Днем улицы принадлежали мальчишкам, а к вечеру на лавочках у ворот собирались пенсионеры. Лузгали семечки, перекрикивались с соседями. Бабушка такие посиделки не жаловала. Но иногда калитку открывала старенькая Марья Ивановна и просила: «Маргарита Леонидовна, будь ласка». Бабушка снимала фартук, поправляла прическу – уложенные короной волосы – и выходила.
– Саммит на местном уровне, – говорил дед.
Бабушка отмахивалась:
– Иди в свою берлогу. Мне человека нетрудно уважить.
Берлогой назывался старый, еще прадедушкин кабинет, устроенный на чердаке. Подниматься к нему приходилось по узкой лестнице, то и дело задевая подвешенные к потолку березовые веники. В маленькой комнатке единственную прямую стену занимали некрашеные полки. На них – подшивки журналов и книги, некоторые с «ятями» в тексте. Широкий стол приткнулся под скошенной крышей. На его углу прочно утвердилась чернильница в виде колоколов, из самого большого торчали авторучки и карандаши. Кресло стояло древнее, рассохшееся, но дед не хотел его менять. На стенах висели пожелтевшие фотографии. На самой старой – студент в узкой тужурке, Юркин прадед. Был и сам Юрка: младенцем с пластмассовым зайцем, постарше – верхом на деревянной лошадке и первоклассником с портфелем и букетом астр.
Дед мог сидеть в берлоге часами. Читал, смотрел новости по крохотному черно-белому телевизору. Посмеивался: «Никак мозги на пенсию не уйдут». Когда-то он преподавал историю в Юркиной школе. Учиться у него внуку не довелось: деда торжественно проводили на заслуженный отдых, когда Юрка окончил второй класс. Но до сих пор иногда в калитку заглядывали верзилы и робко спрашивали: «А Георгий Константинович дома?»
Летом дед спускался с чердака дымить на крыльцо. Он устраивался под кухонным окном, переговаривался с бабушкой и командовал курами, если они пытались похозяйствовать на грядках. Грустно поглядывал на пустую будку. После смерти Дика другую собаку заводить не хотел, но и будку разбирать не разрешал.
Зимой жался к печи. Приоткрывал дверцу – в закопченной глубине ало светились угли. Усаживался на низкую скамеечку и неторопливо посасывал трубку. Сизый дым утягивало в печной зев, но запах – табака с ромовой отдушкой – оставался. Юрка пристраивался рядом. Пока был поменьше, притыкался деду под бок. Потом стал независимо садиться на подоконник.
Бабушка ворчала:
– Опять на ребенка дымишь! Смотри, приучишь.
Дед отвечал, щуря глаза на печной огонь:
– Начнет курить – выдеру.
Внук высокомерно хмыкал. А то он не пробовал! Забирались с пацанами в кусты на задах школы и торопливо затягивались, пока мальки стояли на стреме. Это так не походило на дедов курительный ритуал, что Юрка быстро разочаровался. Да и денег на папиросы не хватало, а «стрелять» у богатых одноклассников было противно.
– И начну, – все равно говорил он. – Выйду на пенсию, заведу себе семь трубок. На каждый день недели.
Дед горестно вздыхал:
– Да, тогда уже не выдеру.
Юрка хихикал, представляя, как один пенсионер гоняется за другим с ремнем. Дед тогда казался вечным, таким же, как их дом…
Мотнул головой, отгоняя тоскливые мысли. Монотонная дорога усыпляла. Сколько уже едут, а все одно и то же – степь. Серо-зеленая гладь сливается на горизонте с серо-голубым небом, и нет им конца и края. Мелькнула тень. Птица. Кругами ходит. За ними следит или добычу высматривает?
– Тихо! – шикнул Дан. – Стоять.
Вейн подобрался и выглядел точь-в-точь как одичавший кот, принюхивающийся к ведерку с рыбой.
– Шагом.
Юрка осторожно сжал лошадиные бока. И чего всполошился, степь как степь. Тащатся не быстрее пожилой черепахи, так и межсезонье закончится. Сердито посмотрел на Дана. Нет, спорить – дороже выйдет. Даст по зубам и разбираться не станет, прав или нет. Ничего, главное – попасть в Бреславль. А там он с огромным наслаждением пошлет «хозяина» к черту.
Дохнуло горячим воздухом, и вдруг почудилось: из-под серой травы просвечивает песок, красноватый, смятый барханами. Бледные солончаки засветились янтарем. Сухо зашуршало под копытами. Ни фига себе сюрпризы!
– Ну, помоги, пресветлая Иша! – сказал Дан и положил руку на связку амулетов.
Степь истончалась, таяла. Юрка обернулся. За спиной раскинулись пески, и ветер торопливо зализывал отпечатки копыт.
– Воду без разрешения тронешь – пальцы переломаю.
Юрка дернул щекой и смолчал.
Теперь они двигались так, что тень падала наискось от левого плеча. Глаза быстро устали от монотонно повторяющихся барханов.
– Вейн, – нерешительно окликнул Юрка.
– Говори: «хозяин»!
Вот ведь… Юрка покатал желваки и с вызовом – на, подавись! – сказал:
– Хозяин, это уже другой мир?
– Да.
– А какой? Верхний или нижний?
– Понятия не имею.
Юрка опешил:
– А куда мы тогда едем?
– Вперед.
Наугад, что ли? По пустыне? Почти без воды, без фуража для коней?
– Да объясните же!
Дан раздраженно повернулся. Показалось, сейчас отрежет: «Ты мой слуга. Заткнись». Но вейн ткнул вперед и велел:
– Посмотри.
Юрка послушно глянул из-под ладони.
– Кого-нибудь видишь?
– Нет.
– И я не вижу. И никогда не видел. Кто мне скажет, что это за мир? Думать-то надо. – Дан постучал по лбу. – А если б и сказали: «Уважаемый, вы находитесь в пустыне Ибн-Шэт-его-побери-нах». Что с того?
– Тогда вы бы спросили у других вейнов, где эта пустыня. В каком мире, – упрямо возразил Юрка. Да, он мало знает, но он не дурак! – Или сравнили язык, ну, на котором вам ответили.
– В общем, правильно, – признал вейн. – Если не считать, что слова и географические названия в близких мирах схожи. Кстати, а ты что, получил новый язык?
– Н-нет, – с запинкой отозвался Юрка.
Странно. Тобиус же говорил…
– Вот именно.
– Получается, тут нет поблизости людей?
– Угадал. Это не мир – обрывок.
– Как это? – сердито спросил Юрка. Опять он ничего не понимает! – А проекция – это что, не кусок другого мира?
– Шэт… Да это тоже – проекция! Все проекции, ясно? Проекция – наслоение. А наслоиться может что угодно. Хоть нормальный мир, хоть это.
– А в чем разница?
Ну точно даст в зубы. Вейн рыкнул, однако сдержался.
– Нормальный мир как? Вошел в него, и все, обратно только через узел. А этот от края до края проехать можно. Ясно?
Юрка замороченно кивнул. Дан оглядел его с макушки до пяток и уронил с усмешкой:
– Сообразительный.
Солнце поднималось, припекая все сильнее. Морщинистая от барханов пустыня расправлялась, ее затягивало серой коркой. Под копытами хрустело, с таким звуком ломается тонкий лед. Наст крошился под лошадьми, но вскоре затвердел и стал выдерживать их вес. Впереди заблестела ровная, словно выглаженная утюгом, поверхность. Воздух над ней подрагивал.
– Почему здесь… так? – спросил шепотом Юрка и поморщился: сейчас начнется с этим «хозяином».
– Не знаю.
Голос вейна показался слишком громким для здешней тишины. Цокот копыт, дыхание коней, позвякивание пряжки на ремне, которым перетянута поклажа, – только те звуки, что они привезли с собой, и ни одного постороннего.
Дан уверенно ехал вперед.
Обернуться хотелось до судорог в спине, и Юрка сдался, посмотрел назад. Пусто. Даже ветра нет. Ничего и никого – во всем мире, покрытом слюдяной коркой. Только он и Дан. Две букашки между двух плоскостей – пустым небом и мертвой землей.
«Никого», – беззвучно шевельнул Юрка губами. Это не помещалось в голове. Он лихорадочно обшарил взглядом небо – пусть не птицу увидеть, так тень ее. Пальцы стиснули повод: послать бы коня в галоп, оглушив себя стуком копыт.
– Тут никого нет, – процедил Юрка сквозь зубы. Он боялся сорваться и заорать.
– Естественно, – отозвался Дан.
Ладонь, сложенная ковшиком, прижалась к уху, пытаясь удержать чужой голос. Но звуки протекли сквозь пальцы и растаяли.
Тишина давила на барабанные перепонки.
Юрка не выдержал:
– Никого! Вообще!
Как истеричная девчонка. Заткнул кулаком рот, давясь страхом.
Гулко стучало сердце.
– Успокойся. Кое-что тут есть, – сказал Дан. – Иначе бы я сюда не поперся.
Главное – попасть в Бреславль, напомнил себе Юрка. Посмотрел на невозмутимого вейна. Тот спросил:
– Ты петь умеешь?
– Что?..
– Ля-ля-ля. Умеешь? Если невмоготу – пой.
– Перетерплю, – огрызнулся Юрка. Еще такого позорища не хватает.
Дан хмыкнул:
– Ну, терпи. Немного осталось. Вон.
На тонкой нитке горизонта возник крохотный узелок.
– Воевать случаем не приходилось? – поинтересовался вейн.
– Нет.
– Повезло. Завидую.
То ли шутки здешнего пространства, то ли Юрка, лишенный ориентиров, обманулся, но точка быстро превратилась в холм, потом его силуэт изменился, и стало понятно, что это остатки крепости. Слева высокая стена уцелела, справа обрушилась, открыв двор и перекошенную башню. Потянуло прохладой. Увалень, разомлевший на жаре, прибавил шагу.
Подъехав ближе, Юрка разглядел, что стена не обрушилась – она расплавилась. Башня оплыла, подобно свече; застывшие каменные бугры у основания надежно закупорили вход. Прочие строения были причудливыми и жуткими. Они перетекали одно в другое, щерились пиками, превращались в изогнутые арки с проплавленными дырами и расплывались кляксами. Казалось, кто-то слепил из пластилина макет и забыл под палящим солнцем. Но ведь крепость – настоящая.
Дан спешился и шагнул в густую тень. Положил ладонь на стену, гладкую, точно отлитую из черного стекла.
– Мир и покой вам.
Голос его прозвучал глухо.
– Тут что, атомная бомба взорвалась? – спросил Юрка.
Он не мог представить другую силу, сотворившую такое.
– Не думаю, – качнул головой Дан.
– А…
– Никто не знает. Даже что тут было раньше: город или так, отдельное укрепление. Мы говорим: «Цитадель».
Город? Так, значит, этот песок… эта серая корка… Юрку замутило, он судорожно сглотнул.
– Пошли, – скомандовал вейн и двинулся вдоль границы тени.
Юрка с трудом заставил себя ступить на спекшийся камень. Зашагал следом. Левое плечо, оставшееся на солнце, припекало. Правое мерзло.
Угловая башня, к которой привел вейн, просела на один бок. В полуметре над землей выплавилась дыра, похожая на открытый в яростном крике рот. Оттуда веяло холодом. Дан зажал в кулаке связку оберегов и шагнул внутрь. Кысь попытался отстать, всхрапнул, замотал башкой, но вейн потянул его за собой. Юрка вытер о штаны вспотевшие ладони, покрепче взял повод Увальня и перелез через оплывший край.
Перекрытия в башне не сохранились. Стены – в каменных подтеках. Свисали острые, закрученные штопором сталактиты. Дан вел коня, лавируя в узких проходах.
– Не отставай, – бросил через плечо Юрке.
И кто-то заорал, перебивая:
– Назад!
…шепот, стоны, крики, размерные чеканные слова и торопливое бормотание…
– Та кень!
…топот множества ног, хриплое дыхание, треск рвущейся ткани…
– Майн гот! О, майн…
…выстрелы, лязг железа, сухой щелчок курка, писк рации, звон, с каким встречаются два клинка…
И никого не было.
Юрка зажал уши, но все равно слышал, как настаивал мужской голос:
– …успеешь, понял?
– Мэ тил дэ нот, но пэрен, – отчаянно просил женский.
Хрипло, сорванно:
– Огонь!
– …коэн, коэн, – повторял кто-то шепотом.
– Ро-о-о-ось!
…теньканье арбалетной тетивы, треск автомата, взрыв…
Юрка крикнул:
– Тут же никого нет!
Ответ Дана пробился сквозь мешанину звуков:
– …эхо. Цитадель хранит его.
– Но они говорят по-русски!
– Ну и что? Война везде была. Пошли.
Юрка шагнул в каменный лабиринт.
– …шить. И приготовьте с ампутацией.
– Ферли, толи шеверли!
– …но пэрен! – снова закричала девушка.
«Не умирай», – понял Юрка.
Мальчишка оказался упрямым. Вздрагивал, поглядывал за спину, но шел. Дан разозлился: а с чего сопляку бояться? На войне не был, про эхо не знает.
– Шевелись, не крути башкой!
Юрка дернулся на окрик и споткнулся о каменный наплыв. Рванул повод, напугав Увальня.
– Раззява, – презрительно бросил Дан, и мальчишка ответил ему сердитым взглядом.
Коня, впрочем, он успокоил быстро. Вот откуда у парня из верхнего мира такие навыки?
Выбрались из башни в северный коридор. Тут было светлее – крыша оплавилась и стекла по стенам. Перекосило пол, он собрался буграми справа. Слева чернели провалы, похожие на впадины между ребрами. Призрачные голоса стали глуше, зато чаще ахали взрывы, стучал пулемет. Казалось, пули чиркают рядом, хоть падай на брюхо.
Дан уцепился за амулеты: «Помоги, пресветлая Иша! Мне не захочешь, так мальчишке помоги. Ты же детишек любишь. Сама понимаешь, иначе – через степь, а там жузги и полоса прибоя. Он не пройдет».
– Под ноги смотри, – предупредил Юрку. – Провалишься, вытаскивать не стану. Мне тут задерживаться не резон.
Полуденное солнце, повисшее над ущельем северного коридора, слепило глаза и расчерчивало волнистый пол тенями. Звенели клинки. Кто-то орал, захлебываясь от боли, его заглушил радостный вой победителей.
А потом крикнул Вцеслав:
– Ложись, пацан!
…Лейтенант хлопнул Дана между лопаток, заставляя уткнуться в пожухлую листву. Пуля прошила ветки, посыпалось на спину крошево. Ух ты! Лейтенант насмешливо оскалился – блеснули белые зубы, яркие на загорелом лице. Глаза у него тоже яркие – голубые, девчачьи.
– Испугался?
Дан презрительно фыркнул. Было совсем не страшно, даже, пожалуй, весело, как бывает только в четырнадцать лет, когда дурак дураком.
– Ты откуда такой интересный нарисовался?
Лейтенант придавил к земле, не вывернуться. Сильно брыкаться Дан опасался, пули с той стороны ложились низко.
За кустами слева спросили:
– Лазутчика поймали?
Густой бас справа прокашлялся и обстоятельно посоветовал:
– Штаны снять и крапивой таких лазутчиков.
– Разговорчики! – прикрикнул лейтенант и стянул свою добычу поглубже в овраг. – Так откуда ты взялось, прекрасное дитя?
– Мимо шел! – ответил оскорбленный Дан.
– Ага. Гулял в районе боевых действий.
Внимательный взгляд обежал нарушителя, отметил странного покроя штаны и рубаху.
– Ну-ка, дай.
Лейтенант потянул за шнурок и выудил из-за пазухи у Дана связку амулетов. Покрутил перед глазами и вдруг сказал на всеобщем:
– Какие мелкие нынче вейны пошли. Неурожай, что ли?
У Дана рот приоткрылся. Какой-то лейтенантишка в каком-то занюханном мире…
– Верни! – сердито дернул шнурок.
– На, чужого добра не надо. Вот что, парень, узел, который здесь, близко, знаешь? Ну и сыпь отсюда.
Вжикнуло над головой, щепой брызнули ветки. Дан пригнулся, но вместо ковра из листьев уперся в оплавленный камень Цитадели. В спину ему дышал озадаченный Кысь. Шэтово эхо!
Дан оглянулся. Мальчишка стоял, выпучив глаза. Конечно, не каждый день увидишь, как стенку бодают.
– Чего застыл? – накинулся вейн. – Пинками тебя подгонять? А ну пошел!
Эхо накатывало волнами. С ощутимым толчком воздуха пролетел мимо виска арбалетный болт. Ага, переулок в Бросовых кварталах Сарема. Пальцы, удерживающие повод, сжали несуществующую рукоять ножа. Воняло помоями и дерьмом. За спиной хекнули, Дан мотнул головой, как и тогда, уходя от удара. Резануло плечо отголоском боли.
Пресветлая Иша!
Прошлое наплывало, заставляя вспомнить то стычку в предгорье одного из нижних миров, то драку в разрушенном городе. А вот и деревушка, возле которой заработал шрам на левое бедро. Дан выругался, заметив, что хромает, и пошел быстрее.
– Не отставай! – рыкнул на Юрку.
…Влажный, душный лес. Вейн продирался через густые заросли, и за ним гнались бойцы с автоматами, вылитые Шэтовы дети: рожи измазаны грязью, головы замотаны тряпками. Настигли возле самого узла, им не хватило доли секунды, и выстрелы…