Она не знала как лучше бы было себя повести и подбирала в голове фразы. Но к ее облегчению он заговорил первый.
— Итак, могу я поинтересоваться, что привело вас сюда? Только ли духота?
Кстати, мне очень жаль, что вам придется услышать об этом из моих уст, так как обычно я стараюсь делать только комплименты, но кажется, у меня нет выбора.
С фразой герцога выражение лица девушки делалось все более испуганным.
Герцог выдержал театральную паузу, пока бедняжка терялась в догадках, что он ей выдаст на этот раз.
— На вашей кружевной накидке появилась большая затяжка.
— Ах, боже мой, но где же? — Ровена принялась осматривать свои плечи, стараясь заглянуть на спину. — Тетушка на мне живого места не оставит за неосторожность.
— Вот затяжка. — показал герцог на длинную шелковую нить, выходившую на уровне плеча — Ее надо спрятать, иначе ваша накидка рискует быть безнадежно испорченной.
Я вижу, у вас талант уметь портить свой туалет.
Ровена вскинула вопросительный взор на герцога, стараясь понять упрек это или шутка, так как она подметила, что он видимо очень любит использовать свой статус, чтобы говорить все, что ему вздумается вполне безнаказанно. На лице мужчины не дрогнул ни один мускул, оно выражало совершенное бесстрастие. В конце концов, это было не так важно, так как в ней вдруг взыграло негодование.
— Вовсе нет! Вы же сами видели сколько там народу! — выпалила она.
— Так что вас привело на балкон? — сменил герцог тему — Не боитесь ли вы пропустить такую прекрасную возможность услышать местного виртуоза? Как вы находите его?
Ровена, замешкавшись, подумала, что если она скажет правду, то может показаться невеждой, совсем не разбирающейся в музыке. И раз большая часть общества поет тому дифирамбы, то и ей не следовало бы выделяться новизной мнения.
— Он очень даже недурен. Его техника прекрасно отточена. Даже один мой знакомый как-то раз услышал “Дьявольские трели” Тартини в исполнении господина Олдриджа и был поражен.
— Так значит, он вам все-таки понравился? — не унимался герцог, не сводя темных гипнотических глаз с лица Ровены, которые проникали в самую ее душу.
Та зарделась, начав корить себя за то, что имела тенденцию сохранять свое мнение при любых обстоятельствах, не желая потворствовать вкусу общества и его привычкам, но тут пошла наперекор себе и своим убеждениям, сказав неправду, из-за чего чувствовала себя крайне глупо.
— Если честно, мне более по нраву деревенские мелодии, исполненные с душой и наполненные глубочайшим смыслом. Хоть они и просты, но в них есть свое очарование, присущее простоте и широте крестьянской души. Но верно, что из-за частых ошибок и недостатка техники, их мелодии у некоторых ценителей музыки могут вызывать головную боль.
Ровена запнулась, чувствуя на себе всю тяжесть взгляда герцога. Тот, как на зло, молчал. Неизвестно, какие мысли бродили в его голове и что он теперь думал о девушке из знатной семьи, которая предпочитает деревенские мотивы виртуозности вышколенных мастеров.
— Так значит, вам не понравилось? — приподняв одну бровь вновь осведомился он.
Ровена набрала в легкие воздуха, теребя свой веер от волнения.
— Не то чтобы не понравилось, он силен с технической стороны….
— Вы только что сказали мне, что предпочитаете простоту деревенских мотивов, техничности мастера. Соответственно я делаю вывод, что именно по этой причине вы и оказались на балконе? А значит, вам не понравилось, верно?
—Ну…. в общем-то вы правы. — совсем тихо вымолвила Ровена — Вы, наверное считаете, что у меня нет вкуса, но это вовсе не так. Просто….
— Успокойтесь и прекратите оправдываться. К тому же в этом нет никакой надобности, так как я полностью с вами согласен.
Ровена от неожиданности заявления задержала воздух, вскинув на Франца загоревшиеся радостью глаза. С сердца ее тут же свалился огромный груз напряжения.
— Правда?! Так значит, вы думаете так же, как и я? Кто бы мог подумать! Какое счастье! Значит, вы не находите мой вкус плохим?
— Не нахожу, вы можете быть спокойны.
Ровена, вдруг погрузившись в детскую радость, тут же осадила себя, желая выглядеть в глазах этого господина как подобает девушке ее статуса и возраста.
— Надо же, так значит у вас не только глубокие философские познания, но и хороший музыкальный вкус.
— Какие философские познания?
— Вы уже забыли игру в слова у мадам Уитклиф?
— Ах, это. Разве мои рассуждения можно назвать философией? Я не придала им такого смысла и мне очень жаль, что тогда я забрала ветвь первенства у мадам де Бриссак. Мне было очень неудобно перед ней, я вовсе и не думала так делать….Если бы я могла...
— Вы не забрали у нее ветвь первенства, — встрял в речь герцог, — но получили ее по праву и по общественному решению, а это важный момент.
Хотел бы посоветовать вам одну вещь. У вас есть дар глубоко и тонко чувствовать этот мир и вам стоит гордиться этим, а не прятать его от общества. Потому что немногие счастливчики могут им похвастаться, а те, кто может как правило уже стали великими философами.
Ровена, то и дело смущаясь, опустила взор вниз и лишь только герцог закончил, она посмотрела на него с такой искренней благодарностью, что теперь ему стало неловко от ее взгляда, но виду он совершенно не подал.
Напротив, чтобы избежать неловкой ситуации, он поспешил сообщить ей, что намерен теперь уже покинуть мероприятие и спросил, не желает ли она, чтобы он помог ей пробраться через толпу к ее месту. Она ответила, что предпочитает остаться на балконе в ожидании окончания концерта. С тем, герцог и откланялся, оставив девушку одну со своими мыслями и переживаниями. Сердце ее трепетало, словно птичка в тесной клетке, рвясь на волю из тисков железных прутьев. Грудь ее вздымалась от волнения. И она не знала, что ее так взбудоражило, не то ли откровение герцога, не то ли сама его персона.
Остаток времени она разглядывала свою накидку, рассуждая о том, как могла бы ее теперь починить.
Вскоре концерт окончился, вызвав бурные аплодисменты. Публика начала потихоньку расходиться. Ровена юркнула в зал с той легкостью и весельем, которые не могли не иметь под собой причину. А когда она оказалась рядом со своей тетушкой, то никак не могла сдержать счастливой улыбки, что заметила тетушка и сопроводила своим комментарием:
— Неужели свежий воздух может произвести такой глубокий эффект на настроение, нежели чем музыка прекрасного господина Олдриджа, милая моя?
Ровена решила промолчать о том, что наткнулась в толпе на герцога фон Ламберга, сохранив таинство их встречи для своего сердца. Она провела остаток вечера где-то высоко на небесах, совершенно не заботясь о том, что не принимает участия в общем разговоре, не высказывает своего мнения и не ждет, чтобы у нее его спросили.
12
На следующий день ближе к вечеру ей пришло письмо от Виктора. Минула неделя с его отъезда, но от него не поступило ни одной весточки за это время, хотя он обещался писать письма как можно чаще.
Ровена, впрочем, совершенно об этом не переживала, раз он не пишет, значит у него все хорошо. Но то, что она обнаружила в письме взволновало и насторожило ее.
После небольшого приветствия и нескольких фраз любезностей, без которых он не мог обойтись, молодой человек писал так:
«Вы, я полагаю, прекрасно помните, по какой причине я вынужден был отправиться домой. Так вот, то, что происходит сейчас я совершенно не понимаю и все события вокруг меня вызывают во мне волну негодования и недоверия.
Уже как пару дней моя матушка вдруг тесно сдружилась с одной юной особой, которая старше вас на два года, но все еще не замужем. Это некая леди Гарсфилд, дочь графов Гарсфилд и, как говорит матушка, является какой-то дальней родственницей самого герцога Бедфорда. В общем, как только у нас в доме появилась эта молодая особа у моей матушки тут же прошли все мигрени, которые только имели место. Она не отходит от этой леди и приглашает ее к нам каждый день то на чай, то на прогулку, то на игру в карты. При этом она требует от меня постоянного присутствия, будто мне есть до того большое дело, и постоянно капризничает лишь только я заикнусь, что у меня нет желания.
По ее словам эта леди оказывает на нее такое благотворное действие, что у нее тут же наладилось здоровье. Хотя я и не замечаю за леди Гарсфилд каких-либо способностей к излечению чужих недугов. Кроме того, матушка постоянно нахваливает ее тонкое чувство юмора, постоянно ждет от нее шуток и смеется над каждой фразой, которая могла бы претендовать на юмор, как рождественский гусь мог бы претендовать на королевский стол. Я совершенно не нахожу и малой доли юмора ни в одной из ее фраз, они все не обладают даже претензией на остроумность.
И вообще, эта особа имеет довольно плоское мышление и поверхностные познания во всем, кажется, кроме новостей последней моды.
На днях моя матушка после визита к врачу, который сообщил ей, что находит ее здоровье в полной исправности и не видит надобности предпринимать какие-либо меры, все же умудрилась вытянуть из того рекомендацию о принятии целебных ванн в Бате. И теперь она дошла до того, что мнит будто мы обязаны поехать все вместе в Бат, и что мы втроем чудесно проведем там время, хотя и прекрасно помнит мое предупреждение остаться дома не более, чем на две недели и что у меня есть уговор с вами.
Ее поведение слишком подозрительно. Я посмотрю, чем это обернется и, если она надумает нарушить свое слово, я без раздумий уеду. Надеюсь, вы поддержите меня в моем решении и.т.д. и.т.п…..»
Ровена отложила письмо в сторону, понимая какой серьезный оборот набирают дела. Ей бы хотелось написать Виктору, чтобы он не противился воли матери и что она вовсе не желает стать между ними камнем преткновения и лучше бы было ему обратить внимание на эту юную особу, к которой он, скорее всего, имеет предвзятое отношение.
Она уселась за письмо к нему только на следующий день ближе к вечеру. Опустив все свои рассуждения из боязни травмировать его, она ограничилась лишь тем, что посоветовала ему не смотря ни на что сохранить добрые отношения с матерью и выразила свои опасения в том, что ей вовсе не хотелось бы стать источником их ссоры. Она умоляла его проявить все свое благоразумие и смекалку на этот счет и, если то потребуют обстоятельства, пусть он не переживает за свой отъезд в Бат, ведь это не такое уж плохое место.
Минула уже неделя с тех пор как Ровена отправила письмо, но от Виктора не поступило ни весточки.
Последнее письмо Виктора взволновало ее, а недельное молчание породило в душе непрекращающуюся тревогу. Она старалась успокоить себя всякими умозаколючениями и очень желала бы поверить в них. Так же она начала корить себя за то, что против воли становится предметом нежелательной размолвки. Уж что-что, но это обстоятельство расстраивало ее совершенно.
Ровена ловила себя на мысли, что тысячу раз бы предпочла, чтобы Виктор обратил внимание на эту леди Гарсфилд, чем выражал негодование своей матери из-за нее.
На следующий день на прогулке в парке она встретилась с Одилией. Девушки принялись болтать, взявшись за руки. Одилия как всегда разговаривала о предстоящей помолвке и даже пообещала подруге познакомить ее очень скоро со своим женихом.
Когда Одилия излила всю свою душу, то изволила осведомиться у Ровены все ли хорошо у нее.
Девушка рассказала ей о письме Виктора и прибавила сюда свои переживания по данному поводу.
Одилия нахмурила носик и задумалась.
— Так, леди Клифорд. Прежде всего, вы должны понимать, что у этого юноши на вас очень даже определенные взгляды, раз его так интересует ваше мнение, и раз он не желает идти на поводу у своей матери.
— Но какие такие взгляды? — растерялась Ровена — Я совершенно не старалась вызвать в нем каких-то определенных взглядов.
— Ах, дорогая, вы же знаете насколько непредсказуемо сердце. Я вот тоже, пока не увидела своего Джонатана, говорила себе и всем на свете, что он мне непременно не понравится. И что теперь? Вы видите я души в нем не чаю. А сначала он мне показался совсем неприятным человеком.
— Ну, это ты сама себе накрутила.
— Накрутила или нет, но факт остается фактом! — с умным видом заключила Одилия — Но, знаешь ли, тебе следовало бы получше присмотреться к Виктору. Он из хорошей семьи, довольно обеспеченный славный молодой человек. У него прекрасные манеры, я слышала. Что тебе еще надо? Пора бы уже оставить свое легкомыслие и поменять интересы. В конце концов, зачем ты его тогда обнадеживала?
— Чем это?
— Как чем? Право, ты меня удивляешь. Кажется, ты уделяла ему слишком много времени, да так много, что даже забывала за меня.
— Верно, он очень приятный молодой человек и замечательный друг. Мне легко и хорошо в его компании. Но я как-то не думала…..
Ровена запнулась и зарделась.
— Ужели? И ты “не думала” с самого начала или все-таки чуть-чуть думала?
— Признаться, у меня были некоторые мысли на этот счет… Но потом, они как-то растворились сами собой. Не то чтобы я отказалась от них, просто они как-то ушли сами по себе. Нам было так хорошо в компании друг друга. Кажется мы могли бы говорить обо всем как друзья, ты понимаешь меня? Я так благодарна ему за дружбу.
— Какое-то странное направление ты избрала, дорогая, впрочем, такое же странное как и ты сама. Но я уверена, этот молодой человек более предсказуем и приземлен, чем ты, учти это. Не думаю, что ему твои подобные рассуждения придутся по нраву.
— Ох, может быть ты была бы не против, если бы мы сменили тему? Ей-богу, я не могу пока определиться со своим мнением на этот счет.
— Ну что ж… как угодно. Но будь готова к тому, что скоро обстоятельства рискуют повернуться самым неожиданным образом для тебя и тогда уже было бы неплохо определиться со своим мнением, как ты выразилась.
Подруги проговорили еще некоторое время о всяких пустяках, а потом расстались с тем, чтобы заняться каждая своими делами.
Прошло еще два дня, а никакой весточки от Виктора все не поступало.
13
В огромном пустом особняке посреди Черного леса не смотря на полноту дня и яркий свет солнца царил сумрак и стояла могильная тишина, в общем-то, как и всегда. Франц сидел развалившись в кресле, руки его, словно плети, свисали по двум сторонам подлокотников. Жабо батистовой рубахи распахнулось, оголяя мраморную грудь. Он только что вернулся с прогулки и сидел в ботфортах, не смотря на то, что те покрывала грязь.
Он закрыл глаза, думая о том, почему присутствие Ровены вызывает в нем иногда смятение чувств и заставляет его организм реагировать странным образом.
Франц вспоминал их первую встречу, воспроизводя в памяти свои ощущения, затем, он подумал о том, как видел ее на церемонии представления ко Двору. Приложив пальцы к горлу, он старался уловить в нем малейшие изменения, чувствуя как где-то в глубине гортани только-только начинает зарождаться напряжение. Потом он вспомнил, как уловил аромат ее волос, еще раз воспроизведя в памяти этот момент, он чувствовал, как напряжение начинает концентрироваться и сформировываться в комок. Он не открывал глаз, жмуря их и стараясь понять откуда идет эта физическая реакция. Теперь Франц рискнул подумать о происшествии у герцогини Беррийской. Вновь отважившись оживить в памяти окровавленные ладони Ровены. Тут комок стал подниматься по горлу вверх с такой живостью, что герцог невольно обхватил горло рукой, желая воспрепятствовать этому странному рефлексу. Но не успел он как следует сконцентрироваться на своем ощущении как в дверь постучали.
Послышались осторожные шаги камердинера и его тихий голос:
— Приношу свои извинения за беспокойство, ваша светлость.
— Что такое? — недовольно пробубнил герцог.
— К вам пожаловала мадам де Бриссак…. она ожидает вас в гостиной. Что мне ей сообщить?
— Не помню, чтобы получал от нее записку о визите…
Камердинер откашлялся и произнес:
— Таковой и не поступало, милорд. Если вы желаете….
— Не надо!
Герцог поморщился и произнес: