- Командир, вправо посмотри. - Панкратов тронул Пашку за руку и взглядом показал в том направлении, куда по его мнению нужно было взглянуть в первую очередь.
Павел подкрутил резкость бинокля, пытаясь выхватить из нагромождения ветвей то, что так взволновало его второго номера. Маскировались там хорошо, но не для таких асов, как младший лейтенант Чеканов и сержант Панкратов. Три человека в обычной полевой форме Вермахта старательно выглядывали что-то немного в стороне от их позиции. Солдаты, как солдаты, на эсэманов не похожи, защитного камуфляжа, который использует войсковая разведка немцев, тоже нет, если бы не проводимое ими наблюдение, то можно было бы их принять за прячущихся от патруля фельджандармерии дезертиров.
Видели уже такое. Забавно было наблюдать на лицах несостоявшихся покойников смену ужаса ожидаемой смерти на радость осознания того, что попали в плен к противнику, и никто не потащит их вешать к ближайшему подходящему дереву или столбу.
Единственное, что напрягало в наблюдателях - ну непохожи они на разведку, которой полагалось бы вести себя таким образом. Пусть, не испуганные молокососы, спасeнные ими от скорого суда полевой жандармерии, но всe же не того уровня профессионалы, которым должны были поручить подобное дело. К тому же объект утверждал, что встречать его должны именно эсэсовцы, а эти... На белокурых бестий не тянут. Пусть, и помельчали эсэсовцы в последнее время, но всe же покрупнее будут, чем эти наблюдатели.
Доложить всe же стоило. Пашка кивнул Панкратову, тот вытащил из своего ранца рацию, выдвинул антенну и попытался связаться с командиром взвода. Эти новомодные рации попали в их взвод только после того, как они оказались под новым командованием. Что там произошло, знает только командир, но по прибытии на фронт их взвод немедленно отправили в штаб фронта, где их ожидал человек с майорскими погонами, но столь властным взглядом, что сразу стало понятно, если и был он майором, то так давно, что за давностью лет позабыл, как настоящие майоры должны вести себя в присутствии генералов. Капитана Синельникова, а вернули командиру звание на другой день после их прибытия, липовый майор знал, как и сам капитан прекрасно представлял с кем он имеет дело. Разве что удивился командир сверх меры, Пашка такого выражения лица у него и не помнит. А дальше завертелось в обычном режиме их взвода, тренировки, тренировки и снова тренировки. Не зря фельдмаршал Суворов любил говорить, про «тяжело в ученье - легко в бою». От таких учений с радостью в бой убежишь. Да над ними ни в одной учебке так не издевались. К концу первой недели чуть не взорвались, не пацаны зелeные они, а осназовцы с боевым опытом, но бунт угас, как только в один строй с ними сам капитан Синельников стал. Стало ясно - дело настолько серьeзное, что впору пугаться. Но пугаться было поздно, да и не привыкли.
Хотя, ничего особенного ещe не произошло. Прошлогодние рейды не в пример опаснее были. А тут сиди, высматривай разведку противника. Единственная сложность, что не убить или захватить требуется, а выйти на контакт и объект из рук в руки передать. А вот кому передавать?
Андрей поковырялся в настройках рации, перешeл на нужную волну, доложил капитану об обнаруженных немцах, получил приказ ждать и убрал рацию в свой ранец. Пашка ещe раз глянул на новое оборудование, сказали бы ему месяц назад, что такое в природе существует, ни за что бы не поверил. Вместо здоровенного железного ящика, который в прошлые рейды таскали, на этот раз выдали им небольшие коробки, с полкирпича размером, а по весу, и сравнить не с чем. За размеры заплатили меньшим расстоянием устойчивой связи, да небольшим числом фиксированных диапазонов связи, как пояснял Панкратов, но по мнению Пашки замена вполне равноценная, раз уж теперь рация у каждой боевой группы есть. Приспичило им мнение командования узнать, и тут же доложились, а раньше или пришлось бы обратно ползти, или начинать операцию на свой страх и риск.
Немцы активности не проявляли, похоже, что и подремать пристроились. Пашка пожалел о том, что поторопился доложиться. Какая же это разведка, это тыловые раздолбаи на отдыхе. Ещe бы костерок разложили. «Разведчики»!
Вскоре к ним добрался капитан с одним из сопровождаемых. Для солидности объект снабдили целой свитой, которая должна была убедить немцев в реальности событий. Выходит человек из вражеских тылов, по дороге таких же несчастных встречает, дальше следуют вместе. Хотя, даже беглого наблюдения за группой сопровождаемых было достаточно для того чтобы понять - знают они друг друга намного лучше, чем по легенде говорится. Этот, который приполз сейчас, главному объекту вообще родственник. Уж очень похожи, да и поведение, манера говорить наедине, взгляды, бросаемые в сторону друг друга, выдают родню, может быть дальнюю, но непременно родню.
Или очень близких друзей, давно знающих друг друга. Они с Панкратовым прекрасно понимают друг друга без всяких слов, по одним взглядам или жестам. Но они больше года воюют в одной снайперской паре, а такие вещи всe же редкость.
Капитан выслушал доклад Панкратова, обнаружившего наблюдателей, внимательно осмотрел немецкий дозор сам, передал бинокль немцу. Тот долго смотрел, ожидая какого-то только ему нужного знака. Наконец отдал бинокль капитану Синельникову и молча кивнул. Тотчас освободился от маскировочной накидки и едва не попeр напрямую из кустов.
Пашка тихо выругался, осаживая немца назад, красочно описал, что по его мнению нужно делать с такими вот горе-диверсантами. Немец радостно заулыбался на это высказывание, и тут же выдал столь забористую матерную частушку, что Пашка с Андреем просто онемели от удивления. А Ганс-то оказывается по-русски чище их шпарит. Вот тебе и немец.
Но с замечаниями немец согласился. Выслушал короткий инструктаж, отряхнул вымазанные в пыли брюки, поправил пиджак, натянул поглубже на голову армейское кепи со споротым орлом и на этот раз направился в тыл их позиции.
- Меня Пeтр зовут. - Бросил он напоследок и исчез в старом оплывшем овраге, который Чеканов с Панкратовым выбрали в качестве наблюдательного пункта.
Минут десять спустя Пeтр выбрался из оврага в полукилометре от их позиции и прихрамывая на раненую ногу двинулся в сторону немецких разведчиков, старательно изображая беженца, которому нужно на запад, но который боится выйти на проходящую севернее дорогу. Немецкие наблюдатели его заметили и замерли, наблюдая за ним, хотя только что едва не выдали свою позицию слишком активным перемещением. Пeтр, как и предлагали, двигался так, чтобы кусты с немецким дозором оставались в стороне, но не слишком далеко от его пути. Вскоре он поравнялся с ними, повернулся в сторону и что-то сказал. Затем махнул рукой и зашeл за кустарник.
- Ещe один дезертир следует в благословенный тыл в надежде отсидеться за чужими спинами, пока мы тут проливаем кровь за фюрера и Рейх. - Патетически воскликнул, правда вполголоса, Векман и даже руку вскинул вверх и в сторону, повторяя один из любимых жестов фюрера.
Что-то сегодня он излишне разговорчив. Гофман посмотрел на восток и увидел бредущего в их сторону человека. Под категорию дезертира он действительно подходил. Недостаточно стар для освобождения от призыва в фольксштурм, да и армейское кепи на голове, скорее всего, остаток от выброшенной второпях формы. Довольно сильно хромает, наверное, последствия ранения, но может и притворяется.
- Надо бы остановить, а то выйдет на дорогу, а там жандармерия, а они долго разговаривать не будут. - Предложил Граве, пожалев неведомого дезертира.
Гофман промолчал. И жалко человека, и хочется его предупредить. А что дальше? Да, и позицию выдавать они не имеют права. Пусть идeт мимо. Если счастливчик, то сумеет вывернуться, а если невезучий, то бог ему судья. Гофман торопливо перекрестился, заметив как недовольно скривился Граве и усмехнулся Векман. Будь на его, унтер-офицера Гофмана, месте кто-нибудь менее терпеливый, то уже бы давно эта парочка заработала взыскание. Но эти двое лучший в их роте, да и батальоне тоже, пулемeтный расчeт. А также единственные люди в его отделении, кто хоть как-то пригоден для ведения разведки. Иногда мелькала мысль - а как бы повели себя его напарники, не будь здесь его, командира отделения. Не перебежали бы на ту сторону?
А прохожий приближался. Предполагаемый дезертир хромал всe сильнее, то ли устал, то ли заметил их и торопился показать насколько сильно он ранен. Правда, глядел он в основном в направлении далeкого полотна шоссе, по которому двигался непрерывный людской поток. Гофман понемногу терял интерес к человеку, озабоченному только тем, как незаметно выбраться на шоссе и смешаться с толпой беженцев. Вот только, чудилось ему что-то знакомое в этом беженце, но догадка бродила где-то на задворках сознания, не спеша подсказать, кого именно этот человек напоминает. Человек подошeл к ним почти вплотную, повернулся в сторону кустов, за которыми они обосновались, и сказал:
- Гофман, не стреляйте. Это я - Бехер.
Курт с ненавистью посмотрел на почти полностью седой затылок оберфюрера Брокмана, погладил рукой висящий под мышкой автомат, но смог перебороть свой порыв.
- Я не убивал твоего отца, Мейстер. - Внезапно сказал оберфюрер. - Ведь, ты же Мейстер? Я не ошибся?
Курт замер. О том, что он Курт Мейстер не знала ни одна живая душа в округе, километров на сто, как минимум. Ему поменяли имя и фамилию ещe три месяца назад на начальном этапе подготовки операции. Он и сам порой чувствует себя другим человеком. А тут... Откуда эта эсэсовская сволочь его знает? Он сам вспомнил лицо этой мрази совершенно случайно, просто удачно легли солнечные лучи на физиономию одного из сопровождаемых, и Курт вспомнил того эсэсовца, который арестовывал его отца в далeком тридцать четвeртом году. Неужто Брокман смог запомнить его, тогда молодого и наивного, верящего в человеческую дружбу. Отец, ведь, встретил будущего оберфюрера как друга. А тот заявился только для затем, чтобы отправить фронтового товарища на смерть.
- Не мучайся загадками, Мейстер. - Продолжил Брокман, по прежнему не поворачиваясь к собеседнику лицом. - Ты просто похож на свою мать. Ты просто очень сильно похож на свою мать. Ты просто очень сильно похож на свою мать Гертруду Мейстер.
- Вы знали мою мать? - Любопытство перебороло в Курте остатки осторожности.
- Я не помню твоего имени. - Вместо ожидаемого ответа сказал оберфюрер.
- Курт.
- Ты знаешь, Курт, как познакомились твои отец и мать?
Брокман повернулся лицом к сыну своей несостоявшейся невесты и бывшего друга. Что он знает о том, что произошло на самом деле? Что посчитали нужным рассказать этому плоду греховной любви? Любви не принесшей счастья никому из них, в том числе и этому молодому гауптманну.
- Мать говорила, что они познакомились весной шестнадцатого года, когда отец по каким-то делам приехал в их город.
По каким-то! Брокман невесело усмехнулся. А что другого могла рассказать эта предательница? Какое значение имеет теперь и его любовь и его подарки, награбленные, чего греха таить, им, ефрейтором Брокманом, во Франции. Лучше бы он отдал те отобранные у французов золотые кольца своей матери, она заслуживала их намного больше. Да и то колье, снятое с богатой француженки, лучше бы смотрелось на его сестре. Хотя, Барбаре и так жаловаться не на что.
- А что говорил твой отец? - Спросил Брокман, заранее зная ответ.
- Отец не захотел говорить на эту тему. - Курт подтвердил сомнения оберфюрера.
Конечно, выглядеть подлецом в глазах родного сына не очень приятно. Но мог бы что-нибудь соврать. Хотя, вранья в этой ситуации с обеих сторон нагородили столько, что и те, кто непосредственно принимал участие в этой истории, не сразу смогут ложь от правды отличить. По крайней мере, сам Брокман так и не смог разобраться кто же кого соблазнил, то ли Людвиг Гертруду, то ли Гертруда Людвига. Да и какое это имеет значение теперь? Достаточно того, что эти двое сломали ему жизнь. Впрочем, не только ему, но и себе.
- Твой отец попал в дом твоей матери по моей просьбе. - Оберфюрер решил просветить Курта Мейстера относительно условий встречи его родителей. - Он должен был отвезти моей невесте подарки, которые я приготовил ей за полтора года войны.
Курт вначале не понял причeм здесь этот эсэсовец, открыл рот для уточняющего вопроса, но тут же захлопнул его. Всe стало предельно ясно. И недовольство матери, когда он в детстве спрашивал про своего отца, и беззлобные шпынянья мачехи, не слишком довольной появлению в семье внебрачного отпрыска мужа, и странный взгляд отца, обнаружившего на пороге своего дома давнего фронтового товарища. Так много думалось сказать предполагаемому убийце отца, а говорить-то нечего. Если сказанное оберфюрером правда? А как проверить?
Курт развернулся и пошeл в сторону фольварка, в котором обосновалась русская разведгруппа, предназначенная для их сопровождения.
Брокман проводил взглядом парня, который мог стать его сыном. Тогда, после войны, он почти решил забыть измену Гертруды и жениться на ней. Так и произошло бы, если бы не Барбара. Она сделала всe возможное, чтобы этого не случилось. Тогда активность сестры казалась всего лишь проявлением обиды за него, за семью, за несчастную судьбу самой Барбары - еe муж остался лежать в земле далeкой Бельгии. Ей, венчанной законным браком в церкви, куковать одной, а этой мерзавке Мейстер, согрешившей в ожидании еe недалeкого братца, достанется счастье семейного очага. Со временем к нему пришло понимание того, что главным мотивом, движущим Барбарой, был материальный. Сестре он был нужен, как человек, главное предназначение которого содержать еe семью. Вот, только изменить ничего уже было нельзя. Наследником немалого, даже по меркам его круга, богатства будут не его неродившиеся дети, а непутeвый отпрыск дражайшей сестрицы. Слава всем богам, что удалось хоть на время избавиться от него. Пусть посидит в русском лагере для военнопленных, глядишь ума немного прибавиться. Барбара, конечно, устроит истерику. Хотя, почему он должен выслушивать стенания этой дуры? Отправить еe вместе с детьми старшей племянницы в Баварию, где у мужа младшей племянницы живут родители, и пусть дожидаются конца войны. По всем признакам ждать недолго осталось.
Штандартенфюрер Франк ожидал результатов русской разведки. Вернее, прежде всего интересовало его участие в ней своего брата. Петька сам напросился в этот рейд, хотя врачи русского госпиталя были против. Но вот же взбрело братцу в голову, что он лично должен предупредить свою семью, чтобы не торопились эвакуироваться на запад. На попытку приказать ему штандартенфюрер получил вполне ожидаемый от старшего брата ответ, в виде пожелания сходить по всем известному в России адресу.
Сегодня Петька с утра ушeл с русским капитаном, почти пять часов прошло, а известий всe нет. Встретить их должны, сигнал на той стороне получен, подтверждение пришло практически сразу. Но где в этой мешанине советских и немецких частей отыскать безопасное окно. Плюс обоюдная секретность. Русские прячутся от своих частей, ему на той стороне нужно миновать пристального внимания немецких подразделений. Может, не стоило соглашаться? И отправиться в Сибирь валить лес? Это в лучшем случае, а в худшем бесследно исчезнуть в каком-нибудь каменном мешке или прогуляться до расстрельной стенки. Ему не настолько надоела жизнь, чтобы заканчивать еe так рано. Ещe и сорока нет. Петька больше чем на десяток лет старше, но тоже не торопится прощаться с жизнью. Ухватился за предложение русской разведки мeртвой хваткой, отчитал младшего брата, не желавшего влезать в старые дела на новых условиях. Только что подзатыльников не надавал.
Петька всегда был решительнее и бесшабашнее. Родители помнили проказы старшего сына долгие годы, и невольно сравнивали с поведением младшего, которого больше интересовали книги, чем обычные мальчишеские забавы.
Как выяснили русские следователи, родители уже умерли. Мать ещe в тридцать втором, а отец два года назад. Обе сестры живы, у обеих семьи, дети, у старшей уже и внуки есть. Петька, когда узнал это, часа три столбом сидел, всe куда-то вдаль смотрел, как признался потом - жизнь свою наново примерял. Думать было о чeм. У старшей сестры муж, их общий знакомый кстати, генерал, корпусом в Иране командует. У младшей еe избранник таких карьерных высот не достиг, но инженер не из последних, в Саратове на крупном заводе цехом руководит. Бывший солдат роты штабс-капитана Бехера армией в Норвегии командует. А он большую часть жизни в слесарной мастерской напильником работал.