— Дом уже обыскали. Конечно, есть само помещение, внутренняя обстановка, несколько ценных книг, хотя наш юридический отдел будет заниматься всем этим очень долго. Под матрасом он не прятал набитых деньгами мешков, если вы об этом.
— Печально. Может, стоит его перевернуть вверх тормашками и тряхнуть хорошенько. Посмотрим, что из этого выйдет.
Подумав недолго, Гендрикс сказал:
— Если ввести ему предполагаемую дозу тех медикаментов, которые вы собирались назначить, в его нынешнем состоянии это почти наверняка приведет к смертельному исходу.
— Я знаю, Гендрикс. В таком случае дадим ему немного оправиться. Отпустить восвояси его мы не можем, а если он остается тут, то должен расплатиться и попасть на мемориальную доску наших меценатов. К тому же сейчас он значительно продвинулся в направлении того, чтобы стать неизлечимо больным, а лечение стоит недешево. Группа специалистов по работе с населением сообщает, что в течение следующих недель к нам поступит много новых многообещающих клиентов. Койки в палатах будут на вес золота, не успеем мы и глазом моргнуть, и места для лоботрясов не останется. Такие, как он, ввалившиеся прямо с улицы, не значатся в нашем плане действий при чрезвычайных обстоятельствах.
— Может, стоит разработать дополнительный пункт?
Доктор Стренгхейвер оторвала от листа очередной кусочек, на этот раз побольше.
— Я потрясена тем, что вы готовы опустить руки, Гендрикс, — сказала она, — Я больше не уверена в том, что именно вы вправе работать с администрацией в части обеспечения безопасности на отделении. Быть может, вы взяли слишком много дежурств и вас гнетет чрезмерная ответственность.
— Думаю, самое время отведать лепестков только что открывшихся бутонов, — задумчиво произнес Гендрикс, мечтательно рассматривая верхушки буйных зарослей. — Один-два цветка как раз в нужной кондиции.
— Я присоединюсь к вам. — Доктор Стренгхейвер сменила гнев на милость. — Мое дежурство заканчивается через пять минут.
— Наконец-то привезли лестницу, которую мы заказывали.
— Да. Но у меня от высоты голова кружится. — Стренгхейвер хихикнула, и купол захихикал вслед за ней. — Лучше я подержу лестницу, а вы доберетесь до нужных цветков наверху.
— Прекрасно, договорились. — Гендрикс с энтузиазмом кивнул и хлопнул в ладоши, отчего под куполом заметались беспокойные звуки, медленно затихающие в набегающих волнах друг друга, — На сегодня осмотр закончен, — обратился он к кому-то, — Отвезите пациентов в палаты. Двоих, на кроватях без цветных карточек, — на утилизацию, конечно. Сначала увезите их. — Раздав указания, врач ткнул Эрика пальцем в грудь и взглянул на доктора Стренгхейвер. — А с этим что будем делать?
— Дадим зеленую карточку. Пусть его отвезут в какую-нибудь палату. Сократим медикаментозное лечение вдвое. Надо на него надавить.
Эрик видел, как она подмигнула Гендриксу, а тот расплылся в улыбке, кивнул и притворно-торжественно изрек:
— Я понял, что вы имеете в виду, доктор Стренгхейвер.
— Доброе утро, мистер Кондон. Как вы сегодня себя чувствуете?
Кристабель из отдела ухода и комфорта. Эрик помнил, что, когда он предавался созерцанию доктора Стренгхейвер и ее напарника, собиравших лепестки высоко под куполом, она пришла за ним и поспешно умчала прочь по бесконечным коридорам, прикатила в безликую палату, подключила к невесть знает чему и ушла. Хотя он все еще сохранил в памяти некое туманное воспоминание об общем смысле беседы между доктором Стренгхейвер и ее напарником и помнил несколько обрывков фраз, остальное исчезло, словно круги на воде озера от брошенного туда камня.
Эрик всерьез задумался о том, что бы ответить Кристабель по поводу своего самочувствия, но вскоре понял, что никакого ответа от него не ждут, к тому же разве мог он говорить? А если бы мог, тогда сказал бы, что он чувствует себя… можно сказать, странно. Он был напуган, страх поселился в груди, заглядывал в глаза и сообщал, что ничто в нем не функционирует нормально, все не так. Теперь он чувствовал себя разбитым, все тело ломило и сильно болело, к тому же сна — ни в одном глазу. Он совершенно очнулся от сна, абсолютно, так что внезапно почувствовал, что вот-вот закричит.
— А-а-а-а-х-х-х! — вскрикнул он, вскинулся, и верхняя часть тела приняла вертикальное положение — Эрик резко сел.
От резкого движения из вен выскочили иглы, из ранок потекла кровь. Из одной капельницы, закрепленной на стальном штативе рядом с кроватью, полилась, раскачиваясь взад и вперед, теплая сероватая жидкость и замочила матрас.
Тут привалило работы Кристабель из отдела ухода и комфорта, и она тут же бросилась убирать безобразие. Сначала приковала Эрика к кровати чем-то вроде захвата для рук, затем заставила вновь принять горизонтальное положение, в то же время свободной рукой вернув иглы капельниц на прежние места. Эрик изо всех сил сопротивлялся попыткам Кристабель опять подключить его к аппаратам, и поэтому ему пришлось лежать в луже теплой липкой жидкости, которая теперь стекала по его лицу. Но в теперешнем состоянии Эрик был намного слабее медсестры, она с легкостью пресекла все попытки вырваться. Создавалось такое впечатление, что весь штат отделения Сэмюеля Тейлора прекрасно обучен технике обезвреживания противника.
На какие-то действия Эрика сработал сигнал тревоги. Прошло несколько минут, но на помощь девушке из отдела ухода и комфорта никто не пришел, однако к этому времени она и сама прекрасно справилась. Наконец пациент был под контролем.
— А теперь ведите себя смирно и не доставляйте мне неприятностей! — Кристабель погрозила пальцем перед носом Эрика. — Станете безобразничать снова — пеняйте на себя. У вас всего лишь зеленая карточка. Не скажешь, что приоритет высок.
— Понятно. Простите. Но вы меня так неожиданно разбудили. — Эрику казалось, что голос идет откуда-то глубже из груди, чем обычно.
— Таковы правила на отделении СТ.
— Сколько дней я здесь?
— Ах, вы опять разговариваете! — заметила Кристабель. — Что-то раньше вас было не слышно. Голос ваш весьма необычен.
— На самом деле таким он стал недавно.
— У вас что-то с грудью. Разве вы швов не чувствуете?
— Я чувствую себя так, словно меня избили, не оставив живого места.
— Так все говорят, когда пройдут через это.
— Сколько я здесь? — повторил вопрос Эрик.
— Не знаю, имею ли я право говорить вам.
— Ну, послушайте, что в этом дурного?
— Дело не в этом.
— Тогда посмотрите, что написано на планшете в изножье кровати. Покажите мне, где сказано, что мне нельзя знать, сколько дней я нахожусь на отделении.
К вящему удивлению Эрика, Кристабель взяла клип-борд и внимательно прочла записи. И наконец ответила:
— Сегодня восьмой день. Вас они держали на испытательном сроке дольше, чем остальных пациентов.
— Испытательном сроке?
Кристабель исчезла и вскоре вернулась, толкая перед собой кровать вроде той, на которой лежал Эрик.
— Я собираюсь переложить вас на чистую постель, чтобы вы не мокли в луже, которая из-за вас натекла, — сообщила она. — Делать это я не обязана, поэтому помогите мне.
— Вы очень любезны, — поблагодарил он.
Когда Кристабель убрала грязные простыни и обмыла его, Эрик обнаружил, что он совершенно голый, только на область груди и живота наложены повязки и бинты. Еще его тело оказалось полностью безволосым.
— Я потерял в весе, — отметил он.
Кристабель, укрывавшая Эрика чистыми простынями, слегка смутилась:
— Ну да, вы кое-что потеряли. Отныне вы не тот человек, каким сюда пришли.
— Не тот?
— Нет. Вас основательно разобрали.
Эта фраза повергла Эрика в ужас, и тревога достигла своего максимума.
— Мне нужны мои вещи, — сказал он. — Одежда, бумажник, мобильный телефон. Мне необходимо позвонить.
— Все ваши личные вещи в сохранности и находятся в распоряжении отдела собственности, — ответила Кристабель. — Я пошла. Если вам еще что-нибудь понадобится, просто потяните за этот шнур и ждите. И не забывайте о том, что вы здесь не один. С вами в комнате находятся еще два господина. Думаю, они вам представятся, когда сочтут нужным.
Эрик оглянулся по сторонам. Тело одного "господина", скрытого простынями, скорее походило на остов изголодавшегося ребенка лет двенадцати с огромной лысой головой, повернутой к стенке. На второй — из-под груды неопрятных простынь торчали две длинные тощие ноги. Там, где должна была быть голова незнакомца, возвышалась подушка, которую придерживала на месте рука, тоже костлявая и длинная.
Уходя, Кристабель выключила свет, и теперь палата освещалась лишь крохотными тусклыми лампочками позади каждой кровати. Ближе придвинулись серые голые стены, и потолок опустился на фут или два — в этом Эрик был уверен. Снова навалилась вездесущая гнетущая тишина, наполнявшая, казалось, все отделение за исключением помещения с куполом. Безмолвие нарушало лишь учащенное тяжелое дыхание лысого, похожее на звук сминаемого пластикового стаканчика. Минут через пять, обнаружив, что в палате нет наушников ни для телевизора, ни для радио и отсутствуют какие-либо другие развлечения, помогающие скоротать время, Эрик решил попробовать пошевелиться. Неудивительно, что это оказалось болезненно, особенно когда он наклонялся вперед, напрягая грудь и живот. Но если держать спину прямо, то получалось свесить ноги с кровати и даже коснуться пола пальцами ног.
Сначала вставленные в вены обеих рук иглы капельниц не давали ему сильно отклониться от лежачего положения, но если Эрик тянулся обеими руками одновременно, то мог понемногу сползать ближе к краю постели, что он потихоньку и проделал, пока не встал на ноги, откинув вытянутые руки назад.
— Господь Всемогущий! — раздался возглас. — Это что такое ты вытворяешь?
Мужчина с неопрятной кровати убрал с головы подушку и, лежа на боку и упершись подбородком в согнутую руку, во все глаза смотрел на Эрика.
Даже в тусклом свете Эрик точно мог сказать, что видел этого человека прежде, хотя теперь он очень изменился. Он впился в мужчину мрачным взглядом, пока через несколько секунд наконец не понял, где и когда встречал его. Только сейчас этот человек очень похудел, и от этого стал гораздо заметнее сплющенный нос боксера-профессионала и шрам на лбу.
— Думаю, как бы выбраться отсюда, — наконец ответил Эрик.
Мужчина язвительно фыркнул:
— Вам не дадут выбраться отсюда. Это точно.
— Что, вы пробовали?
— Нет. Мне это тем более не удастся. Над моими ногами они потрудились на славу.
Эрик окинул взглядом собственные ноги:
— Мои вроде как в порядке.
— Похоже на то, что ноги — единственное, что у тебя в порядке. Ложись-ка обратно, пока не упал.
— Даже если я упаду и не смогу встать, то потяну за шнур и вызову медсестру.
— Никто не придет. Никому до тебя дела нет.
— Почему?
— В изножье твоей кровати на планшете прикреплена зеленая карточка.
— А, точно. Слышал про это. Низкий приоритет.
— Отсутствие приоритета, — поправил Эрика собеседник. — Я в той же самой категории. Мы с тобой оба оказались в списке на утилизацию. Решат, что мы можем на что-нибудь сгодиться, — оставят нас в живых на какое-то время, если мы будем хорошо себя вести. Ну а если не будем — тогда нам крышка.
Медленно и осторожно Эрик улегся на кровать.
— Да, ты правильно делал, что выступал против этого местечка, — проговорил он.
— А, так ты меня видел!
— Когда входил в больницу. Рядом с главным входом вы вместе с женщиной размахивали флагами. Дама попросила меня подписать ходатайство.
— Она моя жена. И тоже где-то здесь.
— Неужели они схватили вас прямо на улице?
— Они не настолько глупы. К сожалению, они не глупы вовсе. Нас пригласили обсудить наши возражения с доктором Стренгхейвер, одной дамой из здешнего руководства.
— А вы знали, что на самом деле здесь происходит?
— Нет, конечно. Каким образом?
Эрик задумался ненадолго, потом спросил:
— Вы с женой являетесь членами официальной группы протеста?
— Ты хочешь спросить, членами организации, которая могла бы заняться нашими поисками? Доктор Стренгхейвер тоже задала этот вопрос одним из первых. Но, увы, мы с Дженни представляли лишь самих себя. У нас даже организация официально не зарегистрирована, в ней нет больше членов. Когда доктор Стренгхейвер узнала об этом, сразу спросила, не хотим ли мы выпить по чашечке кофе. Мы простояли на улице с самого утра, поэтому согласились. На вкус кофе был обычный. Случилось все это три недели назад, и с тех пор я Дженни не видел. Хотя мне сказали, что она тоже здесь, и у меня нет причин не верить.
— Три недели! Не может быть! Я нахожусь здесь восемь дней, а вы с Дженни, должно быть, попали сюда сразу вслед за мной.
— Они вам сказали, что прошло восемь дней?
— Медсестра из отдела ухода и комфорта.
— Думаю, им нравится дурачить нас, — подытожил мужчина с носом боксера, тяжело перевернулся на спину и закрыл глаза. Почти тотчас же он захрапел.
Возможно, звуки храпа потревожили человека с другой кровати, поскольку он, не поворачивая головы, принялся сучить ручонками и тыкать в воздух маленьким кулачком, словно парировал удары невидимого противника, зависшего над ним прямо в воздухе. Бинты съехали, обнажив бледную кожу с пятнами цвета вареного омара. Вскоре он затих и вновь натянул одеяло на плечо, но время от времени опять принимался дергаться, словно что-то заставляло его царапать самого себя. Поскольку ничто в палате не могло привлечь его интереса, Эрик лежал и смотрел, как большеголовый мужчина с маленьким тельцем расчесывает зудящую кожу, натаскивает одеяло на себя и подтыкает под шею, потом снова принимается чесаться и добирается до груди. Одеяло сползло дюйма на три, когда задремавший было Эрик внезапно сел и широко распахнул глаза, потому что на секунду оттуда появилось нечто, что никак не могло быть человеком, если только он не прятал в простынях серую и очень волосатую руку.
Кто бы ни лежал в той кровати, он схватился за край одеяла и натянул до самой головы. Послышался негромкий, но настойчивый чирикающий звук. Человек принялся было вновь отчаянно чесаться, затих, и тогда из-под одеяла рядом с его ухом показалась маленькая остренькая темная головка, внимательно озиравшаяся вокруг. Зверек повернул усатую мордочку в сторону Эрика, почувствовавшего взгляд смурных черных бусинок глаз, хотя невозможно было определить наверняка, что привлекло внимание животного.
Эрик громко выругался и принялся жать на большую красную кнопку вызова медперсонала.
Мужчина, с которым Эрик недавно разговаривал, перестал храпеть, что-то залопотал, проснулся и отрывисто сказал что-то невразумительное. Окончательно придя в себя, он спросил:
— Что с тобой на этот раз? Если тебе больно, то я ничем не могу помочь.
— Дело совсем не во мне. — Эрик указал на третью кровать. — Там что-то такое…
Мужчина не ответил, лишь насмешливо смотрел на Эрика, который, как ему казалось, вел себя чрезвычайно эксцентрично.
— Какое-то животное, — стоял на своем Эрик. — Крыса — я уверен, что на той кровати именно крыса.
— А, вот и еще одна. Они пробираются из старой части больницы, из подвалов викторианского здания. Десять лет назад Совет на неделю закрыл здание и дал команду группе по дератизации вытравить их, но, стоило больнице открыться вновь, через несколько дней крысы были тут как тут как ни в чем не бывало. Они размножаются в подвалах, и, чтобы действительно разделаться с ними, придется выложить целое состояние: в нижних помещениях устроены склады, куда на протяжении ста пятидесяти лет сносят всякий хлам. Периодически руководство больницы пытается вывести крыс или, что случается гораздо чаще, всеми силами старается замять проблему и сделать вид, что крыс вовсе не существует, но они размножаются со страшной скоростью. Если бы пустить затраченные на отделение Сэмюеля Тейлора деньги на модернизацию подвалов и оборудование их новейшей складской системой, грызунам пришлось бы отступить. Вот, например, поэтому мы с женой так невзлюбили отделение СТ. И решили заявить свой протест во всеуслышание.