— Если это квартирмейстерский обоз, то вальгардские собаки грабят моих подданных, — возразил герцог. — Это не сойдет им с рук. Да и припасы нам не помешают. Нападем внезапно и перебьем ублюдков.
— Это хорошая мысль, — поддержал Холавид. — Здесь неподалеку есть удобное место для засады. Снег нам в помощь, он засыплет следы.
— Показывайте дорогу, — велел Джарли.
— Уитанни, — шепнул я гаттьене на ушко, — обещай мне, что все время будешь рядом со мной. Никакой самодеятельности, поняла?
— Йенн, — ответила она таким голосом, что меня жаром обдало. — Йенн, ллеу.
— Вот и славно, — сказал я, поцеловал Уитанни еще раз, и мы, обнявшись, пошли следом за Холавидом в лощину, к озеру.
Снег прекратился внезапно, и пелена туч над головой. Казалось, стала не такой плотной и темной. Перестал дуть ветер, но морозная дрожь в теле не прошла, напротив, усилилась. Я понял, что волнусь. Чувствую то, что любой нормальный человек перед боем.
— Уитанни, — сказал я, положив ладонь на загривок гаттьены и продолжая следить за дорогой, — милая, все время будь рядом со мной. Не смей лезть вперед, хорошо?
Она фыркнула, а когда я все же повернулся, чтобы взглянуть в ее глаза, широко зевнула, показав свои грозные клыки. Будто улыбнулась мне. Но на душе не стало спокойнее.
Люди Джарли уже наверняка подготовились к атаке. И Холавид со своими ши тоже. Рядом с нами остался десяток арбалетчиков, занявших позицию вдоль гребня холма. Судя по выражению их лиц, они были спокойны, или же хорошо скрывали свои чувства.
Сейчас начнется…
Первыми на дороге показались рейтары в меховых куртках поверх кольчуг и железных доспехов и в круглых шлемах, похожих на шляпы. Они ехали рысью в колонну по два и, как мне показалось, выглядели весьма уверенно. За рейтарами шел небольшой отряд рыцарей Золотой Хоругви, а далее из-за деревьев показались два длинных фургона, запряженных шестеркой коней каждый. И вот тут я услышал злобный протяжный вой, заставивший меня вздрогнуть, а Уитанни — напрячься и заворчать.
Признаться, я поначалу не понял, что произошло. Лишь пару мгновений спустя увидел, что рейтары начали разворачиваться к стене леса по ту сторону дороги, и что от фургонов, будто ныряя в глубоком снегу, в нашу сторону мчатся четыре вильфинга, точные копии тех тварей, что напали на нас с Уитанни по дороге в Лиден-Мур — пятнистые, гиеноподобные чудовища с мерзкими курносыми рожами. И еще я увидел, как в просветах между деревьями мелькнуло существо с золотистой, усеянной черными пятнами шкурой, помчалось в чащу, спасаясь от приближающихся оборотней.
Гаттьена? Откуда?
Все стало ясно миг спустя. Гаттьена выскочила из-за деревьев, и исчезла, будто растаяла в ледяном воздухе. Я услышал негромкий шелест, потом мягкие тупые удары, и передний вильфинг полетел кувырком, оставляя на снегу кровавые следы. Прочие тоже рухнули мертвыми, истыканные эльфийскими стрелами, что твой дикобраз — откованные в Лиден-Мур наконечники из альдорской стали оказались смертоносными и для этих выкормышей Ордена.
Отлично, подумал я. Даэг все правильно сделал. Обманул вильфингов иллюзией, иначе оборотни почуяли бы засаду раньше времени. Обманул и тварей, и их двуногих хозяев. Ага, ублюдки, это вам не над крейонскими рабами издеваться!
Загремели выстрелы, рейтарская колонна окуталась сизым дымом. Не видя противника, вальгардцы просто засыпали пулями ельник у дороги, но такая стрельба, понятное дело, была пустой тратой боеприпасов. А вот ответный залп ши накрыл всю колонну. Всадники и лошади начали валиться в снег, и многоголосый вопль рейтар яснее ясного говорил, что они в панике.
Рев боевых рогов сообщил мне, что в атаку пошли люди Джарли. Арбалетчики рядом со мной поднялись и начали стрелять. Дружно, зло и, наверное, метко…
В нашу сторону тоже сделали несколько выстрелов — я отчетливо слышал, как рядом со мной свистнула пуля. Но страха больше не было, мной овладела злая боевая радость, и я был почти готов сбежать по склону холма вниз и принять участие в сражении. Но пока наблюдал за тем, как на дороге разворачивается самая настоящая бойня, беспощадное истребление вальгардских захватчиков.
Сам Джарли с большей частью отряда ударил по рейтарам, помогая эльфам побыстрее разделаться с ними. Рейтары, ошеломленные и потерявшие строй, встретили атакующий клин латников редкой беспорядочной стрельбой. Перезарядить свои пистоли рейтары не успели: латники Джарли врезались в их ряды. Отчаянно заржали лошади, железный грохот эхом прокатился над заснеженной равниной.
Теперь уже нет сомнений, что мы победили. И я не могу оставаться просто наблюдателем.
— Уитанни, пошли! — крикнул я, и мы побежали вниз, по склону холма, петляя между деревьями. От дороги нас отделяло метров сто пятьдесят, но снег был очень глубокий, ноги вязли в нем, и я совершенно запыхался, когда мы добежали до подножия холма. Уитанни все время держалась рядом — моя умничка не поддалась инстинктам, буквально выполнила приказ, который я ей дал.
А бой уже подходил к концу. Стрелки Каттлера напали на охрану обоза. Один из фургонов загорелся, треща и выпуская в небо султан черного дыма, в окровавленном снегу бились раненные лошади — их предсмертное ржание холодило сердце. Почти все трупы на дороге принадлежали вальгардцам. Рейтаров и обозников вырезали до последнего: рыцари Золотой Хоругви храбро сопротивлялись, но их было слишком мало, и я видел, как латники Джарли, опьяненные кровью и предчувствием близкой победы, буквально смели их с дороги.
— Эй, drannac!
Я вздрогнул, посмотрел вправо. Ко мне, перешагивая через убитых, шли Даэг, Холавид, Зендра и еще несколько ши.
— Ты опять лезешь на рожон, — упрекнул меня старый маг. — Зачем ты покинул укрытие?
— Не знаю, — признался я.
— Глупо и неосторожно, — сказал Холавид.
Зендра ничего не сказала, только сверкнула глазищами из-под низко надвинутого капюшона. Уитанни недовольно заворчала, ей не понравились слова предводителя ши.
Пока я раздумывал, что сказать в ответ, к нам подскакал вахмистр Брино.
— Эй, крейон, милорд Джарли зовет! — выпалил он. — Пошли!
Джарли ждал нас у второго фургона в окружении своих людей. Его лицо и доспехи были забрызганы кровью, а в глазах я прочитал торжество.
— Ты только глянь, друг мой, какая птица сидела в этой клетке! — воскликнул он со смехом.
Я перевел взгляд на пленника, которого уже вытащили из фургона. Человек был в грязных, окровавленных лохмотьях, лицо его было обезображено побоями, длинная борода слиплась от крови, но я узнал его, хотя до сей поры видел лишь один раз. Он не мог стоять, и два латника держали его под руки.
— Командор Валленхорст! — воскликнул я.
— Ллэйрдганатх, — выдохнул пленник.
— Милорд, смотрите! — Показавшийся в дверях фургона воин бросил в снег тяжелый кожаный мешок. При падении мешок раскрылся, и из него выкатились отрубленные головы — посиневшие, раздутые, с полузакрытыми глазами.
— Это… для его величества, — произнес Валленхорст. — Головы моих собратьев, рыцарей Ордена.
— Это Лёц их казнил? — спросил я.
— Да. Всех… кто был мне верен.
— А вы сами?
— Его величество… лично пожелал посмотреть на казнь изменника.
— Я был в Вальфенхейме, — сказал я, — и де Клерка там не было.
— Он в Волчьем Логове, — тут Валленхорст пристально посмотрел на меня. — Если хотите освободить его, поспешите. Он… очень болен.
— Болен? Что с ним?
— Не знаю. Я видел его один раз, нас держали вместе в подвале замка. Он был в горячке. С ним женщина, она… ухаживает за ним.
— Почему Лёц так поступил с вами, командор?
— Потому что… времена изменились. — Валленхорст закашлялся, сплюнул кровью на снег. — Королям больше не нужны… рыцари.
— Мне очень жаль, командор.
— Благодарю. Давайте покончим со всем… побыстрее.
— Вы можете отомстить Готлиху и Лёцу.
— Отомстить? У меня… переломаны ноги. Нет, Ллэйрдганатх, я больше не боец.
— Милорд Джарли, — обратился я к герцогу, наблюдавшему за нашей беседой, — как вы намерены поступить с пленником?
— В Брутхайме не принято убивать высокопоставленных пленников, — сказал Джарли с хищной усмешкой, — но в этот раз я не вижу причин для милосердия.
— Да, — Валленхорст поднял взгляд на герцога, — все верно. Прошу вас…о быстрой смерти.
— Погодите, постойте! — Я встал между командором и Джарли. — Милорд, я могу исцелить этого человека.
— Исцелить злейшего врага? — Джарли вопросительно поднял бровь. — Что за нелепое милосердие?
— Сейчас этот человек пленник, и он ранен. Ему необходима помощь. Когда он выздоровеет, можете решать его судьбу, но сейчас убить его было бы бесчеловечно.
Я заметил, что по лицу Джарли пробежала тень. Это был плохой признак.
— Ллэйрдганатх, следуй за мной! — велел он и пустил лошадь шагом к деревьям. Я шел за ним, Уитанни следовала за мной. Наконец, герцог остановился — видимо, решил, что наш разговор никто не услышит.
— В первый и в последний раз говорю тебе, Кириэль, — сказал он, — не смей оспаривать мою волю при моих людях! Иначе я прикажу тебя убить.
— Ты же понимаешь, что я прав, — возразил я. — Нет славы в том, чтобы перерезать горло безоружному искалеченному старику.
— Он бывший командор Звездоносцев. Понимаешь, за кого просишь?
— Да, вполне.
— Дребл тебя побери, Кириэль! Твое счастье, что ты мне нравишься.
— Так ты сохранишь ему жизнь?
— Мне плевать на этого вальгардского пса. Нужен он тебе, возись с ним.
— Спасибо, Джарли.
— Я знаю, о чем вы говорили, — внезапно сказал Валленхорст, когда мы вернулись к фургону. Мне показалось, что его голос окреп, и даже в своем незавидном положении бывший гроссмейстер пытался принять горделивую осанку. — Ты, Ллэйрдганатх, хочешь, чтобы я жил, и я… благодарен тебе за сострадание. Но ты ошибаешься. Мой путь окончен, и я хочу умереть достойно. В моей жизни больше нет смысла. Дело, которому я служил всю свою жизнь, осквернено и предано.
— О чем ты говоришь?
— Звездоносцы. Мы были созданы наследниками Айтунга, чтобы истреблять ворожбу и колдовство, очищая от них Элодриан. Но теперь скверна, с которой боролся Орден, поразила его в самое сердце. На белоснежных знаменах Айтунга появились пятна, которые уже ничем не смыть… Я не могу пережить такого бесчестия и позора. Не проси за меня, Ллэйрдганатх, не надо. — Валленхорст закашлялся, посмотрел на герцога с мольбой, — А вы, милорд, окажите мне последнюю милость, даруйте мне быструю смерть.
— Вы враг, достойный уважения, командор, — сказал Джарли, учтиво кивнул гроссмейстеру и, отцепив с пояса кинжал-менгош, бросил в снег перед Валленхорстом. — Это все, что я могу для вас сделать. Обещаю, ваше тело не будет брошено без погребения. И да примут боги вашу душу!
— Благодарю вас… — Тут командор перевел взгляд на меня. — Ллэйрдганатх, останови Лёца. Пусть этот червь умрет в муках и отчаянии.
— Я постараюсь, командор.
Латники по знаку герцога выпустили Валленхорста, он тяжело осел в снег, охнул, и, дотянувшись до кинжала, трясущимися руками вытащил его из ножен. Я не мог наблюдать за тем, как измученный полумертвый старик станет резать себе вены. Повернулся и зашагал по снегу к эльфам, группой вставшим в сотне метров от фургона.
От всего виденного остался тяжелый гнетущий осадок. И еще слова Валленхорста о менестреле. Де Клерк болен. Он может умереть, если уже не умер. И тогда хэппи-энда не будет. Ни для меня, ни для Элодриана. И Вероника…
— Ллеу най прурр йин-краайн, — в голосе Уитанни были тревога и сочувствие. — Нуирр-а-мруарр-фьяррна.
— Именно так, милая моя, — ответил я. — Надо поспешить.
Глава четырнадцатая
Бессоница, конечно, штука скверная, но определенный позитив в ней заложен. Бессоница хороша для того, чтобы думать. Мозг работает совсем не так, как обычно — мышление будто обостряется, начинаешь воспринимать окружающий мир по-новому. Я люблю это состояние и всегда любил. В моей работе, в той, прошлой жизни, оно мне очень помогало. Утром эта кристальная ясность ума сменится вялостью, заторможенностью и постоянным желанием увалиться где-нибудь и вздремнуть, но это будет утром. А сейчас я думаю, анализирую — и смотрю на звезды, усыпавшие ночное небо, дышу чистейшим горным воздухом и наслаждаюсь тишиной и бодрящим морозом.
Впрочем, я бодрствую не в одиночестве. В нашем лагере, расположенном в широкой окаймленной лесами лощине, не спят часовые. Россыпь лагерных костров тянется до уходящего за горизонт края лощины и потому кажется зеркальным отражением звездного неба. Я слышу фырканье стреноженных коней и негромкие разговоры часовых — в такой тишине даже шепот слышен на большом расстоянии. А еще где-то в окружающих нас лесах охотится Уитанни. Утром она вернется с добычей, и у нас будет свежее мясо…
И еще не спит старый маг Тейо.
— Ночь создана для отдыха, — Даэг, в своем белом облачении похожий на призрак зимы, подошел к костру и сел на корточки напротив меня; его глаза вспыхивали зелеными искрами. — А ты не спишь уже вторые сутки. Это страх или сомнения?
— Просто бессоница. И немного желание разобраться в себе, — я подбросил в костер еще хворосту. — Ночью мне всегда хорошо думается.
— Сегодня был славный бой, — сказал эльф. — Этот бастард Джарли хороший командир. Люди идут за ним без раздумий, и это славно. Но я чувствую тьму в его сердце. Будь осторожен, Ллэйрдганатх.
— Мне плевать на Джарли. Сегодня вечером я заметил в волосах Уитанни седину. Еще несколько дней назад ее не было.
— Гаттьены живут меньше, чем люди и эльфы. Молись Алиль, чтобы она освободила Уитанни от служения. Тогда она станет женщиной, и это продлит ее жизнь и ваше счастье.
— Я боюсь потерять ее, Даэг.
— Этот страх может сделать тебя слабым, мой друг. Гони его вон из сердца.
— Знаю. Но все равно… Слишком много боли, Даэг. Боли и сомнений.
— Беспокоишься о менестреле? — Старый фокусник безошибочно угадал мои мысли. — Пустое, мой друг. Я чувствую, что де Клерк жив. Я слишком долго был связан с ним особой мистической связью и неминуемо почувствовал бы его смерть.
— Надеюсь, что так. — Я посмотрел на мага. — Весь день я думаю о том, что мы можем опоздать. И еще о старом магистре.
— Он был врагом, — сказал эльф, — жестоким, безжалостным и непримиримым. Орудием Зла. Не стоит жалеть о том, что он умер.
— Мы взяли на себя бремя судей, а это неправильно.
— Он сам осудил себя и приговорил. Мы лишь помогли ему привести его собственный приговор самому себе в исполнение.
— Никто не заслуживает смерти, Даэг.
— Странно, как изменился ваш мир с того времени, как я впервые познакомился с ним. Тогда человеческая жизнь в нем ценилась меньше стрелы, которая ее обрывала.
— Он и сейчас такой, Даэг. Просто варварство и жестокость прикрылись маской лицемерия, так называемой цивилизованности. Живущего в человеческой душе зверя нельзя ни убить, ни приручить.
— Ты не любишь свой мир, Ллэйрдганатх?
— Люблю. Он… прекрасен. Он чем-то похож на Элодриан, особенно в плане природы. Эти леса, горы, снег — знаешь, как в моей стране. Временами мне даже кажется, что не было никакого перехода между мирами, что я просто сплю в своей спальне там, в моем измерении, и скоро будет пробуждение. Но в моем мире слишком много скверны. Подонков много.
— Это твои собственные выводы, или же ты судишь с чужих слов? — поинтересовался эльф.
— Я работал детективом, Даэг. А до этого работал в прокуратуре, защищал закон, так сказать. В моем мире хватает преступников. И я уяснил для себя одну простую и печальную истину: чем опаснее зверь, тем труднее его выследить и обезвредить.
— Это очевидно, мой друг. Крысу прихлопнуть куда проще, чем вильфинга.
— Вот именно. А все дело в том, что самые страшные монстры в моем мире научились отлично маскироваться. Это не просто зверь — это цивилизованный зверь. У него другой облик, не такой дикий и отталкивающий, как прежде. Пока он не начнет действовать, увидеть в нем чудовище невозможно. Он не похож на жалкого спившегося бомжа, который прибил топором своего собутыльника в приступе запойной горячки. Он больше не выглядит, как свирепый пьяный от сивухи и пролитой крови ландскнехт в кольчуге, или как разбойник со зверским лицом и окровавленными руками. У него другой облик — этот зверь облачен в дорогой костюм и галстук, чисто выбрит, благоухает элитным парфюмом и прекрасно образован. Он вежлив, изыскан, воспитан, уважаем соседями и коллегами. Его ценят мужчины и любят женщины. У него почти всегда есть семья; жена, которую он нежно любит, чудесные умные образованные дети, которыми он гордится, и в которых воспитывает самое правильное отношение к жизни, все существующие моральные ценности. Он почти что идеал для всех остальных, но он зверь. Он не режет глотки и не вешает людей на деревьях собственноручно, нет — просто использует свой интеллект, деньги и связи. Он создает такие ситуации, когда люди во имя его корыстных интересов сходят с ума и начинают подставлять, обманывать, убивать друг друга. Он умеет доказать окружающим, что поступает правильно. У него есть своя философия, которая всегда оправдывает его действия. Представь себе наемника, который после налета на крестьянскую ферму сидит у костра, жарит на нем украденного у крестьянина поросенка и при этом миролюбиво так поучает самого крестьянина, избитого и связанного: «Ты неудачник, а я вот умею жить. Ты не смог защитить от меня своего поросенка, свою ферму, свою жену и дочку, поэтому вини во всем только себя!». И что самое мерзкое, этот зверь, даже будучи уличенным, сможет избежать разоблачения и клетки. К его услугам целая армия тех, кто по первому зову примчится защищать и оправдывать его. С пеной у рта говорить всем и каждому, что белое — это черное, и наоборот. В итоге зверь получает то, что хочет, да еще и выглядит в глазах большинства не бешеной тварью с пастью, полной крови невинных жертв, а мягким пушистым кроликом, которого всем хочется приласкать. И только очень немногие люди видят истину, но их никто не слышит. Или делает вид, что не слышит. Равнодушие губит мой мир, Даэг. Люди живут пустой суетой. Наш мир стоит на трех китах: болтовня, жажда удовольствий и бессмысленная покупка массы ненужных вещей. Спроси любого, зачем он живет, и ты не получишь ответа. Люди просто не знают этого, а подонки очень хорошо понимают, что им нужно от жизни. — Я помолчал. — Сукин сын, из-за которого я попал сюда, был именно таким вот цивилизованным зверем, и у него была веская причина сеять смерть. У него было огромное богатство, но он жаждал бессмертия и ради него совершал свои преступления.