у роты почти не осталось, четыре атаки за утро отбили, эта уже пятая — самая вялая.
Уже рассветало, когда Масканин резко прокинулся с чувством тревоги. Посидел, прислушиваясь к своим ощущениям, тревога не проходила. А вокруг — тишина. Странная, между прочим, тишина, если не считать шума дождя, извергаемого хмурыми почти что чёрными тучами.
Оглядевшись и понаблюдав за надолго зарядившим дождём, понял, что тихонько радуется. Радуется оттого, что накануне он и крепыш настолько выдохлись, что завалились спать, не стянув маски. Да уж, тут стоило только представить, чем бы могло кончиться пробуждение под дождём. Запросто можно было и без зрения остаться или вообще без кожи. А могло, правда, и повезти, проснулись бы под обычным дождиком, смотря, откуда тучи пришли.
Проверять, опасна ли небесная хлябь, Максиму не хотелось. Да и способа проверить у него не было. Конечно, не удобно, когда на голове защитная маска, особенно в такие моменты, когда, например, в носу закрутит или в ухе зачешется, но без маски — никуда. Её лицевые мембраны спокойно пропускали воздух, но не витавшую в этом воздухе влагу, не говоря о нормальной жидкости.
Но дождь дождём, он, в общем-то, штука привычная, а вот что заставило так резко вскочить, ещё толком не проснувшись? Отчего тревожное чувство совершенно не желало проходить? Предчувствие? Что бы там ни было, Масканин решил не задерживаться, всего минуту уделив оценке увиденного сна. Раньше такие яркие сны не снились, да и вообще снились они редко. Причём были они отвлечённые, лишённые всякой конкретики. Этот же будто всплывшее из глубин памяти воспоминание. Неужто память начала возвращаться? Хорошо бы!
Растормошил крепыша, тот проснулся сразу.
Издалека, на пределе слышимости, донеслись звуки выстрелов. Стреляли часто, одиночными. Из велгонских карабинов. Их-то 'голоса' не возможно было перепутать ни с чем.
— А вот и пешие по наши души, — произнёс крепыш. — Интересно, по ком они там лупят? Может, им что привиделось?
— Ох, не думаю, — Масканин поднялся на ноги и поудобней переразместил на себе сумки. — Судя по выстрелам, за нами идут не меньше десятка. И повстречали они или кого-то очень большого, или кого-то многочисленного.
— Будем, значит, вдвойне осторожны, — заявил крепыш и тут удивил Максима, начав неполную разборку оружия с проверкой консистенции смазки — не загустела ли? Остался доволен, прежний владелец хорошо содержал свой карабин.
Масканин проверил и свой, скорее, чтоб не ударить в грязь лицом, нежели чувствуя необходимость. Даже прочистил шомполом канал ствола.
— Идём, что ль? — предложил крепыш.
— Идём, — Максим закинул карабин за плечо и поспешил вперёд.
Шли они долго, почти по прямой, обходя редкие подозрительные препятствия. Видимость с каждым получасом ухудшалась, дождь превратился в настоящий ливень. Вся земля в округе, залитая самое меньшее по щиколотку, была сплошь усеяна частыми водяными султанами от падающих тяжёлых капель. И деревья попадались довольно странные, низкорослые, многоствольные, с бугристой тёмно-серой толстой корой. Листья на этих деревьях выглядели весьма жалкими — жёлто-бардовыми, размером с мелкую монету. Пару раз по пути попадались останки каких-то непонятных строений из разбитых, поросших грязно-серым мхом железобетонных плит и насквозь проржавевших, искорёженных, причудливо выглядевших конструкций. Мимо этих останков шли не задерживаясь, не рискуя тратить время на осмотры и передышки, помня о слышанной на рассвете стрельбе.
Потом дорогу преградила обширная топь, с редкими и ненадёжными на вид островками.
— Вперёд? — засомневался крепыш.
— В обход. Как говорится, не стоит слишком часто судьбу испытывать.
— В обход, значит, в обход. Я тоже не фаталист. Только это… надо бы и пожрать, что ли. Много ль набегаешь на пустое брюхо?
— И то верно, — Масканин хлопнул по давненько протестующему от собственной пустоты животу. — Засекай время. Через два часа делаем привал. Если до этого на ещё какие развалины не наткнёмся.
— А если наткнёмся, то может даже в сухости полопаем, — рассудил крепыш, аккуратно возясь с трофейными часами, чтоб невзначай не попала влага в стык между перчаткой и рукавом.
— Кстати, Михалыч, что там с твоей ногой? — Максим рассматривал порванную штанину товарища, досадуя, что нет у них ничего, чем бы можно было сделать нормальную перевязку. Впрочем, сгодились бы и лоскуты и от собственных кальсон, но не сейчас — под дождём. Этим надо было озаботиться ещё вчера, сразу же после оставления 'Дюркиса'. Теперь только и оставалось, что досадовать на свою же оплошность. А сколько их уже было, этих оплошностей? То в масках завалились спать, не сняв их только из-за усталости, совершенно не задумавшись, что и снимать-то их небезопасно как раз из-за возможного во время сна дождя. То БТР не утопили, как Масканин хотел это сделать по началу, дабы не оставлять погоне лишних следов. И то, что все эти ляпы могли быть проявлениями последствий едва не убившей их ментальной атаки, это довольно слабое утешение.
— Да ничего с ногой, — ответил крепыш, закончив возиться с часами, для верности переложив их в сумку с тушёнкой. — Ни хуже, ни лучше. Ниже колена, правда, всё зудит. Почесать бы. Когда ныряли, в штанину, естественно, воды набралось. А в ней дрянь, видать, какая-то. Не просто зудит, ещё и жжение иногда. Тёплое.
— Надо бы твою ногу осмотреть, когда найдём место посуше. А вообще-то, мы с тобой дали маху. Обгадились по уши…
— Ой, только не надо передо мной голову пеплом посыпать, — перебил крепыш. — И мою заодно. Коли мы обгадились, велгонцы тогда побольше нас в дерьме. Попробуй, поищи по болотам, когда от нас и следов-то не остаётся. Погоня, она, конечно, может нам в затылок дышит, но она, считай, неизвестно ещё куда, в какую сторону тычется.
— Да я про то, Михалыч, что ни ты, ни я не догадались твой комбез на добротный солдатский химкостюм махнуть.
— И ладно. Не собираюсь я волосы на себе рвать, раз сразу не смекнул. Сам, значит, виноват, раз мучаюсь теперь. Ну, что, пошли?
Масканин кивнул и зашвырнул подальше в топь пулемётный затвор, о котором-то и вспомнил только сейчас. В обход он решил идти на юг. Крепыш поплёлся следом, негромко проклиная и погоду, и неприятности с ногой.
Привал сделали немного раньше намеченного срока, набредя на очередные развалины. После беглого осмотра, им попался не продуваемый сухой закуток, посреди которого валялся скелет неизвестного животного. Судя по раздроблённым и изгрызенным костям, это была чья-то давняя добыча.
Крепыш хотел было сгрести ногой кости, но послушал предостережение Масканина:
— Оставь, как лежат. Чёрт его знает, но вдруг велгонцы и сюда заглянут?
— И то, правда. За нами, поди, не громилы безмозглые носятся, — Михалыч сел рядом с костями прямо на пол и, стащив ботинок, закатил рваную штанину. За ней закатил кальсонину и зацокал языком. Кожа его правой ноги, почти по колено, приобрела тёмно-красный оттенок. — Разлетались, суки, средь ночи. Их бы в то вонючее болото загнать!
Максим уселся рядышком, рассматривая ногу.
— Сдаётся мне, Михалыч, не так всё страшно. Похоже, это всего лишь ожог от слабой кислоты. К счастью, там воды много было, концентрация не та. Вот если б тебя голой кожей да под кислотный дождик…
— Ох, и добрая душа у тебя, Макс!
— Это я так, допущение сделал. Меня больше тревожит твоя ссадина.
Крепыш погладил припухшую под коленом ссадину и вколол у самой её границы заранее приготовленный шприц, который потом спрятал в карман, чтоб выбросить где-нибудь по пути. Достал банку тушёнки, галеты и, отстегнув штык, сказал:
— Ничего, нога слушается, я её чувствую. Опухоль, зараза, не растёт, видать, в шприцах нужное лекарство. Теперь, Макс, ты как хочешь, а я жрать буду. Значит, и ты будешь. Одну банку на двоих. Экономить надо.