Неожиданно в боковую дверь, как раз за моей спиной, вбежала мать.
— Гаспар, Гаспар, — тарахтела она, словно безумная, все еще прячась от пытливых взглядов за ширмой в проходе, и нервно махала мне рукой.
Кем-кем, а матерью я не мог пренебречь.
Пусть раздражение плясало на моем лице, но все же сошел со своего почетного места и скрылся под возмущенные взгляды собравшихся.
— Слушаю.
— Гаспар, твой отец… Ричард… только что скончался.
Не сдержался. Действительно, не сдержался от улыбки.
— Гаспар, — удивленно меня одернула словом мать. — Как… как ты так можешь? Он же твой…
— Он никогда не был моим отцом, и кому-кому, а тебе уж точно это известно. Мой отец — Луи, француз, которого когда-то, в 1810 году, еще до моего рождения, обесчестил и бессердечно убил этот твой любимый Ричард.
— Но, но… — ее лицо вдруг побагровело, грудь нервно задергалась в невыносимых спазмах. — Откуда…
— Когда тебя ненавидит собственный отец, то легко догадаться, что не все чисто в твоем происхождении. А дальше — только желание узнать правду — и истина сама выплывет на поверхность.
Не знаю. Не могу понять. Не могу принять то, как она легко простила Ричарду это предательство.
Не могу… Да и не хочу!
Резко отвернувшись от нее, словно от нечисти, я неспешно побрел к алтарю.
И вот я снова стою на почетном месте ЖЕНИХА.
Идиотизм.
Прощальный взгляд…
…На театральную комедию.
Но не успел я сдвинуться с места, как вдруг заиграла музыка. Запел старинный церковный орган.
Ах, как не вовремя. Как не вовремя.
А вот и невеста появилась напротив меня.
Что же, дальше тянуть нельзя.
Я ступил уверенный, но нарочно растянутый, замедленный шаг вперед.
Часть гостей обернулись ко мне, нехотя оторвавшись от шествия Невесты.
Ехидная улыбка, смех в кулак. Я пошагал "любимой" навстречу.
Бедная моя Соня.
Она замерла в нерешимости.
Еще секунды — и мы наконец-то поравнялись друг с другом.
— Прости, — вполне реалистично произнес я слова, полные раскаяния и сожаления.
Печальная улыбка — и пошагал прочь из церкви.
Сказке конец.
Нечего так на меня смотреть.
19 сентября, 1831.
Я слышал, что Соня сегодня ночью утопилась.
Зря. Зря. Глупая дурочка.
Вот тебе и золушка. Вот тебе и сказки…
Спросите, чувствую ли я за собой вину? Нет. Если Господь не дал ей ума, то я здесь не причем.
Глава Третья
Март, 1832 год. Англия. Поместье Браун.
Прекрасная Леди в красном. Лизи Браун, что же Вы танцуете на этом балу с моим братом, а взгляда не можете оторвать от меня?
Конец сентября, 1832 год. Англия. Поместье Дерби.
Едва мы справили годовщину со смерти старого Ричарда, как округа вновь заговорила о свадьбе в поместье Дерби.
20-е числа октября, 1832 год. Поместье Дерби.
Прекрасный ангел с именем Лизи сейчас еще больше напоминала мне собой небесное создание. Ее свадебное платье идеальной дугой очерчивало тонкую талию, а корсет вызывающе поднимал вверх грудь, делая ее еще больше упругой, да и едва не оголяя, не открывая моему взору запретные места.
Я никогда не понимал таких откровенностей в общественном наряде. Смотришь на грудь, а только и видишь, как идеально пухлые дыньки переходят… в сочные торчащие от возбуждения соски.
Видимо, Лизи тоже почувствовала то, что и я, а потому еще минута нервного выжидания окончания шнуровки корсета — и тут же злобно зафыркала на служанок, нервно встряхивая кистями, словно выметая "лишних" из комнаты. Неистовое желание побыстрее выпроводить слуг за дверь.
Еще секунда сдерживания, пока вездесущие "уши" прислуги отдаляться на безопасное расстояние, — и девушка тут же бросилась ко мне.
Неловко подминая под себя свадебное платье, она умело всаживалась мне на колени, выискивая удобную позу. Еще один жадный вдох — и ее сладкие губы коснулись моих, срастаясь в страстном, диком поцелуе. Ее язычок уже давно перестал скромно касаться моих губ. Теперь она властно врывалась в меня, тут же отыскивая мой язык. Гладила его, ласкала, срасталась в безумном танце.
Мои руки машинально потянулись к ее плечам. Обняв лишь на секунду, я медленно спустился к ее груди и сильно, страстно ее сжал.
Жадный, похотливый стон вырвался из Лизи, заставляя меня еще больше сходить с ума от желания ее взять. Взять прямо здесь. Не смотря ни на что.
Шаловливые ручки девушки тут же скользнули по моей груди вниз, к животу… Еще мгновения — и…
27 октября, 1832 год. Церковь св. Мартина.
Скажите, что это дежа вю? Тогда почему в роли жениха стою не я?
Ричард жадно рассматривал свою будущую жену, приходя в неистовый экстаз от мысли, что еще несколько часов — и такая богиня станет его. Еще несколько часов — и она впустит его в свой мир блаженства.
Я едва скрывал свою улыбку.
Заиграла музыка.
Лизи плыла между двумя колоннами собравшихся, подобно шествию Афродиты среди своих верных, безнадежно влюбленных, рабов. Подобно истинному Ангелу чистых, невинных небес…
Красивые, плавные, грациозные движения…
И снова не могу сдержать свою улыбку.
… движение львицы. Дикой, страстной, властной львицы.
Короткий взгляд в мою сторону.
Лживая улыбка на лице.
Боль в глазах.
Неужели она думает, что я остановлю все это? Что потребую себе то, что вот уже несколько месяцев подряд мне и так принадлежит?
— Кто из присутствующих имеет законное основание или знает препятствие, вследствие которого эти два прекрасных человека, Ричард Дерби и Элизабет Браун, не могут соединиться брачными узами, пусть сейчас все скажет или замолчит навсегда.
Косой девичий взгляд в мою сторону.
Что же, милая, ничего, кроме ехидной улыбки не могу предложить в ответ.
Не родилась еще та, которая меня добровольно по искренней воле затянет под венец. Да и не родится. Никогда.
Тяжело сглотнула.
— Тогда объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту.
Невеста плачет? Что же, видимо, от счастья!
17 января, 1832 год.
Сегодня — тот единственный день, когда я не смог убежать от боли.
Она схватила меня в свои оковы и искренне пообещала никогда больше не отпускать.
Матушка, ты — единственная, кого я любил в этой жизни.
Прости, если я сделал что-то не так. Прости, когда не понимал, когда обижал.
Я хотел лишь как лучше.
Тебя уже не вернуть.
Что же, душа моя. Как тебе такая рокировка? Любовь на боль? Тепло на Пустоту?
Март, 1833 года.
— Гаспар, ты не можешь меня вот так выгнать. Это ведь и мой дом тоже!
Неужели он думает, что эти бредни хоть как-то на меня подействуют?
Я валялся в своем любимом кресле, заворожено всматривался в камин. Наслаждался игрой пламени.
— Гаспар, Лизи беременна. Мы не можем уехать… Прошу… Брат…
О! Неужели за двадцать три года я впервые дождался твоего признания в нашем родстве?
— Прошу, ради будущего рода Дерби. У нас будет малыш…
Риччи, Риччи, ты хоть уверен в том, что отец ребенка — ты?
— Прошу, Гаспар.
— НЕТ.
— Гасик, милый мой, ты не можешь нас вот так вышвырнуть без пенни в кармане. Милый…
— Почему же не могу?
— Потому, потому… что я жду твоего ребенка.
Эх, Лизи, Лизи, не умеешь ты лгать. Как никогда не верил в твою любовь, так и сейчас не верю в это нелепое откровение.
Ужас. Ужас. Как я вообще мог водиться с такой… мразью…
Как низко ты готова пасть, лишь бы остаться в "сливках" общества, в шике и достатке.
— Завтра что бы съехали. Вы уже прилично меня достали. НАДОЕЛИ.
Глава Четвертая
25 января, 1834 г. Англия.
Ракель Ферер.
Снежная королева. Идеальная красота, идеальная грация, невероятная внутренняя сила.
В ее речах, в ее поведении, в ее глазах я видел мудрость, уверенность в себе и презрение. Презрение ко всему миру. Ко всему, кроме Гаспара Дерби. Удивительно, правда? Повезло? Не думаю.
Я давно уже не считаю человеческую симпатию или любовь везением. Это — либо результат моих действий, либо результат их глупости. И только.
И да, она была старше меня лет на семь, но что-то все равно невыносимо меня тянуло к ней.
Ни любовь, ни поддержка, ни удивительное сходство нашего мировоззрения. Ни уникальное понимание друг друга… Нет.
В ней было что-то, что звало меня к себе, требовало забрать себя у нее.
Было что-то, что изначально принадлежит мне. То, ради чего мы и встретились в этом мире.
Увы, я пока далек от раскрытия от этой сводящей меня с ума тайны.
— Седьмой раз.
— Что седьмой раз?
— Это будет наш седьмой раз.
— Секс? — не мог поверить своей логике.
Девушка лежала у меня на груди, нежно гладила мой животик, играясь с волосками в области, как она говорила, "вычурного" пупка, и вместо обычных страстных шуток, издевок и возбуждающих речей, выдала такую глупость. К чему это она? Не уж-то моя непокорная Ракель вздумала в меня влюбиться?
— Да, секс, — наконец-то подтвердила та, окончательно добив меня.
— Я не думал, что ты считаешь… наши ночные встречи.
Ферер проигнорировала мою издевку. Немного помолчав, она все тем же невозмутимым голосом продолжала свою "глубокую" мысль, по-прежнему летая где-то в облаках.
— Семь раз подряд. Только со мной…
Да уж. Мудрое замечание…
Не знаю, откуда такая уверенность, толи от того, что я ни разу, на протяжении года, сколько мы знакомы и пока были лишь друзьями, не утаил от нее ни одного из своих развлечений с другими девушками, толи просто некая женская интуиция, но она была права. Мы совсем недавно пересекли эту черту, и теперь…
Седьмой раз… подряд. И что? Разве обязательно искать в этом какой-то потайной смысл?
Нет, я понимаю, что нельзя не замечать такой явный факт: я всегда проявлял вольность в поведении с женщинами, всегда стремился к разнообразию в женской ласке, а теперь вдруг "зациклился" на одной, на Ракель, отметая прежние связи, привязанности.
Но зная меня так хорошо. Зная, как себя. Как она могла предположить о зарождении во мне каких-то романтических чувств?
Циник. Эгоист. Это — про меня. Это — про нее. Тогда зачем эти бредни?
Как я не верю в ее любовь, так и она должна держаться умной речи рассудка.
Все это объясняется довольно просто. И ничего сверхъестественного или умиленного в этом нет! В Ракель есть тайна. Злая, роковая, жестокая тайна, которая и притягивает меня так сильно к этой женщине.
Я хочу откопать этот секрет и наконец-то успокоиться.
Плюс сам секс. Не скрою, эта женщина удивительна в постели. Кажется, словно прима-балерина на сцене, словно виртуоз за роялем: она чувствовала наперед каждое наше движение, каждое предстоящее мгновение наслаждения, улавливала его и не отпускала до тех пор, пока силы вовсе не покидали нас, и мы не падали на кровать, теряя сознание. Я старался быть равным ей, и даже сильнее ее, но та невероятная сила, что скрывалась в ней, подавляла меня, едва я пытался взять первенство. Под ее страстным и отчасти неестественно сильным напором подчинялось все, как истинной богине: и наслаждение, и сладкое безумие, и дикая жажда, и даже время.
Но и в этом был отголосок той великой тайны…
Так что только неизвестность тянула меня к ней, неизвестность, а не уникальность характера, души или тела этой девушки.
— И что? — я не хотел ее обижать. Или отпускать.
— Я подумала…. нам же хорошо вместе? Да?
Началось.
Ракель, девочка, я тебя не узнаю.
— Гас, не молчи. Прошу.
Это ты остановись, пока я окончательно не разочаровался в тебе.
— Я думал, что за этот год мы достаточно узнали друг друга. Я без ума от тебя, как от собеседника, как от друга. Ты — прекрасная в постели.
— Но…
— Но глупо с твоей стороны ожидать чего-то большего. Милая, я…
— Ясно, прости, — девушка обижено отдернулась от меня в сторону, а затем медленно сползла с кровати. Ракель пыталась делать вид непринужденности и равнодушия. Но я отлично знал, что скрывала эта улыбка, эти движения, эти короткие вздохи.
— То есть, пройдет еще месяц-два, и то, если мне повезет, и ты снова переключишься на новый вариант?