Дантэн поднял голову, прислушиваясь к звукам приближающегося флаера. Бывший наставник звонил час назад — хотел встретиться. Опять надумал уговаривать принять предложение стать главой республики. Ход поморщился. Раньше его увлекала эта идея, и он даже стремился к ней, но настырными стараниями сиона Тмага юного атландийца отвернуло от этой мечты. Он понял, что, даже заняв эту должность, ничего себе не докажет. И глядя на своего бывшего наставника, всё больше убеждался в правильности своего выбора.
Флаер приземлился на площадке перед крыльцом дома. Дантэн поднялся с земли, прикрываясь рукой от порывов горячего воздуха, поднятого летательным аппаратом. Иорлик легко спустился, а Ход прижал руку к груди и кивнул ему в знак приветствия.
Повторив движения, седовласый атландиец подошёл к своему любимчику.
— Дантэн, я как узнал, что ты вернулся, сразу к тебе. Почему так долго? Нельзя же так срываться на Землю, никого не предупредив!
Тманг по давней привычке сразу начал отчитывать нерадивого мальчишку, но Ход знал, что тот скрывал свой страх за него. Всё же он воспитывал Дантэна не только как ученика, но и как сына, заменив ему родного отца.
— Были дела, — легкомысленно отозвался Дантэн.
Извиняться за свою выходку и оправдываться он не собирался. Это его личное дело когда и куда ему летать. Он всего лишь Хранитель Тошана, и свои обязанности перед жителями планеты добросовестно исполнял.
— Дела у тебя и здесь были. Знаешь, как вопил Аранс, умоляя уговорить тебя вернуться, — покачал головой Тманг, сердито оглядывая Дантэна с ног до головы, да так и замер, удивлённо вскинув брови. — О! — выдохнул он. — Я должен тебя поздравить?
— Не настаиваю, — усмехнулся прозорливости наставника Ход и жестом пригласил его в дом.
— Так ты летал ради этого? — задал встревоженно вопрос Тманг, озарённый причиной странного поведения Дантэна. Ларна — это событие для каждого атландийца. Найти подругу жизни — это великая удача и бескрайнее счастье!
Ход молча улыбался, шёл впереди Тманга, наблюдая за ним в отражениях зеркал.
— Это юная землянка? — тыча пальцем в спину Дантэна, выкрикнул Иорлик. — Конечно она. К кому бы ты полетел ещё. Точно она! Надо же.
Бормотания седовласого атландийца услышал секретарь, которому Ход и словом не обмолвился о причинах визита на Землю. Аранс всю ночь приводил документацию Хранителя в порядок, чтобы с утра он смог приступить к приёму жителей планеты. Невыспавшийся, он замер на лестнице второго этажа, обрадовавшись прилёту сиона Тманга.
— И как она приняла тебя? — обеспокоенно вопрошал молчаливого Дантэна Иорлик, поднимаясь с ним по лестнице, вскользь поздоровавшись с Арансом, который пристроился позади старого атландийца внимательно прислушиваясь к их разговору.
— Дантэн, ну что ты молчишь? Так она приняла? Или нет?
Ход усмехнулся. Приняла ли его Сима? И да, и нет. Она, кажется, так и не поняла, что должна сделать. Принять его, выбрать, прийти к нему сама, полностью уверенная, что делает верный выбор на всю жизнь.
— Ход, ты меня пугаешь своим молчанием. Она хоть жива?
Дантэн удивлённо обернулся на старика, который под его взглядом стушевался.
— Ну а что я должен подумать? Молчишь, весь в себе, словно кто-то умер. Ты ведь мог её неосознанно и убить. Ты не должен забывать об этом, милый мой мальчик. Ты слишком силён.
— Она сильная, — заверил его Дантэн и вошёл в свой кабинет.
— Рад за тебя, — с нескрываемым облегчением выдохнул Иорлик, проходя к своему любимому креслу. — Это воистину отличнейшая новость! Я же даже не надеялся, что ты найдёшь…
Тманг замолчал, поймав очередной предупреждающий прищур карих глаз Хода.
— Ну а что я такого сказал? — возмутился Иорлик. — Я всегда пекусь о твоём счастье. Всегда, и ты об этом знаешь.
Дантэн кивнул, усаживаясь в кресло. Аранс тут же положил перед ним планшет с прошениями граждан Тошана.
— И где же она? — продолжал мучить Дантэна Иорлик. — Или у тебя пока этап разрыва?
Тот кивнул, говорить не хотелось, как и работать, и уж тем более принимать гостей. Хотелось посидеть на краю обрыва и помечтать о любимой.
— То есть через неделю прилетит? — спросил Тманг, отмечая, как поджал губы Ход. — Аранс, ты приготовил комнату для…
— Рано ещё, — остановил его Дантэн, теряя терпение. — Сион Тманг, вы хотели поговорить о чём-то другом.
— Да-да, да только твои новости намного важнее, чем очередное собрание Сильнейших.
— Мои новости, это только мои новости. И я их не афишировал и не просил делить эту радость со мной.
— Но почему? — удивился Иорлик нелюдимости Хода. Обычно такой праздник отмечают в кругу друзей и родни. — Потому что она землянка? Ты зря стесняешься происхождения своей ларны. Её примут в нашем обществе как твою подругу жизни, как соратницу, как любимую.
Ход усмехнулся пафосному высказыванию старого наставника.
— Я никогда в жизни не буду стыдиться её. Пусть она хоть стократ не соответствует моим понятиям о ларне, — с горделивой улыбкой отозвался Дантэн. Его глаза искрились радостью, и Аранс наконец понял, что такого углядел в своём ученике Иорлик, то, чего не заметил сам секретарь. Сильнейший изменился. Встреча с ларной сделала его ещё мощнее, оттого и непривычно тяжело было мужчине стоять возле Хранителя. А тот продолжал свои рассуждения. — Я столкнулся с ней по вашей наводке, сион Тманг, и она разбила все мои глупые представления о настоящей спутнице жизни. Я был так глуп. Теперь я это осознал.
— Все мы глупы в своём стремлении найти идеал, совершенно не представляя, что это, как выглядит и какими качествами должен обладать на самом деле. Единственное что меня беспокоит, мальчик мой, это неумение землян правильно любить. Они не понимают что такое безусловная любовь, без права обладания, без восхищения, без поклонения.
Ход кивнул. С этим он был полностью согласен. Любовь Симы была иная, не такая, как у атландийцев. Не хуже, нет. Просто иная, и тем притягательнее она казалась. Манила к себе, как мощнейший магнит во вселенной, и не было сил сопротивляться этому влечению, всё внутри Дантэна наоборот мечтало поддаться искушению. Но нельзя. Никак нельзя. Он не мог себе позволить такую слабость. Тманг прав, он может её ненароком сгубить. Ход чувствовал это, читал в обожающем его взгляде любимой. Она готова была стать его рабой, просто так, без обязательств, лишь бы он не оставлял её никогда. Она не понимала, что виной всему его сила, его сущность, которая с каждым днём всё легче проникала в биопотоки Симы, сливалась с её полем. Разрыв нужен был для Дантэна, чтобы усмирить свою мощь, которая, как голодный зверь, могла свести с ума его ларну.
Иорлик покачал головой, светясь счастьем. Он был очень горд за своего ученика. Ход сумел переступить грань невозможного. Ларна, кто бы мог подумать. С её появлением мощь Дантэна возросла. Он светился ещё ярче. Его сила клубилась в пространстве кабинета, давила.
— Я понимаю, что тебе требуется уединение, Дантэн, но завтра собрание Сильнейших. Ты должен присутствовать. Мы хотим обсудить предстоящую смену власти в империи. На границе становится тревожнее.
— Не стоит переживать, — отмахнулся Ход, поглядывая на наставника задумчиво, примериваясь. Если выдержала землянка, то почему же не попробовать на Сильнейшем? Ведь он, в отличие от Симы, знаком и с потоками, и самой природой Силы.
— Аранас, выйди, — приказал Ход секретарю. — Выйди в сад.
— Зачем? — озвучил недоумение секретаря Тманг, который считал, что у Хода нет тайн от своего личного помощника.
— Посмотрит, распустились ли розы, — объяснил Хранитель Тошана, и рукой нетерпеливо отослал секретаря. Тот поклонился омеру, затем омераку, чувствуя себя ущемлённым. Опять секреты от него. Опять он недостоин быть посвящённым. Аранс хотел поскорее достигнуть уровня своего начальника. Стать Сильнейшим, чтобы доказать себе, что достоин не только общаться на равных с этими двумя, но и со всем Советом, стоять рядом с ними, делиться своими мыслями, принимать ответственность за слабых граждан республики. Он готов был к этому морально, но не хватало силы, той, что с избытком ощущалась возле Хода.
— И зачем? — напряжённо спросил Иорлик, ощущая, как уплотняется вокруг него пространство.
— Просто небольшой эксперимент, — хищно усмехнулся Дантэн и снял щиты.
— Нет! — вскричал Тманг, выбрасывая свою силу, чтобы укрепить щиты.
Но Дантэн только усмехнулся, наблюдая за попытками старого атландийца сопротивляться, отстоять свой суверенитет, своё личное пространство. Но уроки Симы не прошли даром. Сила Хода знала, как просачиваться сквозь щиты, как вливаться в чужие биополя и хозяйничать там.
Иорлик, выпучив глаза, хватал ртом воздух. Он на миг потерялся в охватившей его чужой силе, но лишь на миг, которого хватило Дантэну для того чтобы узнать всё, что ему было нужно. Тманг вытолкнул из себя инородное биополе, выстроил заново щиты. Тяжело дыша, старик в ужасе смотрел на грустно улыбающегося ученика.
— Не ожидал, что вы настолько меня боитесь, сион Тманг.
— Как ты посмел… — сипло прошептал Иорлик. — Как ты посмел вторгаться в моё пространство!
— Стало любопытно. Моя ларна спокойно переносит такое вторжение, вот я и подумал, что уж вы-то должны пережить. Почему все считают, что слияние убивает?
— Ты что, хотел меня убить? — возмутился Тманг.
— Нет конечно. Просто проверить. И кое-что я понял.
— Что? — обиженно звучал голос бывшего главы республики.
— Вы пытаетесь поработить меня, сион Тманг. Нарушаете постулаты республики. Ущемляете моё право на свободу, на собственное суждение. Вы забыли, что чужая цель — это всегда насилие над собой, принуждение. Я не боюсь обязанностей, они делают нас сильнее. А вы запутались, мой бывший учитель. Перестали понимать, что есть ваша цель, а что чужая. Вы заботитесь обо мне, но, увы, я не нуждаюсь больше в вашей помощи. Это вас злит, а злость делает слабее, так как в вашей голове рождаются сомнения и страх. А я счастлив, Иорлик, потому что ещё помню ваши наставления, ещё живу этими воспоминаниями, прощая вам ваши ошибки, чтобы не вменять вам вину. Я не хочу делать вас ещё больше несчастным. Поверьте, я знаю что делаю, куда двигаюсь и зачем.
— Но я хочу, чтобы ты был счастлив, чтобы ты раскрылся…
Ход покачал головой, легко заставляя седовласого атландийца замолкнуть на полуслове.
— Я счастлив уже сейчас. Не когда-нибудь потом, нет. Уже здесь и сейчас. Не надо жить моей жизнью, бывший учитель. Живите своей.
Тманг покачал головой, рассматривая свои сухие морщинистые руки. А ведь когда-то Дантэн внимал каждому его слову, чтил, а сейчас же что — отчитывал? Усмехнувшись, старик смерил молодого атландийца гордым отеческим взглядом.
— Ты прав, я боюсь тебя. Теперь ты знаешь почему, мой мальчик. Твоя Сила с неиссякаемым источником. Даже не могу вспомнить ни одного Сильнейшего прошлого, с кем сравнить тебя.
— Я само совершенство, — усмехнулся Ход, поправляя рукой волосы, возвращая себе прежний лик самовлюбленного эгоиста.
— С кем я разговариваю, — тихо выдохнул Иорлик, усмехаясь. — Ты как сосуд, мой ученик, мудрость в тебя хоть вливай, хоть нет, всё через трещину вытекает.
— Ученик не сосуд, наставник, а факел, который нужно зажечь. Вам это удалось. Я благодарен вам за то, что научили меня дарить свет и тепло, и не превратиться в голодное пламя пожара, уничтожающее всё на своём пути. И я уверен, что есть ещё факелы, нуждающиеся в вашей помощи.
Тманг кивнул и встал.
— Тяжело с тобой, мальчик мой. Полечу домой. Надоел ты мне, только и делаешь, что отталкиваешь меня.
Ход не стал останавливать и просить остаться. Он хотел уединения, а впереди ещё целая очередь слабейших, чьи проблемы не сравнимы с его собственными. Обрести ларну, познать близость с ней, а вот как сделать так чтобы она приняла его клятву верности?
— Бабуля, я не могу больше притворяться, — тихо всхлипнула Серафима, лёжа на койке своей каюты. Лететь ещё около восьми часов, а девушка уже устала от мужского общества. От чужих мужчин, в лицах которых нет ни одной родной и любимой черты. Фима лежала на боку, подперев комфон подушкой, укутавшись пледом, словно завернувшись в кокон. — Я скучаю по нему, очень сильно, — призналась она бабе Маре, так как она единственная с кем можно было поделиться своим горем. Даже мама не понимала отчего её дочь грустна и немногословна, хотя та и старалась казаться весёлой и беспечной, но обмануть родительницу ей не удалось, и она, запаниковав, позвонила свекрови.
— А я тебе говорила, что нельзя тебе быть одной! Почему валяешься в кровати, ладно бы с кем, так одна!
— Я с тобой, — буркнула Фима, прикрыв глаза, так как слеза неприятно скатилась по переносице.
— Дурочка, — весело отозвалась Мара Захаровна, оценив пошловатый подтекст шутки. — Милая, ну чего ты грустишь? Иди выпей. Ты же не на работе.
— Пункт шесть: не пить ни в коем случае, а то позвоню Дантэну. Да и мне сегодня надо ещё встретиться с принцем. Не могу же пьяной заявиться в императорский дворец.
— Можешь, милая, ты всё можешь, просто не хочешь. Нет, я так точно внуков не дождусь, — расстроенно шепнула сама себе Мара Захаровна. — Ты что, решила всю жизнь прожить в одиночестве?
Фима открыла глаза и нахмурилась. Претензия бабули удивила.
— Ты же сказала, что он прилетит.
— Если ты вот так вот будешь валяться амёбой, то никому и не нужна будешь, даже самой себе, милая моя.
Вставать точно не хотелось. Фима насупилась, подтянув плед до подбородка. Как бабуля не понимала, что ей плохо? Она хотела услышать насмешливый голос атландийца, окунуться в его жаркий взгляд, который способен сжечь в своём голодном страстном пламени. И если она такая никому не нужна, то тогда зачем вообще жить?
— Дурочка ты у меня, Фимка. Вот как есть дурочка. Ты же не понимаешь, что за любовь надо бороться. Идти до конца, Фимка. Как бы плохо ни было, как бы сильно ни расшибала бы колени, падая. Должна бороться и всё тут. Знаешь, что самое страшное? Что ты уже сдалась.
Фима моргнула и тихо всхлипнула, до того себя жалко стало. Да, она сдалась. Она готова была умолять Дантэна вернуться, забрать её. Или, может, просто позвонить и молчать?
— Я боюсь одиночества, Фима. Поэтому и хотела, чтобы у меня было много детей, но Бог дал только сына. Сын есть, а одиночество осталось.
Фима вновь воззрилась на грустную бабулю, внимая каждому её слову. Каждый раз Мара Захаровна твердила об одиночестве, считая его проклятием. Фобия остаться одной доходила порой до маразма, но Фима не осуждала, лишь пыталась понять, что стояло за этим страхом.
— Одиночество — это ведь не когда ты одна в пустой квартире, которая помнит ваши детские голоса и смех, нет, моя хорошая. Одиночество — это когда я преставлюсь и буду лежать в холодном морге, в гробу, оббитом бордовом бархатом, в своём любимом платье, красивая, нарядная, а забрать меня никто не придёт. Вот что значит одиночество, милая моя.
— Бабуля, ну чего ты? — попыталась успокоить расстроенную родственницу Фима и даже села. — Заберу я тебя из морга.
Мара Захаровна грустно улыбнулась:
— Упаси тебя бог познать настоящее одиночество, Фимка. Ни я, ни родители не вечны, так что иди, развлекайся, порти настроение мужчинам. Да хоть переспи с кем, хоть как-то развейся, но не смей сдаваться. Будь верна себе, Фим. Борись за любовь. Борись с собой, так как ты самый страшный для себя враг. Ты и твоя жалость к себе.
— Хорошо, кэп, — отдав честь по-военному, Фима послала бабуле воздушный поцелуй и отключила связь.
Отложив комфон, она посидела в тишине каюты, прислушиваясь к мерному гулу турбин. Восемь часов полёта. Чем себя развеять она не знала. Видеть никого не хотела. Ласково поглаживая тёплый ободок тилинга на руке, девушка вздохнула. Желание увидеть атландийца никуда не пропадало. Взглянул на свои голые коленки, вспомнила гимнастику на склоне горы. Горячие руки Дантэна, прожимающие точки с внутренней стороны бедра до самого колена.
Закусив губу, скосив глаза на комфон, Фима усмехнулась. Не хочет говорить с ней, ну что же, будет тогда смотреть. Развеселившись окончательно, девушка взяла пластиковый девайс в руки. Бабуля запретила звонить, запретила слать сообщения. А вот небольшое видео отсылать не запрещала.