После катастрофических потерь конца прошлого и начала этого года понадобились все способные держать оружие. Два раза по полмиллиона в течении трeх месяцев зимы это очень много. Катастрофически много. И пусть Кeнигсбергская группировка уничтожена ещe не до конца, но и еe солдат в окопы под Берлином не посадишь. А по группе армий «Померания» траурные колокола всю вторую половину марта звонили. Одних генералов больше пяти десятков в некрологи внесли. Фельдмаршалу фон Боку торжественные похороны устроили со всеми причитающимися почестями... над пустым гробом. Гитлер объявил всех кто угодил в Померанский котeл мeртвыми. Действительно ли они погибли или попали в плен - значения не имело. «Для Фатерлянда их не существует!»
Выступление «покойного» фельдмаршала фон Бока на московском радио ситуацию не изменило. Умерли и всe!
А уж Московский «парад» пленных немецких солдат, захваченных в Померании советскими войсками, взбесил фюрера до такой степени, что он запретил упоминать в его присутствии имена попавших в плен генералов и номера опозорившихся корпусов и армий.
Бесконечная лента серых шинелей. Белые лица под нахлобученными кепи. Пустые, настороженные, испуганные, просто безразличные взгляды. Клубы пара быстро исчезающие в морозном воздухе. Стук тысяч и тысяч подошв о брусчатку мостовых.
Семьдесят тысяч бывших покорителей мира, проведeнных по улицам вражеской столицы на потeху толпе победителей. Из ста шестидесяти тысяч уцелевших ко времени капитуляции. Из полумиллиона вступивших в битву в канун нового 1942 года.
Эти кадры кинохроники бойцы третьей десантно-штурмовой бригады полковника Маргелова смотрели в числе первых, как одни из наиболее отличившихся. Самого фельдмаршала в плен не брали, но генералы в их улове были, а уж более мелкую сошку и не считал никто. После принятия условий капитуляции частями Вермахта, на позиции десантников пленных вышло едва ли не больше, чем числилось в их бригаде на начало боeв.
Сам Сергиенко этого не видел, в медсанбате отлеживался. Рана хоть и не очень тяжeлая была, но пришлось пару недель на кровати поваляться, пока затягивалась распоротая шальным осколком левая рука. Там же в госпитале пришло понимание того, что его приняли. Делегация бойцов разведроты, выискивающая «своего капитана», взбудоражила сонное болото санбата не хуже внезапной проверки начальства. Ошалевшие медсeстры метались по палатам, пытаясь найти «самого лучшего командира разведроты на их фронте». К их удивлению грозный капитан, «самолично положивший в рукопашной немецкую разведку», саженного роста не имел, громогласным басом не отличался, подковы руками не разгибал. Наивно-удивлeнное «этот что ли?» молоденькой медсестры взорвало хохотом вначале палату, а потом и коридор заполненный любопытствующими «ходячими».
- Не признают в тебе героя, капитан. - Поприветствовал своего командира лейтенант Сивцов. - Говорят роста не геройского. И на девушек внимания не обращаешь.
- Ему нельзя. У него жена есть. - Вмешался в разговор сосед по палате, вызвав этой новостью удивление не только у медсестричек, но и у разведчиков.
- Когда же ты успел, командир? - Высказал удивление Сивцов.
- Ещe в Словакии. - Ответил Сергиенко, немного посомневавшись добавил. - Только она ещe не жена, невеста.
Тогда в августе они с Петрой успели получить разрешение на брак у еe семьи, включая грозного деда, державшего в подчинении многочисленных потомков. Подали заявление командованию тогда ещe лейтенанта Сергиенко. Но пришeл приказ и в сентябре бригаду перебросили вначале в Польшу, а после переформировки в Германию. Петра пыталась вступить в Красную армию, чтобы быть ближе к «своему Ивану», но процедура получения необходимых для этого бумаг затянулась на несколько месяцев. Бюрократы двух государств старательно тянули волынку, доказывая свою необходимость. В конце концов Сергиенко написал своей будущей жене, чтобы она ожидала окончания войны, после чего он приедет к ней и решит все проблемы, в крайнем случае просто увезeт Петру в Советский Союз, поставив чинуш из НКИДа перед свершившимся фактом.
- Командир, мне кажется за нами следят. - Вывел из задумчивости капитана Сергиенко сержант Курочкин.
Капитан рывком переместил своe тело в сторону сержанта, опустил на лицо маскировочную маску и осторожно приподнял голову над обрезом неровного пролома, служащего Курочкину наблюдательным пунктом.
- В левом здании, второй этаж, четвeртое справа окно. - Подсказал своему командиру точку возможного расположения немецких наблюдателей сержант. - Отблеск там был. Два раза. И время между зайчиками неодинаковое.
Капитан внимательно осматривал относительно целый дом, каким-то чудом уцелевший после двухнедельных боeв. Судя по всему, его прикрыли соседние здания, которым досталось намного больше. У одного из них отсутствовала крыша, а верхний этаж являл собой подобие зубцов крепостной стены. Вторая многоэтажка была наполовину обрушена. Капитан осторожно приподнял бинокль, навeл резкость и замер в неподвижности, изучая указанное Курочкиным окно. Минут пять ничего не происходило, а затем, действительно, в глубине окна мелькнул солнечный зайчик. Кто-то на той стороне изучал окрестности, поворачивая или бинокль, или прицел снайперской винтовки вдоль улицы. Но кто? И что он сумел обнаружить?
Разведгруппа вела себя очень тихо всe время пребывания на месте несостоявшейся засады. Да и пришли они сюда таким путeм, что просмотреть его из выбранного немецким наблюдателем, или снайпером, места не представляется возможным. И если это засада, то почему приманка такая многочисленная? И как немецкая ягдкоманда сумела вычислить, что они придут за добычей именно на этот участок.
- Что будем делать, Иван? - Подполз к нему старший лейтенант Максимов. - Уйдeм, или в бой вступим?
- Знать бы кто там. - Сергиенко кивнул в сторону возможной засады. - Если стандартная ягдкоманда, то нынешним составом мы от них отобьeмся.
Командир морских пехотинцев возражений не высказал. В разведгруппе действительно бойцов в три раза больше чем обычно. К тому же усиленных гранатомeтами и пулемeтами. Если немецкие охотники сунутся за лeгкой добычей, то получат по зубам так, что вспоминать будут до самого конца войны. Те, естественно, кто останется живым.
Но потерь не избежать и им. А погибать по-глупому не хочется.
- Предлагаю подождать. - Капитан Сергиенко принял решение, воспользовавшись своей властью старшего группы. - Если там действительно засада по наши души, то слишком долго ожидать они не смогут.
Максимов пожал плечами. Ждать так ждать. Хотя десантник прав. Нет никакой уверенности, что это засада, причeм засада именно на них. Так стоит ли торопливыми действиями выдавать столь удобное место наблюдения. Старший лейтенант переполз на прежнее место, пристроился у такой же дыры в стене и стал ожидать действий противника.
- Господин унтерштурмфюрер, мне кажется, что я наблюдаю русскую разведку. - Сидящий у оконного проeма шарфюрер повернулся к расположившемуся в глубине комнаты офицеру.
- Ты уверен? - Унтерштурмфюрер встал с кресла, найденного его солдатами в одной из соседних комнат, поднял бинокль и принялся наблюдать за домом, в котором по утверждению шарфюрера Шлоссера расположились русские.
Спустя некоторое время он действительно обнаружил тщательно замаскированного наблюдателя, занятого разглядыванием компании штурмбанфюрера Ульриха. Этот повеса и прожигатель жизни не изменял своим привычкам и на краю возможной гибели. Таскал повсюду многочисленную свору прихлебателей, главной обязанностью которых было расхваливать своего покровителя, используя для этого самые превосходные степени. Даже новую шлюшку с собой прихватил, устроив той звание гауптшарфюрера для солидности.
Унтерштурмфюрер почувствовал как накатывает раздражение вперемежку с завистью. Повезло же Ульриху родиться любимым племянником высокопоставленного дядюшки, который души не чает в этом оболтусе, прощая ему многочисленные пьяные дебоши и прилагая все свои связи для спасения этого недоумка от давно заслуженного трибунала.
Можно, конечно, по старой памяти набиться в приятели к Ульриху. Как-никак в одной школе учились. Пусть и не в одном классе, а двумя годами позже, но всe же. Можно было бы при случае напомнить недолгое уличное приятельство. Но характер не позволяет. Не создан унтерштурмфюрер Лангер для лизания начальственных задниц. Не смог перебороть себя, как ни умоляла его мать поступиться гордостью и пойти на поклон к Ульриху.
Ну, не он один такой разборчивый. Шлоссер на той же улице вырос, что и они с Ульрихом. Мог бы перебраться в денщики к штурбанфюреру, но не пошeл. Половину Польши на брюхе прополз, два ранения и один железный крест заработал, но не захотел терять уважения своих сослуживцев, меняя изменчивую судьбу солдата на спокойное житьe тыловой крысы.
Может быть и зря. Вон в компании Ульриха звания меняются с быстротой курьерского поезда. Эта белобрысая сучка какой-то месяц назад была рядовой связисткой одного из многочисленных штабов, а теперь щеголяет высшим унтер-офицерским званием Ваффен СС. Шлоссер свой круговой кант на погоны полтора года зарабатывал потом и кровью. И неизвестно сумеет ли, а самое главное успеет ли, он дослужиться до гауптшарфюрера.
Если война и дальше так пойдeт, то однозначно не успеет. Как и сам унтерштурмфюрер Лангер не дождeтся давно обещанного следующего чина. Может оно и к лучшему. Чем ниже звание, тем меньше с тебя спрос. А спросить могут! И спрашивать есть кому. На той стороне улицы поджидают.
Унтерштурмфюрер убрал бинокль и направился к выходу из комнаты. Стоило сообщить начальству об обнаруженной русской разведке.
- Не понимаю я тебя, Фридрих. - Говоривший вытащил из кармана хорошо сшитого костюма коробку дорогого трубочного табака, извлeк трубку, не торопясь набил еe, прикурил от длинной спички и продолжил. - Почему ты выбрал именно это место для перехода линии фронта? Не лучше ли было сделать это на одном из участков, контролируемых дивизиями СС. Не пришлось бы прятаться от своих.
- Я с вами не согласен, оберфюрер. - Ответил ему высокий худощавый штандартенфюрер. - Там бы пришлось скрываться ещe тщательнее. Там бы начали задавать вопросы, на которые нужно было бы ответить. А что отвечать? Что мы собрались совершить небольшую прогулку в тыл к русским?
Оберфюрер покачал головой то ли соглашаясь, то ли выражая сомнение, поменял местами скрещeнные ноги и переместил на спинке кресла лысоватую голову. Притащенное солдатами сопровождения кресло было великовато для его небольшого роста, но выбирать не приходилось. Ничего более подходящего в изрядно подчищенном мародeрами доме не нашлось, а проводить поиски в соседних зданиях Фридрих запретил. Хоть и стараются солдаты Вермахта лишний раз не контактировать с военнослужащими войск СС, но простого человеческого любопытства никакими приказами не запретишь. Достаточно того, что ему пришлось переодеваться в гражданскую одежду и добираться сюда на раздолбанном «Опель-капитане», а также подключить к операции дезинформации своего непутeвого племянника. Тот хотел взбрыкнуть по привычке, но встретив сердитый взгляд дяди, счeл за лучшее промолчать и отправился будить и опохмелять своих собутыльников. Харро в последние месяцы как с цепи сорвался, удерживать его в рамках приличий всe труднее и труднее. Фридрих советовал устроить ему протрезвляющую прогулку в окопы Восточного фронта. Неплохо бы. Но Барбара! Сестра окончательно утратила остатки здравого смысла и трясeтся над своим драгоценным сыночком, как наседка над цыплeнком.
Ах, Харро бедненькому приходится слишком рано вставать!
С трудом продрать глаза к десяти дня - это слишком рано? Он, оберфюрер СС, вынужден подниматься в шесть, чтобы успеть выполнить все дела, в том числе и в очередной раз уладить скандалы этого мамочкиного чада. Сколько раз он порывался наказать племянника по-настоящему, но каждый раз натыкался на умоляющий взгляд сестры и остывал. Завтра придeтся выдержать очередную истерику, как только Барбара узнает о командировке еe ненаглядного Харро так близко к линии фронта.
Оберфюрер усилием воли отогнал неприятные мысли. Проблемы будут завтра, а сегодня надо сосредоточиться на задании. Группенфюрер возлагает особые надежды на миссию штандартенфюрера Франка, или как его там на самом деле. Настоящее имя этого индивида не известно даже ему, не в курсе и другие немногочисленные посвящeнные. Выскочил два месяца назад неизвестно откуда, как чeртик из табакерки - просим любить и жаловать: штандартенфюрер Фридрих Франк. Никаких данных по этому Франку найти не удалось ни самому оберфюреру, ни тем из его знакомых, кому можно было поручить поиски, не опасаясь огласки. Единственное в чем можно быть уверенным на все сто процентов это то, что новоявленный штандартенфюрер военный, настоящий военный, а не переведeнный в чeрные дивизии функционер общих СС. Как ни пытается он прятать выправку, военная косточка проглядывает через не слишком умелую и не очень старательную маскировку. А узнать что-либо у вояк с каждым днeм всe труднее и труднее. Они и раньше не жаловали «выскочку из пивной», а тем более теперь, когда проигрыш в войне становится всe более очевидным. Каждое посещение штабов Вермахта это незаживающая рана на душе оберфюрера. Любая мало-мальски значительная особь провожает каждый чeрный мундир настолько презрительным взглядом, что возникает физическое ощущение плевка в лицо. Подойти бы вплотную, да засветить в глаз, как в далeкой фронтовой молодости. Но нельзя! Приказано поддерживать с армейскими если не дружелюбные, то хотя бы нейтральные отношения. И терпеть, терпеть и терпеть!
Время ещe не пришло. Да и придeт ли?
Когда Гитлер рвался к власти, тоже возникало ощущение, что «после победы будем вытирать о буржуев ноги». А что вышло? Как правили Круппы и Симменсы до торжества национал-социализма, так и остались у властного кормила. Пусть не так явно, но всe равно ни одно важное решение без их ведома фюрером не принималось. А вот спросить преданных соратников по борьбе «наци номер один» забывал всe чаще. Да и оповещать об уже принятых решениях не всегда считал нужным.
Прав был Штрассер, когда предлагал объединиться с коммунистами и перевешать всех этих хозяев жизни. Не послушали, посчитали, что Гитлер может дать больше. Он действительно дал. Сытую и богатую жизнь, ощущение собственной значимости и важности, затаeнный страх знакомых и бывших друзей, а также маячащую впереди виселицу, если не удастся задуманное группенфюрером Гейдрихом дело.
Оберфюрер потeр короткую шею. В последнее время у него всe чаще возникало ощущение затягивающейся на шее удавки. Обычными стали ночные кошмары, не дающие возможности забыться и отдохнуть. Пришлось даже к докторам обратиться, не объясняя, впрочем, мозгокрутам причины возникшего недомогания. Выписанное снотворное дарило тяжeлый, мутный сон, с неясными тенями смутных сновидений ни о чeм, но, хотя бы, не приходилось несколько раз за ночь вскидываться в холодном поту, когда ухмыляющийся палач накидывал на него верeвку.
Неисповедимы пути господни. Давно сгнил в земле тот французский солдат, убитый ефрейтором Брокманом в далeком четырнадцатом году. За давностью лет не помнятся ни место, ни условия, в которых столкнулись в рукопашной схватке рота армии Кайзера и противостоящая ей обслуга французской гаубичной батареи. А вот лицо того галла вернулось спустя двадцать семь лет в образе неумолимого палача, чтобы напоминать оберфюреру Брокману о неотвратимости возмездия.
Штандартенфюрер Франк наблюдал за блуждающими по лицу его начальника тенями мыслей. Оберфюреру было страшно, как ни прятал он это чувство за маской деловой озабоченности. От него просто смердело страхом, специфическим страхом приговорeнного к смертной казни убийцы и клятвопреступника.
Когда-то, очень давно, молодой и глупый Фридрих гордился умением чувствовать чужие эмоции. Пока не попал на войну, где страх, боль, ужас, отчаяние, сменяющееся робкой надеждой, не излилось на него неиссякаемым водопадом.
Жуткая то была война - гражданская. Когда вчерашние друзья становились непримиримыми врагами, родственники проклинали друг друга самыми страшными проклятьями, жизнь человеческая не стоила ни гроша, а самой большой ценностью были патроны к главным аргументам во всевозможных спорах - мосинской трeхлинейке и вездесущему нагану.