Дэвид полз на четвереньках до тех пор, пока с него не сползло одеяло, а потом вытянул руки и приоткрыл шторы. Он закричал бы, если бы увиденное не повергло его в шок. На уровне лица на него сквозь стекло смотрели два глаза — мертвые, словно из хрусталя. Они не моргали, но потрескивали, будто пытались обрести хотя бы видимость жизни.
Но хуже всего было то, что нос и рот, почти скрытый грязно-белой, похожей на гриб бородой, находились выше глаз. Из-за этого улыбка неестественно красных губ казалась двусмысленной, как у клоуна.
Маска успела еще раз неловко стукнуть в окно, прежде чем свирепый порыв ветра подхватил самодовольную фигуру. Отделившись от стекла, лицо погасло, словно его задул ветер. Дэвид услышал, как ударила по крыше болтавшаяся проволока, и увидел, как похожая на мутно-серый человекообразный воздушный шар фигура пролетела над садовой оградой и приземлилась на проезжей части.
Звук был как от брошенной кем-то пустой пластиковой бутылки или коробки от гамбургера. Не разбудит ли этот шум бабушку? Дэвид не был уверен, что ему хотелось бы вместе с ней смотреть, как этот ухмыляющийся тип незаметно продвигается к дому. Глядя, как он дергается, мальчик почувствовал жалость, как бывало, когда он наблюдал за опрокинувшимся на спину и беспомощно барахтавшимся насекомым. Потом беднягой завладел очередной порыв ветра, который понес ее влево на самую середину дороги, и вскоре нелепое чудище скрылось из виду. Дэвид услышал, как какая-то машина на полной скорости пересекла перекресток, и ее движение ни на секунду не замедлилось из-за глухого удара и хруста, с каким давят жука.
Когда шум мотора затих, по дороге, кроме неугомонного ветра, уже ничто не двигалось. Дэвид отпустил штору и скользнул под одеяло. Драма была окончена, несмотря на это, лампочки за окном продолжали мигать. Снов он не видел и, проснувшись поздно утром, сразу вспомнил, что на крыше уже нет того, кто так тревожил бабушку. Вот только как она к этому отнесется?
Дэвид крадучись прошел в ванную, затем вернулся в спальню. Снизу слышались приглушенные голоса, казалось, там притворялись, что все в порядке. Потом бабушка крикнула:
— Что ты там наверху делаешь?
Она имела в виду Дэвида. Он знал, что это было предупреждением о том, что завтрак стынет. Голос ее был спокоен, но надолго ли?
— Иди кушать вкуснятину, которую приготовила мама, — позвала его бабушка, и он сдался из страха, как бы она не заподозрила, что он нервничает, хотя его желудок не проявлял особой готовности принимать пищу.
Когда Дэвид засунул в рот последний кусок, бабушка сказала:
— Это самый плотный завтрак в моей жизни. Думаю, нам всем не мешает прогуляться.
Мальчик поспешил выпалить:
— Я должен вымыть посуду.
— Какой хороший помощник у бедной старенькой бабушки! Не волнуйся, мы тебя подождем. Мы никуда не убежим и не бросим тебя, — сказала она и, вздохнув, многозначительно посмотрела на мужа.
Дэвид как мог тянул время, доводя до блеска каждую тарелку. Он уже подумывал, не притвориться ли ему больным, чтобы удержать бабушку дома, когда увидел, как калитка в дальнем конце сада стала раскачиваться, словно кто-то пытался ее открыть. Низкая трава на газончике тоже колыхалась.
— Слишком ветрено, чтобы идти гулять, — заявил он бабушке. — Дедушка правильно сказал — ты простудишься.
Он тут же осознал свою оплошность и так и остался стоять с открытым ртом, но бабушку в его словах заинтересовало лишь упоминание о ветре.
— И что — сильно дует? — спросила она, со стоном поднимаясь и топая к выходу. — Что там с этой пустышкой?
Не отводя взгляда от дрожащей травы, Дэвид прислушивался к тому, как бабушка распахнула дверь и вышла из дому. Он втянул голову в плечи, словно пытался закрыть ими уши, но, даже заткнув их руками, он не смог бы заглушить крика:
— Он спустился! Куда же он спрятался?
Дэвид обернулся к матери и увидел, что та трет лоб, будто стараясь отогнать дурные мысли. Дед протянул было руки, но тут же беспомощно уронил их под тяжестью невидимого груза. Бабушка все кружила и кружила по дорожке, словно исполняла балетные па, только лицо у нее было испуганное. Дэвиду показалось, что взрослые разыгрывают спектакль, как это часто происходит, и во что бы то ни стало надо остановить их.
— Он упал, — крикнул бабушке мальчик. — Его сорвало ветром.
Бабушка замерла в неуклюжем пируэте и пристально посмотрела на Дэвида, стоящего в прихожей.
— Почему ты не сказал? Чего ты добиваешься?
— Не горячись, Дора, — попросил дед. — Пойми, он только хочет…
— Не важно, чего хочет Дэви. Для разнообразия можно поинтересоваться, чего хочу я. Это и мое Рождество. Где он, Дэви? Покажи, если думаешь, что тебе так много известно!
Голос ее становился все громче и раздражительнее. Дэвид почувствовал, что обязан спасти мать и деда от дальнейших споров. Он проскользнул мимо взрослых, мимо праздничных саней и бросился к концу дорожки.
— Его понесло вон туда, — показал мальчик. — Его переехала машина.
— Раньше ты этого не говорил. Ты это выдумал, чтобы не пугать меня?
До этой минуты Дэвид не осознавал, в каком ужасе находилась бабушка. Он напряженно вглядывался в перекресток, однако тот казался совершенно пустынным.
— Покажи мне — куда, — настаивала бабушка.
Может быть, там хоть что-нибудь есть? Дэвид уже пожалел, что вообще открыл рот. Бабушка ковыляла на удивление быстро, так что все ее тело сотрясалось, и у мальчика не было ни малейшего повода для промедления. Он выбежал на перекресток, но там не осталось никаких следов ночного происшествия. Дэвид расстроился еще больше, когда понял, что бабушка даже не попросила его быть осторожным на дороге — так она была напугана. Мальчик вертелся волчком в поисках каких-нибудь обрывков, пока наконец не заметил жалкие останки, которые бесформенной кучей валялись в футе от садовой ограды.
Должно быть, кто-то убрал их с дороги. Большая часть туловища превратилась в груду красно-белых обломков, только голова да половина левого плеча были невредимы и венчали то, что осталось от чучела. Дэвид уже собирался показать пальцем на находку, как вдруг она переместилась. Все с той же усмешкой голова завалилась набок, словно сломалась невидимая шея. «Его перевернул ветер», — сказал себе мальчик, однако он не был уверен, что бабушке следовало это видеть. Не успел он об этом подумать, как та проследила за его взглядом.
— Это он! — вскрикнула бабушка.
Дэвид уже собирался схватить ее за руку и увести прочь, как голова опять шевельнулась. Она развернулась с такой медлительностью, от которой ухмылка показалась еще более дразнящей, и потащила за собой остальные обломки.
— Он идет ко мне, — пролепетала бабушка. — У него внутри что-то есть. Это червяк.
Мать Дэвида, опередив деда, спешила к ним. Не успела она подойти, как ухмыляющийся тип легко и быстро приблизился к бабушке. Она отшатнулась, а затем с остервенением принялась топтать своего мучителя.
— Теперь ты у меня не посмеешься! — кричала она, вдребезги разбивая его глаза. — Все в порядке, Дэви! Его больше нет!
Предназначался этот спектакль только для него или для кого-то еще? Мать с дедом, судя по всему, приняли все как должное, если только и они не притворялись. Бабушка наконец успокоилась и позволила отвести себя домой. Все это смахивало на представление, устроенное ради спокойствия ребенка.
Предполагалось, что и Дэвид примет в нем участие. Должен был принять, а иначе его перестанут считать мужчиной. Он соврал, что не хочет идти домой, а потом изо всех сил старался продемонстрировать интерес к передачам и играм, которыми развлекали бабушку. Он даже изобразил аппетит, когда подогрели остатки рождественского обеда, дополненного овощами, которые мать ухитрилась спасти от бабушкиных посягательств.
Несмотря на то что день тянулся очень медленно, Дэвид все же предпочел бы, чтобы за окном подольше не темнело. Ветер стал слабее, но не утих, так что мальчику приходилось притворяться, что он не замечает, как взлетают у бабушки брови, стоит только дрогнуть окну. Дэвид заявил, что отправляется спать, как только решил, что его уход не покажется подозрительно ранним.
— Правильно, Дэви, нам всем надо отдохнуть, — сказала бабушка, будто это он их задерживал.
Мальчик вытерпел очередную порцию пожеланий счастливого Рождества и объятий, уже не таких энергичных, как вчера, и помчался в свою комнату.
Ночь была тихой, если не считать случайных машин, медленно двигавшихся по улице. Но на крыше как будто что-то осталось. Когда Дэвид погасил свет, в комнате все исподтишка затрепетало, словно воздух был наэлектризован. Мальчику казалось, что от этого гула голоса внизу становятся еще подозрительнее.
Дэвид с головой залез под одеяло и внушал себе, что спит, пока эта уловка не сработала.
Разбудил его свет. Мальчик отбросил с лица одеяло, радуясь, что наконец наступил день отъезда домой, но тут заметил, что свет этот вовсе не солнечный. После очередной ослепительной вспышки за окном послышалась какая-то возня. Не иначе как ветер вернулся, чтобы поиграть со светящейся вывеской. Дэвид надеялся, что эти звуки не разбудят бабушку, когда вдруг понял, как он ошибался. От потрясения у него перехватило дыхание. Это вовсе не ветер. Грохот снаружи стал отчетливее и сосредоточился в одном месте. В пятне света на стене над кроватью мальчика четко выделился чей-то безногий силуэт.
Не испугайся Дэвид так сильно, он наверняка подумал бы о том, как отреагирует на это бабушка. Но тут донесся ее голос:
— Кто это там? Он вернулся?
Если бы мальчик мог пошевелиться, то зажал бы уши. Кажется, ему удалось сделать вдох, но в остальном он оставался беспомощен. Загромыхало окно, за этим последовали очередная серия вспышек света и нетерпеливый топот у входной двери. Послышался срывающийся голос бабушки:
— Он здесь по мою душу. Это от него свет, от его глаз. Червяк снова собрал его из кусочков. А ведь я вроде бы раздавила эту тварь.
— Успокойся, ради бога, — просил дед. — Говорю же тебе, я больше этого не вынесу.
— Нет, ты смотри — как это его восстановили? — не унималась бабушка.
Она произнесла это с таким смятением и мольбой, что Дэвид ужаснулся: что если и он сам поддастся этим чувствам? Но, как ни странно, страх отрезвил его.
Мальчик ощутил вялость, мысли в голове путались, как скомканное одеяло, под которым он лежал. Бабушка тем временем категорично заявила:
— Он был здесь.
— Да иди ты спать, в самом-то деле, — протянул дед.
Дэвид не знал, долго ли он ждал, когда она наконец закроет окно. После того как кровать жутким скрипом возвестила о том, что бабушка улеглась, казалось, наступило затишье. Тревога не оставляла его, пока ему не удалось найти объяснение этим загадочным событиям: он во сне услышал бабушкин голос, а все остальное — почудилось. Приняв такое решение, мальчик позволил дремоте овладеть собой.
На этот раз его разбудил дневной свет, при котором все события ночи казались нереальными, по крайней мере Дэвиду. Бабушка же выглядела так, будто в чем-то сомневалась. Она настояла на том, что сама приготовит завтрак, даже деду не позволила помочь. Когда с едой было покончено, пришло время вызывать такси. Дэвид сам спустил по лестнице чемодан и протащил его на колесиках к машине мимо рождественских декораций, которые при солнечном свете казались пыльными и поблекшими. У ворот дед с бабушкой обняли его, а бабушка еще раз прижала к груди, как будто забыла, что мгновение назад это сделала.
— Приезжайте снова к нам поскорее, — произнесла она неуверенно — возможно, оттого, что отвлеклась, бросив взгляд на улицу и на крышу.
Дэвид решил продемонстрировать, что стал мужчиной.
— Его не было там, бабуля. Это был просто сон.
Лицо ее затряслось, а глаза…
— Что такое, Дэви? О чем ты говоришь?
Внезапно он с ужасом понял, что просчитался, но теперь не оставалось ничего другого, как ответить:
— Прошлой ночью ничего такого снаружи не было.
Губы у бабушки слишком сильно дрожали, чтобы удержать торжествующую улыбку.
— Так ты тоже его слышал!
— Нет, — запротестовал было Дэвид, но мать уже схватила его за руку.
— Довольно, — заявила она таким тоном, какого раньше он никогда у нее не слышал. — Мы опоздаем на поезд. Берегите друг друга! — выпалила она родителям и запихнула Дэвида в такси. Всю дорогу, пока они ехали по улицам, полным безжизненной рождественской мишуры, а потом тряслись в поезде, у нее не нашлось для Дэвида других слов, кроме как:
— Оставь меня в покое.
Мать, вероятно, сердилась на него за то, что он напугал бабушку. Дэвид вспомнил об этом два месяца спустя, когда бабушка умерла. На похоронах он думал о том, каким тяжелым должен быть ящик с ее телом, который несли на плечах четверо мрачных мужчин. Исполненный сознания своей вины, мальчик сдерживал слезы все время, пока дедушка плакал на груди у мамы. А когда Дэвид хотел бросить горсть земли на опущенный в яму гроб, свирепый порыв ветра смел землю с его ладони, словно сама бабушка сдула ее своим гневным дыханием. В конце концов машины вернулись к дому, теперь только дедушкиному, где множество людей, которых Дэвид прежде не встречал, ели бутерброды, приготовленные его матерью, и один за другим повторяли, как он сильно подрос. Мальчик понимал, что должен притворяться, и жалел, что мать на целых два дня отпросилась с работы, чтобы переночевать у деда. Но когда гости ушли, он почувствовал себя еще более одиноким. Дедушка прервал тягостное молчание словами:
— Дэви, ты как будто хочешь о чем-то спросить. Не стесняйся.
Дэвид не был уверен, что ему действительно этого хочется, но из вежливости, произнес:
— Что случилось с бабушкой?
— Люди меняются, когда стареют, сынок. Ты сам в этом убедишься. Что ж, она все-таки была твоей бабушкой.
Это прозвучало скорее зловеще, чем успокаивающе.
Дэвиду не хотелось расспрашивать, как она умерла, и он едва вымолвил:
— Я имел в виду — куда она ушла?
— Я не могу тебе ответить, сынок. Все мы в свое время узнаем это.
Возможно, маме слова деда показались не очень-то утешительными, поэтому она поспешила добавить:
— Я думаю, это все равно что превратиться в бабочку, Дэвид. Наше тело — это просто куколка, которую мы покидаем.
Боясь услышать что-нибудь еще похуже и оживить неприятные воспоминания, он прикинулся, что вполне удовлетворен таким объяснением. Очевидно, ему удалось убедить мать, потому что она сказала, повернувшись к деду:
— Как бы я хотела еще хоть раз увидеть маму!
— Она была похожа на куклу.
— Нет, увидеть живой.
— Не думаю, что тебе было бы приятно, Джейн. Старайся вспоминать ее прежней, и я буду делать то же самое. И ты, Дэви, верно?
Дэвиду не хотелось даже думать о том, что произошло бы, ответь он неправильно.
— Я постараюсь, — произнес мальчик.
Но, кажется, взрослые ожидали от него чего-то большего.
Ему не терпелось сменить тему разговора, но в голову лезли лишь мысли о том, каким опустевшим выглядит дом без пышного рождественского убранства. Чтобы случайно не проговориться, он спросил:
— Куда деваются все украшения?
— Они тоже умирают, сынок. Они всегда принадлежали Доре.
Дэвид все больше убеждался в том, что лучше ни о чем не спрашивать. Он подумал, что взрослым, наверное, хочется поговорить наедине. Во всяком случае, они не станут спорить, как спорили его мать с отцом. Дэвиду всегда казалось, что, ругаясь, они обвиняют его в своем неудавшемся браке. По крайней мере, сегодня ему не будут мешать спать жужжание и назойливый свет. Ветер заглушал голоса внизу, и хотя, судя по всему, беседа была мирной, мальчик догадывался, что речь шла о нем. Говорили ли они о том, что он напугал бабушку до смерти?
— Прости меня, — шептал он как молитву, пока наконец не заснул.
Его разбудила сирена «скорой помощи». Она как будто выкрикивала на всю улицу: «Дэви». Наверное, вот так же «скорая» увозила бабушку. Резкие звуки постепенно замерли вдали, теперь ничто, кроме ветра, не нарушало тишину. Мать и дед, должно быть, спали в своих комнатах, если только не решили, что он уже достаточно взрослый и может оставаться в доме один. Но мальчик очень надеялся, что они где-то рядом, потому что ветер словно с цепи сорвался и тоже без конца повторял его имя. Скрип ступеней, казалось, также твердит: «Дэви, Дэви…» — или это были шаркающие шаги? К ним добавился еще и свистящий, приглушенный шепот, будто кто-то произносит его имя, резко выдыхая воздух. Это было только подобие голоса, однако слишком похожего на бабушкин. Голос и решительные шаги приблизились к двери.