Я была погружена в беседу с Мэри Эллис Рут, когда в дом ворвалась Дашай: полосатая футболка, белые джинсы и красные кеды — это была ее униформа в то лето. Рядом с Рут, в бесформенном платье и громадных мужских темных очках, она выглядела особенно элегантной. Мне не доставило удовольствия выслушивать на глазах у Рут, что в городе меня считают убийцей, но Рут наслаждалась зрелищем — это читалось в том, как она сложила руки. Мне ни разу не удалось расслышать ее мысли. Видимо, она блокировала их полностью и все время. «Должно быть, она вампир», — думала я. Однако мне была ненавистна мысль, что она — одна из нас.
Рут приехала забрать свежую папину почту. Я спросила ее про валланиум и показала ей одну из красных пилюлек, выданных мне Майклом.
Да, сказала Рут, она про них слышала. Наркотик популярен в Тампе, неподалеку от которой она на тот момент обитала. Очевидно, его продают в школах.
— Что в нем?
— Кто знает? — Она потерла руки, ей было явно неловко оттого, что она не знает ответа.
— Не могли бы вы разложить его для меня?
И тут влетела Дашай со своими сплетнями.
У вампиров есть одно свойство — мы в основном не обращаем внимания на слухи. Когда ты не завязан на общество, не имеет особого значения, что о тебе говорят люди, — пока не доходит до крайностей. Тогда просто переезжаешь.
Но эта сплетня меня по какой-то причине задела.
— Это нечестно, — сказала я. — В тот вечер я с Мисти даже не виделась. И вообще, почему все думают, что она умерла?
Уже по их лицам я поняла, что Дашай и Рут считают так же.
— Ну-ка, давай пилюлю. — Рут протянула ладонь, больше смахивавшую на лапу: на тыльной стороне росли густые, словно шерсть, волосы. — Я выясню, из чего его делают, и дам тебе знать.
Затем она собрала почту и не попрощавшись ушла, как будто была сыта по горло нашим обществом.
— Так вы с Рут теперь подружки? — Голос Дашай сочился скепсисом.
— По крайней мере, она не распускает слухи. — Настроение у меня испортилось, но долго злиться на Дашай я не могла. — У меня вопрос.
— У тебя всегда есть вопрос.
Сформулировать оказалось нелегко.
— Хорошо ли убивать демона?
Папа был сторонником ненасилия и воспитал меня с мыслью, что убивать вообще плохо.
Дашай выслушала меня, не шелохнувшись, даже не моргая.
— Это как вырезать рак, — ответила она. — Если узнал, что он есть, неправильно было бы не избавиться от него.
Я набрала воздуха.
— Так как же он выглядит?
— Все саса разные. — Дашай подошла к стоявшей на кофейном столике миске с грецкими орехами и взяла один из них. — Размером и формой она напоминает этот орех, только темная и без твердой скорлупы. Она мягче, понимаешь, вроде опухоли.
Я никогда не видела и не щупала опухоль и надеялась, что не придется.
— Значит, глаз у нее нет?
Дашай рассмеялась.
— Ты смотрела на нее, помнишь? Нет, у нее нет ни глаз, ни ушей, ни носа. — Она снова засмеялась. — Не гляди так разочарованно. У нее есть крохотный ротик — с его помощью она прикрепляется. И она вибрирует и иногда испускает высокий звук, который слышат только четаглоки.
Я не стала ей говорить, что тоже слышала.
Позже в тот же день нам нанесло визит ФБР.
Услышав звонок, мама подошла к главным воротам. Спустя минуту она вернулась в обществе агента Сесила Бартона.
Я видела его всего месяц назад. Он появился в Киссими, где мы жили после урагана. Он до сих пор пытался выяснить, кто убил Кэтлин.
Теперь, когда я снова оказалась «фигурантом» в деле об исчезновении Мисти, он хотел задать мне несколько вопросов.
Когда он вошел, я лежала на диване в гостиной, читая «Графа Монте-Кристо» и размышляя о природе чести. С первого обмена взглядами я поняла, что эта беседа ничем не будет походить на предыдущую.
В глазах агента Бартона всегда читалась усталость от мира, но на сей раз в них застыла холодная решимость. Его ногти, в нашу последнюю встречу подстриженные и отполированные, теперь были неровными, словно он их грыз.
— Как поживаете, мисс Ариэлла? — произнес он.
— Хорошо. — Я села.
Он опустился на стул напротив меня. Мае предложила ему выпить, и он попросил воды. Как обычно, несмотря на жару, он был в костюме и при галстуке. Выглядел он бодро, но глаза покраснели, как будто он долгое время не спал как следует. У меня возникло ощущение, что спать ему не давали личные неприятности.
— Славно у вас тут. — Он вынул из кармана диктофон и положил на стол между нами.
Мае вернулась с двумя стаканами воды, которые поставила по обе стороны от диктофона.
Агент Бартон сказал, что у него есть ко мне несколько вопросов, важных для выяснения того, что случилось с Кэтлин и с Мисти, и спросил, готова ли я сотрудничать.
— Разумеется. — Я послала маме быстрый вопрос: «Можно мне слушать его мысли?»
«Разумеется», — ответила мае и уселась на диван рядом со мной.
Следующий час пролетел быстро, но к концу его я чувствовала себя выжатой. Чтобы слушать одновременно вопросы Бартона и его мысли, требовалась сосредоточенность. Отвечать-то было легко.
В общем и целом я рассказала ему правду. Мы и раньше обсуждали подробности убийства Кэтлин, поэтому я повторяла уже сказанное. Разумеется, я не говорила ни о Малкольме, ни о его признании, что он убил Кэтлин.
Время от времени мама давала мне знать, что я все делаю правильно.
Когда мы перешли к Мисти, мысли Бартона сделались свежее и сложнее. Теперь мне приходилось думать, прежде чем открыть рот. Да, сказала я, я слышала пересуды о том, что я причастна к ее исчезновению.
Его мысли сказали мне, что он не воспринимает эти слухи всерьез. Больше всего его интриговало совпадение: две девочки, с которыми я была знакома, «плохо кончили». Так он это формулировал. Как и большинство людей, он считал, что Мисти мертва.
— Расскажите мне о Джессе Веснике.
Я рассказала Бартону все, что знала: случай с каяком, поездка в торговый центр, интерес Джесса к звездам и дальнему космосу, решение Джесса бросить пить.
Я даже упомянула о визите Джесса к нам домой в ту ночь, когда я его загипнотизировала. Умолчала я только о самом гипнозе.
Временами мне становилось трудно говорить, потому что Бартон думал уж слишком противоречивые вещи: что Джесс умышленно перевернул каяк, дабы привлечь внимание, что он только притворялся, что бросил пить, и что он убил Мисти без малейших угрызений совести.
Проверка на полиграфе показала, что Джесс лгал в ответах на некоторые вопросы. Он сказал, что согласился встретиться с Мисти в тот вечер на одном из речных причалов, но она так и не появилась.
Джесс явно подходил под фэбээровское представление о похитителе или убийце Мисти: белый мужчина от двадцати до тридцати лет, склонный к одиночеству и злоупотреблению психоактивными веществами, уже имевший неприятности с законом. Сводных братьев Мисти, проживавших в Теннесси, также допросили, но вычеркнули из списков подозреваемых, поскольку у обоих имелось прочное алиби.
Бартон спросил меня о человеке в бежевом «шевроле», но про себя считал, что мужик-на-джипе не более чем смелое предположение. Оставался Джесс.
Я так внимательно прислушивалась к его мыслям, что осеклась на полуфразе, понятия не имея, что несу.
— Извините, — пискнула я.
— Естественно, вы расстроены, — сказал Бартон, но сам подумал: «В целом она на редкость хладнокровный клиент».
— Ей всего четырнадцать, — сказала мае.
Наконец диктофон был выключен. Бартон посмотрел на меня, взгляд у него был по-прежнему холодный и отстраненный.
— Если вспомните еще что-нибудь, — сказал он и протянул мне визитку.
У меня уже была его карточка, но я взяла и новую.
Тут-то и появилась Дашай. Она купалась в реке и вошла в гостиную, завернутая в красное полотенце, с плеч ее разлетались капли воды. Кожа у нее сияла, волосы были убраны под винтажную купальную шапочку, облепленную белыми резиновыми цинниями. Любой другой смотрелся бы в подобном наряде комично. Дашай же выглядела сногсшибательно.
Агент Бартон, вставая, уронил диктофон.
Мае с Дашай постарались не смеяться.
— Как поживаете? — Дашай протянула руку, когда мама представила их друг другу, и улыбнулась своей ослепительной фальшивой улыбкой. Она стояла близко к Бартону и смотрела ему в глаза.
«Пятнышко возле почек, — подумала она. — Пока ничего ощутимого. Вероятно, результат общения с преступными элементами… или с бывшей женой».
Спустя неделю я перестала кататься на велосипеде.
Я завела привычку три-четыре раза в неделю ездить на велосипеде в город — зайти в читальный зал или в аптеку, выпить газировки и на обратном пути искупаться. На улицах в те дни было тихо. Большинство горожан участвовали в добровольных поисковых командах по розыску Мисти.
Одну группу я видела, они цепью вышли из леса между городом и рекой и двигались медленно, внимательно глядя по сторонам. Я поняла, что они надеются найти тело, и содрогнулась от этой мысли.
В читальне и в аптеке люди подозрительно косились на меня. Я слышала, как они думают: «Это она. Она, точно. Бедная Мисти». Время от времени я чувствовала, что за мной идут, хотя в поле зрения никого не наблюдалось. Наконец неприятные моменты перевесили потребность в двигательной активности. Я осталась дома.
Нам снова нанесли визит инспекторы шерифа, задавшие мне те же вопросы, что и раньше. Я чувствовала себя попугаем, повторяя слоги, не имевшие для меня никакого смысла.
Дом наш был уже закончен, теперь он стал больше и крепче, чем до урагана. Мае добавила еще три комнаты и площадку для моего телескопа. Но у меня не было настроения смотреть на звезды или помогать ей расставлять мебель и предметы искусства, привезенные нами из Саратога-Спрингс.
С уходом строительной бригады потянулись тихие дни. Мае оплакивала пчел, а Дашай страдала по Беннету, обе старались прятать свои чувства. Мы жили в доме разбитых сердец.
Мае пыталась увлечь меня флоридским фольклором. Дашай возобновила предложение научить меня обращению с саса. Мне было неинтересно. И есть устрицы «У Фло» тоже не хотелось. Аппетита не было.
Мама рассказала мне, что многие вампиры подвержены приступам депрессии.
— Некоторые из них имеют под собой основания, — сказала она. — При виде положения дел в мире становится более чем печально.
Папа, думала я, дал мне классическое образование, но ограждал меня от знаний о текущих событиях и преступлениях. Я все больше и больше сводила общение к киванию или мотанию головой, а потом и вовсе стала избегать возможностей для беседы.
По ночам я часами лежала без сна, думая о Мисти и Кэтлин — людях, которые лишь ненадолго вошли в мою жизнь, а теперь на их месте зияла пустота. Я вспоминала, как папа говорил о присутствии и отсутствии, напряжении и расслаблении как основе всего искусства и всей науки. Мне хотелось поразмыслить о проявлениях этой концепции, но в голове стоял туман и мешал думать.
Однажды утром, после почти бессонной ночи я вышла в кухню и обнаружила за столом мае, решающую кроссворд в «Нью-Йорк таймс». Она скачивала их себе каждое утро.
— Футбольный термин для «отбрасывания»? — спросила она.
Я пожала плечами и принялась обводить пальцем спиральный узор на скатерти.
— Ненавижу спортивные вопросы. — Мае отложила ручку. — Как насчет овсянки?
Я скривилась. Мысль о плотной, студенистой пище не возбуждала.
Равно как и миска свежих фруктов с йогуртом, поставленная передо мной.
— Ариэлла, ты начинаешь меня беспокоить.
«Меня тоже», — подумала я.
— Я понимаю, каково тебе, — озабоченно сказала мае. — Тяжело, когда люди говорят о тебе, считают тебя частью того, что случилось с Мисти.
«И Кэтлин», — подумала я.
— Почему ты-то не говоришь? — спросила она.
«Говорение требует слишком много усилий, — подумала я. — Слова потеряли смысл».
— Похоже, это подростковая тоска. — Мае вернулась к кроссворду, стараясь скрыть тревогу.
Отчасти я, надо признать, наслаждалась переживанием подростковой тоски. Я целыми днями валялась дома или уходила в траурный сад Дашай. Он был поврежден ураганом и терпеливо восстановлен ее руками: она заново высадила цветы и травы, все разных оттенков черного, и заменила фонтан-обелиск новым — статуей женщины, плачущей черными слезами. Я сидела на черной чугунной скамье и размышляла о смерти, потому что именно это и полагается делать в саду скорби.
Подобное настроение продержалось почти две недели. Затем однажды во второй половине дня, в конце сентября, когда влажность уменьшилась и с залива налетал сладостный ветерок, я обнаружила на кухонном столе распечатанное письмо от папы к маме. Я увидела собственное имя, написанное его рукой. Мне даже не пришлось прикасаться к нему, чтобы начать читать.
Папа писал: «Прискорбно слышать, что Ариэлла подавлена, но это и не удивительно, учитывая все, что ей пришлось перенести за этот год. Исчезновение местной девочки достойно сожаления, причем не только для ее семьи, но и для нашей».
Мне понравилось это «нашей».
«Поскольку к расследованию подключилось ФБР, я не вернусь, как планировал, — писал он. — Но образование Ари нельзя бесконечно оставлять в подвешенном состоянии. Ее нынешние настроения, несомненно, отражают степень скуки не менее, чем потрясение от недавних событий. Предлагаю нам безотлагательно заняться поисками вариантов для продолжения ее образования. Она более чем готова к колледжу, а перемена места пойдет ей на пользу».
На этом моменте я читать перестала. Я вовсе не была уверена, что готова к колледжу. Но позволила себе представить, каково было бы начать новую жизнь на новом месте. Это могло быть увлекательно. Даже здорово.
Тогда-то я и решила, что хватит с меня тоски. Привела она лишь к тому, что родители забеспокоились, а я заскучала.
Мае работала в одной из новых комнат наверху, окрашивая стены в бледно-бирюзовый цвет с серебристым отливом. Она сказала, что да, Рафаэль планировал вернуться в следующем месяце и что она предупредила его об интересе, проявляемом ко мне ФБР.
Она протянула мне кисть.
— Займись-ка углами.
— Мне нравится этот цвет, — сказала я. — Как он называется?
— Индийский океан. Пышное имя для простой голубой краски.
— Но подходящее. — Я окунула кисть в банку, затем стряхнула лишнюю краску. — Похоже на цвет далекого океана.
Она улыбнулась.
— Приятно снова слышать твой голос.
— Я прочла папино письмо к тебе, — созналась я, водя кистью по внутреннему углу стены.
— Знаю. — Она набрала побольше краски на валик.
Она оставила его, чтобы я прочла, догадалась я. Мамы — коварнейшие существа.
Некоторое время мы красили. Окна были открыты, и солоноватый бриз, смешанный с запахом свежей краски, казался сигналом к новым начинаниям.
— По-твоему, я готова к колледжу? — Мой тон сполна отражал терзавшие меня сомнения.
— Не уверена. — Она закончила две стены и начала третью. — Думаю, попытаться стоит.
Когда агент Бартон в следующий раз позвонил, его уже ждала Дашай. Она встретила его у ворот в облегающем темно-красном платье и с распущенными волнистыми волосами. Из кухонного окна мы с мае наблюдали, как она беседует с Бартоном, неторопливо направляясь к дому.
— Да она с ним флиртует! — сказала я.
— Она хочет, чтобы он помог ей разыскать Беннета. — В голосе мае звучали неодобрение и понимание одновременно. — Говорит, у нее есть план. А когда у Дашай есть план, может случиться что угодно.
— Хорошее что угодно?
— Стремительное. И некоторые вещи в процессе поломаются.
Мы наблюдали за Дашай и Бартоном, и внезапно мне пришла на ум дикая фантазия: Дашай сделает Бартона одним из нас и все наши беды кончатся. Но я понимала, что это невозможно.
Позже в тот день я получила электронное сообщение от Рут. Обычно я не получала персональной почты, только новостные рассылки о музыке и книгах. Увидев ее имя на экране ноутбука, я едва не отпрянула — как если бы она собственной персоной появилась у меня в комнате — и впервые задумалась над собственной реакцией. Почему она меня так раздражает? Не является ли она частью моей юнгианской тени?