Когда я пришла в себя во второй раз, я смутно, но понимала, что происходит. Пришлось быстро свыкнуться и с тех пор мир для меня изменился навсегда. Физические повреждения глаз отняли зрение. А слова доктора прозвучали словно приговор. Не знаю, что именно я должна была чувствовать: панику, ужас, отчаяние? Возможно. Но я приняла случившееся как данное. Наверное, это ненормально, согласна, но мне уже было плевать. Это уже случилось, так чего думать. Я это быстро поняла. Нытье и жалобы ни к чему не приведут, а жалеть себя никогда не стоит. Нужно думать, что делать дальше.
— Пострадали только глаза?
— К счастью, да. Сломанные кости быстро заживают, — в голосе доктора уловила нотки сочувствия.
Ну, вот. Ничего страшного. Ничего… Страшного…
Помимо него в палате была ещё миссис Кимберли. Я могла поклясться, что знаю, как она смотрит на меня. Она хорошая, но не стоит жалеть ту, кто всегда готова к смерти. Как там было: «В ситуации «или/или» без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации «или/или» практически невозможно. А смерть — это не так уж и плохо, если это твой выбор, конечно».
Что тут можно сказать — бывает. Но, знаете, я бы не сказала, что я совсем ничего не вижу. Ведь что-то было в этой тьме. Что-то, что я не видела, когда была зрячей.
========== 1.2 ==========
Первые дни было страшно просыпаться. Страшно и больно. Просто представьте себе, ты приходишь в себя, вроде бы что-то ощущаешь, слышишь, осознаешь себя и мыслишь, а вроде бы все равно ничего не видно — сплошная черная стена кругом, словно тебя заперли в твоем же теле. Это обескураживает. Но я не спешила. В который раз очнувшись в кромешной тьме, медленно отдышалась, прислушалась. Концентрируясь на своих ощущениях кроме зрения, прощупала палату: слева сверху дул легкий прохладный ветерок, совсем рядом слышался низкий гул электричества, видимо от аппаратов, откуда-то со стороны накатывались тихим неразборчивым шепотом чьи-то голоса, топот и скрип колес.
Сориентировавшись на местности, сконцентрировалась на самочувствии. Во всем теле ощущалась неприятная ломота и тяжесть, особенно в области груди. Попыталась пошевелить пальцами на руках и на ногах — получилось. Это хорошо, очень хорошо. У меня надежно зафиксировали всё туловище, чтобы я случайно не усугубила заживление сломанных рёбер. Потому дышать было крайне неприятно, да и во рту пересохло просто жуть. Но как бы то ни было, ничего сверхужасного.
Еле-еле подняв руку, ощупала лицо. Вроде бы ничего, всё на месте, хотя, как мне вообще судить — не представляю. Впрочем, представить-то могу — лицо Франкенштейна во всей красе или тысячелетняя мумия. Раз водитель погиб, то авария была не такой легкой, чтобы отделаться всего лишь царапинами, верно? Потратив все силы на мимолетное пробуждение и исследование, вновь погрузилась в сон.
Самые трудные дни проходили обрывками, меня постоянно одолевала жажда, озноб, вялость, тошнота и боли в голове и в груди — эти ощущения я помнила отчетливо. А всеобщая слабость, куда же без неё, была моей спутницей почти до самого конца пребывания в больнице.
Но шло время и темнота постепенно изменилась, немного. Слепота, естественно, никуда не делась, но что-то появилось во тьме — странные линии вокруг, замысловатые очертания и дымчатые образы. Я пыталась «рассмотреть» их — выходило крайне… странно. Казалось, изменилось не только «зрение», но и слух. Каждый звук отдавался в голове странным эхом, многократно повторяясь внутри черепной коробки. Мне сказали, что это может быть пошел процесс адаптации мозга. Как там говорилось: при потере одного из чувств обостряются остальные. Не знаю, насколько это выражение правдиво, однако соглашусь с тем, что мозг вынужден подстраиваться под сложившиеся реалии и тем самым, наверняка, пытался компенсировать потерю одного из важнейших чувств восприятия вот таким вот непонятным путем.
Вскоре я спокойно могла ходить. Ноги уверенно держались, хотя за эти недели постельного режима мышцы немного подзабыли, что это такое — двигаться. Однажды за самоуправством меня застукала медсестра, когда я шаркала по палате вдоль стен и ощупывала все объекты, постоянно спотыкаясь и чуть не сбивая их все тараном, подобно только что родившемуся котёнку. Она меня тогда знатно отругала. Её голос звучал с некоторой хрипотцой, поэтому я её запомнила очень хорошо. С тех пор она с меня глаз не сводила, и постоянно напоминала, что я — буйная пациентка и за мной нужен глаз да глаз. Вот так, с юмором медсестра попалась.
Сообщили, что рёбра срослись нормально, но все равно долгое время было неприятно дышать, пусть уже и без боли как таковой. Возможно это из-за лекарств, чтобы не было сильного воспаления. Через шесть дней пропала слабость и тяжесть в груди. Я уже могла дышать свободно. Никогда бы не подумала, что буду так радоваться тому, что просто дышу без каких-либо затруднений и неприятных ощущений при этом. Тем самым худшие дни остались позади. По крайней мере, я думаю, что это так — куда ещё хуже-то, верно?
Так что, можно было подвести некоторый итог: после аварии всё, кроме зрения, пришло в норму. В какой-то степени можно сказать, что мне повезло — не сбылись самые страшные прогнозы врачей. Травма головы и позвоночника могла вызвать кучу осложнений, куда хуже слепоты. И я с ними полностью согласна. Лучше потерять зрение, чем стать овощем на всю оставшуюся жизнь, ведь так? Да уж, тот еще выбор, конечно, никому не пожелаешь.
«Глядя» в окно, ну я думаю, что я «смотрю» в окно, вспомнила вчерашний разговор со своим доктором о своем направлении в реабилитационный центр. И, знаете, я как-то пропустила, что лето сменилось осенью. Погода на улице заставила меня убедиться в мимолетности времени. В день, когда я поселялась в реабилитационный центр, шел дождь и гуляли прохладные порывы ветра. Прекрасный запах и шум дождя — что могло быть лучше…
***
Молниеносно, без каких-либо ожиданий и треволнений пошел второй месяц, как я проходила курсы реабилитации — заново училась как жить и просто радоваться жизни. Признаюсь, мне здесь даже понравилось. Но уже через месяц мне придется покинуть это место, и включаться в нормальную жизнь. Интересно, а какова была она — моя нормальная жизнь? Ну да ладно, с этим разберемся.
В реабилитационном центре меня научили навыкам к самостоятельной жизни: ну, самообслуживание там, пространственная ориентировка, система Брайля и письменность, элементарные трудовые навыки, т.е. таких навыков и личных качеств, которые позволили бы мне реализовать свои возможности в современном обществе и вернуться к полноценной активной жизни с учетом моего положения. За эти два месяца полностью изменился привычный образ жизни. Тут уже не прохладишься, без строгой самодисциплины никуда. А дотошное следование собственному распорядку дня помогает не сойти с ума и дает чувство контроля.
Изменения касались даже таких мелочей как одежда. Теперь я понимаю, что пуговицы придумал тот, кто ненавидел слепых всем сердцем. Вместо джинсы и рубашек я выбрала свободный спортивный костюм. Его легко надевать и вообще, ткань у него такая гладкая и мягкая… Мм… Кхм-кхм, извините, отвлеклась. А вот с обувью я ничего не решила, хотя и советовали что-то легкое, но я оставила высокие кеды — шнурки помогут мне постоянно развивать моторику, нашла я себе тупое объяснение.
Так, что ещё можно сказать? Из нового у меня появилась раскладная трость из легкого и прочного сплава, также прикольные очки со светодиодами. Почему со светодиодами? Просто для того, чтобы не быть как все слепые. Последнее, в общем-то, не обязательно, ну пусть будет, не помешает. Так сказать, это будет моим отличительным знаком.
Думаю, я готова к самостоятельной жизни. Осталось, наконец-то, пройти последнюю проверку в Зале Разуме, получить заслуженную «0», попрощаться с приютом и ворваться в жестокий мир. Я так и так хотела поступить до аварии. Как говорится, жизнь-то продолжается. Даже подыскала себе подходящее учебное заведение. Раз уж я теперь льготник сразу по нескольким пунктам, можно с повышенной уверенностью надеяться на поступление.
— Ну что, Анна, готова? — после хлопка открывшихся дверей раздался рядом голос доктора Шарри, ответственного за пространственную ориентировку. — Анна? — повторил он, вырывая меня из пелены воспоминаний и размышлений.
Его легко узнать по низкому утробному голосу, всегда доносящимся откуда-то выше тебя и по тяжелой поступи. Почему-то я представляла его, как огромного бугая с маленькими и добрыми глазенками. Все пациенты отзывались о нем очень хорошо — что истинно факт.
— Тот же маршрут?
— Нет, сегодня боевое крещение — тебя ждут оживленные улицы нашего славного города, но без сопровождающего.
Ага, как же, отпустил он своих пациентов. Точно будет неподалеку. Уж слишком он любит свою работу, что достойно похвалы.
— А можно мне наушники?
— Ты серьезно, Анна? — думаю, он скрестил руки на груди и смотрит на меня сейчас с легким укором, а может и не с легким.
— А что?
— Сколько раз говорить, слух — один из твоих опор, надежный ориентир и друг. А лишний шум будет только мешать.
— Да ладно, я справлюсь. Или вы хотите лишить меня единственной радости в жизни? Уверяю, я буду предельна осторожна. К тому же, разве я не освоилась так, что во мне слепого не заподозришь, если бы не эти очки и трость? Отнятое зрение взамен даровало мне нечеловеческую ловкость!
— Ага-ага, скажи ещё супер силу.
— Ну, а если я скажу «пожалуйста»? — без зрения как-то сложно сделать жалостливый взгляд, но, по-моему, что-то получилось.
— Ладно, я сейчас… — сдался он под моим напором и ушел, хотя я расслышала его тихий шепот. — Надеюсь, меня за это не уволят…
Когда он вышел, покрутила тростью и отточенными за все эти дни движениями разобрала её в один взмах. Мне нравится моё новое приспособление. Её вес приятно ощущается в руках, эргономичная рукоять идеально лежит на ладони, а эти щелчки при разборе — просто мм… Только вслушайтесь. Радостно орудуя тростью, спокойно покинула свою палату и вышла в оживленный коридор реабилитационного центра.
Сразу скажу, доктор зря так волнуется. Как я уже говорила, я точно готова к жизни. И я же не полностью ослепла, как бы дико это не прозвучало. Да, я не вижу нормально, однако… Гм… Эх, как бы объяснить-то? Гм… Вот, вы когда-нибудь видели снимки в негативе? Ну, фото с черным фоном и грубо выделенными краями объектов светлыми линиями. Можно сказать, у меня почти то же самое, но и это ещё не всё. У меня будто бы расширился круговой обзор. Звучит бредово, весьма бредово, соглашусь, но у меня нет других объяснений. Хотя, по-моему, это просто создается такое впечатление из-за пространственной ориентации на слух — не более.
Честно сказать, к такому было сложно привыкнуть, когда боишься сделать каждый шаг. Но потом пошло. И страх медленно отступил. Сначала это было очень и очень необычно, да и сейчас, если честно, тоже — я не полностью привыкла к изменениям. Ориентироваться в пространстве теперь приходилось совсем иначе. Но человек — тварь приспосабливающая, так что, вопрос лишь в упорстве и времени. Возможно, в будущем я стану ориентироваться подобно летучей мыши, кто знает-кто знает…
С доктором Шарри мы встретились уже у холла на первом этаже. Он одолжил свои наушники и сопроводил до внешних ворот территории центра. И пожелав удачи с наставлением о том, чтобы я постоянно была на связи, сказал, когда мне возвращаться.
Снаружи ясно ощущалось приближение зимы. Временами пронизывали кусачие морозные ветра. Я подняла воротник спортивки до носа и несколько минут прислушивалась к звукам. Со всех сторон меня окружала жизнь города: рев моторов, сигналов, гомон людских разговоров, где-то играла музыка. На утреннюю прогулку по городу ушло несколько часов. И я вернулась обратно без каких-либо синяков, которых явно ожидал увидеть Шарри.
После обеда меня ждало последнее занятие в «бытовой самостоятельности» — необходимое условие социальной адаптации незрячего человека. И до моего «выпуска» из реабилитационного центра оставались считанные дни. И они, ставшие рутиной, пролетели один за другим, приближая «долгожданный» день выписки в одно мгновение. А потом настала пора и с сегодняшнего дня я стану «нормальной». К полудню меня навестила миссис Кимберли, чтобы забрать и поделилась с последними новостями.
— Здравствуй, Анна, — пришла она, когда собирала свой рюкзак.
— Привет, — ответила, не обернувшись. Я уловила запах — от неё пахло приятным мылом, лаванда, вроде бы.
Пару минут я ощущала на себе её взволнованный взгляд. Повернувшись, присмотрелась к её очертаниям. Они немногим отличались от очертания остальных людей. От неё будто бы веяло некой мягкой теплотой, которая нежно обволакивает тебя всю. Потому что она сама такая, да? Строила предположения. Некоторые люди и впрямь выглядели в моих «глазах» не похожими друг на друга. А их светящиеся силуэты различались по цвету, по яркости, четкости и исходящему от них ощущению — некоторые холодные, а некоторые наоборот источали жар, некоторые легкие, словно воздух, а другие тяжелые и крепкие, как бетон. Но это всё субъективно, конечно. И вряд ли имеет под собой хоть какой-нибудь смысл. Наверное.
— Тебе не обязательно так торопиться, Анна.
— Я уверена, что готова к жизни.
— Рада слышать.
— Как там остальные? Сколько поступило в Пси институт?
— Нисколько.
— Ну, что и ожидалось.
— Да. Зато некоторые были в восторге. Какие планы в будущем?
— На днях посмотрела университет Вэнсона. Стану судьей, слепой слугой Фемиды, так сказать. Гм… «посмотрела», теперь это как-то странно звучит из моих уст, да?
— Вижу, твоя самоирония никуда не делась, — я могла поклясться, что она сейчас улыбнулась.
— Я, конечно, пропустила с подачей заявки в этом году. Так что, буду готовиться на следующий год. Я хотела спросить, когда мне можно сдавать тест на псионика? Там же вроде зависит от места проживания?
— Я как раз пришла по этому поводу. Мне сказали сегодня в два часа дня у них свободно.
— Да? Тогда сегодня?
— Если ты готова.
— Я готова. Пойдем.
— Тебе помочь?
— Нет, спасибо. Я сама, — закинула рюкзак и схватила трость.
На выходе из палаты я почувствовала неладное. Вокруг стояло несколько людей, и они чего-то ожидали, застыв посреди коридора. А затем раздался радостный голос доктора Шарри.
— С успешной реабилитацией! Надеемся, что ты сюда больше не вернешься и достойно встретишь новую жизнь!
Боги…
— Эм… Спасибо. Вам. Всем, — невпопад пропела я от неожиданности.
— Анна, вот держи, подарок от меня как моему самому упорному и не ноющему пациенту.
— Что это? — ощупала небольшую коробку.
— Угадай.
— Ну, нет. Гм… А как же ваши слова, что они будут мешать?
— Угадала? Тогда, просто скажи «спасибо».
— Ой, гм… да, спасибо за всё доктор Шарри, сестра Пэлтон, доктор Эймс. И за эти наушники гм… тоже.
— Всего хорошего, Анна, — обняли меня крепкие руки.
— И вам, — попрощалась с докторами.
Действительно хорошие люди…
Спустя час на такси вместе с миссис Кимберли мы прибыли в Зал Разума в нашем районе. По всей видимости, Институт уже вовсю погружен в учебный процесс, так как людей в здании было много. По словам миссис Кимберли, нас должны были встретить, а пока мы стояли у регистрационной.
Парадная Зала Разума ощущалась очень необычно, как будто здание наглухо герметично и с идеальной звукоизоляцией. В ушах ощущалось давление от замкнутости. А каждый шум раздавался слишком отчетливо, что я даже могла с точностью сказать, откуда и куда идет тот или иной человек по его шагу.
— Анна Рейн?
— Здесь, — подняла руку.
— Пройдемте со мной, а вы, миссис Кимберли, можете подождать её в зале ожидания, — кратко бросил строгий женский голос.
Каблуки женщины передо мной раздавались монотонным звуком по холодному мрамору. По пути мы пересекались с некоторыми людьми, которые здоровались с женщиной, и, поднявшись на лифте, вскоре пришли в кабинет, который пропах лимонами. В помещении сидела дюжина силуэтов.