Я отложил шитье, подошёл к окну и уставился на оцинкованную крышу дома мисс Фигг. Оцинкованную крышу… Мать твою, оцинкованную! Помнится, что профессор прикладной Гадологии Лёва Терентьев что-то мне такое рассказывал… А то, что Петунья увлекается садоводством — мне только на руку — искать ничего не придётся…
И я, злодейски ухмыльнувшись, вновь принялся за шитьё. С рюкзаком я провозился аж до самого ужина, но получилось даже получше, чем в первый раз — видимо, начинаю набивать руку. На сей раз я украсил рюкзак вырезанным кожаным черепом на внешнем кармане, а под ним соорудил что-то вроде ладошек-косточек: казалось, что череп протягивает вперед костлявые руки, словно что-то выпрашивая. Косточки чудно получились из разломанной бамбуковой удочки, которую я обнаружил всё в той же куче хлама. Даже удивительно, что аккуратная Петунья всё это не ликвидировала. Или это у Вернона синдром Плюшкина? Ладно, плевать, для меня эта куча — просто неиссякаемый источник всяких полезностей.
А рюкзачок вышел хорошо, хоть и мрачноват. И если Ларри это не понравится — я готов съесть Распределяющую Шляпу… когда доберусь до Хогвартса, конечно.
Я удовлетворённо свернул готовое изделие, спрятал его на дно собственного рюкзачка и каким-то шестым чувством понял, что сейчас мне лучше изобразить нечто милое и невинное. Я уселся за стол и стал перелистывать книгу про Солнечную систему, поглядывая в листок, на котором сделал выписки для завтрашнего сообщения.
Уселся за стол я очень вовремя. В комнату вошла Петунья, и я подумал, что забыл запереться. Нет, что-то я непозволительно расслабился… А если бы Дадли на разборки принесло? Или Вернон с инспекцией явился? Постоянная бдительность!
— Вам что-то нужно, миссис Дурсль? — спросил я.
— Спускайся к ужину, Гарри, — довольно спокойно сказала женщина и оглядела комнату. А я прислушался. Внизу бушевал Вернон — похоже, всю историю он узнал не от Петуньи, причём в красках и с иллюстрациями. Интересно, и почему Петунья не бежит спасать сыночка?
— Может быть, — здраво рассудил я, — мне стоит подождать, пока мистер Дурсль успокоится?
Петунья медленно кивнула, взгляд её становился всё более странным, на щеках проступили красные пятна, а потом взгляд её упал на рисунок, который я прикрепил скотчем над столом. Тот самый Гарькин рисунок, где он изобразил себя, Лили, Джеймса и Бродягу. Я прикрепил его над столом, чтобы смотреть и не забывать, что сотворил Дадли. К тому же, может, мне и казалось, но от этого рисунка исходила энергия. Я не знаю, была ли это энергия Добра и Света, но мне, когда я смотрел на рисунок Гарьки, определённо становилось легче. А вот Петунья была явно напугана.
— Что это? — негромко вскрикнула Петунья. — Что это такое?
— Мой рисунок, миссис Дурсль, — ответил я. — А что?
— Но ты не можешь этого помнить! Тебе было чуть больше года!
Я пожал плечами:
— Всякое бывает, миссис Дурсль. Я просто хотел вспомнить, вот и нарисовал… А вы не хотите помнить мою маму — и не помните. Вам ведь наплевать, что когда-то у вас была сестра Лили.
— Помнить… — пробормотала Петунья. — Помнить…
Я с тревогой смотрел на женщину. Это что такое? Похоже, с памятью Петуньи здорово поработали… Благо, есть кому. Ну да, первый подозреваемый — добрый бородатый дедушка, а второй — Снейп? Почему бы и нет, если он крепко завис на крючке у своего работодателя… Есть масса способов, чтобы заставить людей делать то, что они не хотят, а Великий Светлый и в каноне мастер руки выкручивать… Блин, это и есть ментальные закладки? А я по незнанию, что-то сейчас у неё в голове снёс? Ох, нехорошо-то как. Как бы А.П.В.Б. не явился исправлять то, что я поломал, собственноручно — и тогда у меня точно ноль шансов. Сотрёт память, превратит в послушную куклу — и всё. Канон без всяких исключений… Если на каком-нибудь этапе не сдохну раньше. Нетушки, не хочу…
— Тётя Петунья, — мягко сказал я, — думаю, вы просто устали. Вы нездоровы. Вам нужно спуститься, накормить ужином Дадли и дядю Вернона и прилечь. Я помою посуду, не волнуйтесь. А если вы что-то вспомнили — не подавайте вида — это может быть опасно. Вам нужно отдохнуть. И… поговорим завтра, после того, как я вернусь из школы, хорошо?
Я старался говорить тихо, спокойно и максимально убедительно, а когда произносил последнее слово, то почувствовал в солнечном сплетении странный нарастающий жар. Жар вырвался, потёк вверх и мне даже показалось, что с последним слогом я просто выдохну пламя, как дракон.
К счастью, не произошло ничего подобного. Взгляд Петуньи на время стал каким-то бессмысленным, рыбьим, а потом она выпрямилась, встряхнулась и холодно сказала:
— Ну что ты так долго, Гарри? Вернон волнуется.
— Сейчас, миссис Дурсль, — отозвался я и отправился ужинать, по дороге раздумывая — а что это сейчас, нафиг, было? Я что, сумел подчинить Петунью? Вот так, просто? Не-ет, после ужина попробую «рассмотреть себя изнутри», как рассказывал Томми. А когда Дурсли успокоятся — разберусь с пчёлками… Пчёлки-пчёлки, чем скорее я сделаю своё нехорошее дело, тем лучше. И желательно бы оборудовать в моей комнате что-то вроде тайника… бережёного Бог бережёт.
Ужин прошёл в мрачном молчании. Вернон уже проорался и привычно уткнулся в газету. На меня он не реагировал никак — словно меня за столом вовсе не было. Дадли надувался и сопел, снова пытаясь пнуть меня ногой под столом, но, что характерно, не выступал. Я привычно уворачивался и старался покончить с едой как можно быстрее. М-даа, пирог с почками, тушёные овощи со свининой, гренки с сыром, пудинг на сладкое… в этом сахаре пудинг обнаружить было сложно… ещё что-то мясное, мною не идентифицированное… Я и половину порции одолел с трудом — и дело не в том, что желудок у Гарьки был «не больше напёрстка», как у котёнка из старой рекламы. Я чувствовал, что мне всё это обилие жирного, жареного и острого, и приторно-сладкого не подходит категорически. Вернон же с Дадли жрали, как не в себя — папе-свину и его отпрыску аппетит бы не испортила и атомная война. Вот и ещё одна проблема — нужно поговорить с Петуньей по поводу моего рациона. Что-то в каноне в Хогвартсе такой пир духа каждый день не закатывали, и дело, думается, не только в экономии. Да и тыквенным соком юных волшебников явно пичкали неспроста. Блин… Хочу нормальный овощной салат с оливковым маслом… Отварное, а не жареное мясо, творога, молока, сметаны… И, если честно, навернул бы обычной отварной картошки с огурцами и квашеной капустой… Угу, размечтался… Ещё пельменей и окрошки у Петуньи попросить — и всё, клиент готов… Нет, с этим надо что-то делать. Но это попозже. А сейчас выполняем программу-минимум.
После ужина Петунья пожаловалась на головную боль и отправилась к себе, обеспокоенный Вернон (всё-таки жену он если и не любит, то относится очень хорошо, и это заметно) решил отправиться за ней, приказав Дадли идти в свою комнату и заняться уроками.
Дадли попробовал возразить, но Вернон, похоже, был разозлён всерьёз, и мелкий свин предпочёл ретироваться. А потом злые глаза Вернона остановились на мне, и я быстренько сказал:
— Я приберу в кухне и пойду к себе, мистер Дурсль. Миссис Дурсль нездорова, не стоит ей сейчас мыть посуду.
Вернон медленно кивнул, и я занял привычное для Гарьки место у раковины. Дражайший родственник некоторое время наблюдал за мной, но не нашёл, к чему придраться, и покинул кухню.
Я убрал со стола, помыл посуду и вынес мусор, заодно прихватив из захоронки коробку с пчёлами и спрятав её под рубашку. Для ужина я специально переоделся в Дадлины обноски, так как чувствовал, что Дурсля лучше не злить. К тому же, под этой мешковатой одеждой слона можно было пронести.
Поднимался к себе я с чувством глубоко удовлетворения. Мои планы — хоть медленно и со скрипом, но начали претворяться в жизнь. Ничего, дорогой кузен! Я тебя ещё научу Родину любить и стирать портянки с вечера, чтобы утром надевать на свежую голову!
Комментарий к Глава седьмая. В которой герой натыкается на очередной необъяснимый факт и продолжает лелеять коварные планы Ну вот, мои дорогие, ещё одна глава написалась быстро, но дальше такой лафы точно не будет, ибо работа. Следующая глава будет во вторник ориентировочно.
И да – автору на кофе, Музу на печеньки:
https://money.yandex.ru/to/410014057127193
Отдельно – огромная благодарность всем, кто мне уже помог. Вы не представляете, как это было кстати)))
====== Глава восьмая. В которой герой наконец-то ощущает себя волшебником ======
Время после ужина и до отхода Дурслей ко сну я провёл в каком-то подобии медитации. То есть, лёг на кровать, расслабился, закрыл глаза и попытался рассмотреть мелькающие под закрытыми веками образы, как мне это и советовал Томми. Сначала получалось плохо, но потом я сумел отключиться от окружающего и полностью сосредоточиться на ощущениях собственного тела. Как там Томми говорил? Магическое ядро? Почувствовать? Похоже, я уже почувствовал его, когда воздействовал на Петунью, остаётся только «нащупать» это ощущение и закрепить его…
В конце концов, вместо беспорядочной мешанины образов возникло ощущение того, что я нахожусь в пустоте. Тихо, темно и совершенно ничего не ощущается. А потом в пустоте возникло неясное серебристое свечение, и я неосознанно устремился к нему. Источник свечения обнаружился скоро — это был серебристый шарик, по которому волнами перекатывались радужные всплески и переливы. Так, именно так мне Томми и рассказывал. И эти «волны» — показатель силы мага. Чем ярче радуга — тем он сильнее… Что ж, с магической силой у Гарьки всё было в порядке, только вот, чем больше я любовался шариком, тем сильнее ощущал какое-то беспокойство. Словно что-то было не так.
Я сосредоточился и понял, в чём проблема. Шарик покрывали тонкие замысловатые знаки, отчего он отдалённо напоминал карту полушарий с нанесённой на неё градусной сеткой. Это так и должно быть?
Моё сознание обогнуло шарик, и я убедился, что «сетка» покрывает его полностью, со всех сторон… а ещё я ощутил, что моему магическому ядру это не нравится — мешает, стесняет, не даёт расти… Я моментально вспомнил многочисленные фанатские истории об ограничителях, которые на бедного Гарьку накладывал Дамбигад, и прямо кожей почувствовал, что это именно то, о чём я думаю. Ограничитель. Ох, нет… Версия Дамбигада находит всё больше подтверждений, и мне это совсем не нравится. Потому что не мне бодаться с Великим и Светлым. Только не сейчас. Он же меня ментально в блин раскатает и не заметит.
Но от этой штуки надо избавиться. В противном случае, я точно буду только пушечным мясом и ничем более. А я хочу жить долго в этом теле… долго, и желательно счастливо, и даже согласен носить цветочки на могилки своих врагов. К тому же Гарьку было всё жальче и жальче, но к жалости примешивалась холодная злость. Я не хочу быть марионеткой, пешкой в каких-то далекоидущих планах и жертвенным бараном в одном лице! Не хочу убивать тролля, умирать от яда василиска и участвовать в воскрешении змеерылого лича! Не хочу жертвовать собой, подставляясь под Аваду! И жениться на Джинни, чтобы наплодить кучу бестолковых детишек, которые не нашли ничего лучше, чтобы подложить свинью отцу-герою*, тоже не хочу!
Я хочу, чтобы у меня была своя собственная жизнь и своё собственное счастье. Такое, как понимаю я, а не все окружающие! И если кто-то думает, что может стреножить меня этой дурацкой чёрной сеткой, то этот кто-то (не будем к ночи поминать очки и бороду!) сильно ошибается!
Мой гнев нарастал, и я вновь ощутил собственное тело и возникший в области солнечного сплетения знакомый жар. Что характерно, я продолжал держать глаза закрытыми и отчётливо видел и серебристо-радужный шарик, и покрывавшую его «сетку». А потом жар стал совсем уж опаляющим, и я неосознанно, действуя на одном инстинкте, направил его внутрь себя, прося сжечь проклятую «сетку».
И жар меня послушался. Шарик окутали языки зеленоватого неяркого пламени, и «сетка» просто начала таять — прямо, как изморозь на окне под жарким солнцем — быстро и бесследно. Голову и живот просто опалило болью, внутренности скрутило в тугой узел, к горлу подкатила тошнота. Несколько бесконечных мгновений мне казалось, что я не выдержу — заору в голос. К счастью, всё закончилось так же быстро, как и началось. Проклятая «сетка» исчезла, и шарик засиял так, что глазам стало больно смотреть. Теперь это было так красиво… и прежнее сияние напоминало бледную тень этого.
Ого, кажется, я справился…
И тут меня рывком выкинуло из подсознания. Я открыл глаза, ожидая, что сейчас мне будет плохо-плохо-очень плохо, потому что, судя по всем признакам, у меня могло быть магическое истощение.
Да ничего подобного. Я себя давно так хорошо не чувствовал — ни в этом теле, ни в прошлой жизни. Повинуясь какому-то странному импульсу, я вытянул ладошку и прошептал:
— Люмос!
И когда на ладошке возник дрожащий нежгущийся язычок пламени, то чуть не завопил от восторга. Получилось! Получилось! Я — самый настоящий волшебник! Я сам! Я могу!
От громкого вопля меня удержала только глубокая ночь и видящие уже десятые сны Дурсли. Поэтому я тихонечко прошептал:
— Нокс!
Огонёк погас, как миленький… Я пару раз повторил это нехитрое действие, убедился, что всё работает как часы и решил закончить задуманное с пчёлками. Не самое лучшее дело, но чем раньше я всё закончу, тем лучше. Мне нужно поспать… и поделиться своими наблюдениями и достижениями с Томми.
Поэтому я, вздохнув, поднялся с кровати и достал спрятанную коробочку с пчёлами. Открыл её. Пчёлы были ещё живы — они шевелились, но не жужжали. То ли наелись сладкой смеси и утратили способность издавать какие-либо звуки от сытости, то ли поняли, что это — последний ужин в их жизни и жужжать уже бесполезно. Я ещё раз вздохнул, достал карандаш и начал медленно давить пчёл. Увы, для того, что я задумал, пчёл следовало не просто усыпить, а умертвить достаточно жестоко. Когда я прикончил последнее насекомое, то чувствовал себя так погано, словно человека в жертву принёс. Но я заставил себя встряхнуться. Пчёл жалко, да. Только вот никто со мной церемониться не собирался. Жизнь Гарьки у Дурслей была пыткой, растянутой во времени, а тот, кто устроил эту пытку, корчил из себя всё понимающего, мудрого и доброго… не забывая периодически отправлять мальчишку к ненавидящим родственникам. А я… я всего лишь мщу… и защищаюсь.
Я залил трупики алкоголем, который спионерил из бара Дурслей. Закрывать его они и не думали. В принципе, всё правильно — мелкий свин, в силу возраста, алкоголем ещё не интересовался, а Гарька не то, чтобы что-то взять без спроса, он лишний раз нос из чулана боялся высунуть, боясь нарваться на очередную выволочку. Да что говорить — Дурсли запирали его в чулане далеко не всегда и замок на холодильник не вешали. А у него, бедняги, даже мысли не возникало сделать ночью налёт на холодильник и немного подкормиться.
Ну что ж, порядочного и честного племянника Дурсли потеряли безвозвратно, а я намерен обносить их регулярно… Вот и бар обнёс. Честно говоря, в спиртных напитках я не разбираюсь от слова совсем, всё на уровне «водка-пиво-шампанское», так что я просто отыскал бутылку с подходящей градусностью (а требовалось мне ни много, ни мало семьдесят) и отлил в заранее заготовленную маленькую бутылочку.
Итак, я залил трупики семидесятипроцентным алкоголем, плотно закрыл коробочку и залез под кровать. Ещё когда я прибирался, то заметил, что одна из досок в углу как-то странно торчит, и сейчас решил проверить её на предмет возможной закладки тайника.
И мне повезло. Доску удалось сдвинуть вбок, а под ней обнаружился слой какого-то утеплителя. Утеплитель я повытаскивал и с удовольствием полюбовался на возникшую ямку. Нет, много туда не поместится, но вот кое-что из полезных штучек для розыгрышей, жестяная коробочка и бутылочка с остатками спиртного вполне себе поместились, да ещё и место осталось.
Вот и чудненько. Теперь трупики пчёл должны настаиваться не меньше недели при комнатной температуре. Зачем я это сделал? Всё просто. Умирая, пчёлы выделяют феромоны, которые вызывают агрессивность у других пчёл, и они свирепо кидаются на обидчиков своих товарок. Именно поэтому пчёл и нужно было раздавить, а не усыпить с помощью, скажем, эфира. Потом, спустя неделю, или лучше — дней десять, настойка процеживалась, трупики пчел хоронились с воинскими почестями, а оставшейся жидкостью можно было обрызгать что угодно. Любая оказавшаяся поблизости пчела отреагирует на находящегося рядом с этим местом человека однозначно — агрессией. А уж если пчёл несколько… И никакой магии, что характерно. Лепота.