— Налево. Нет, третья развился. Ещё раз налево.
Маша обернулась, когда оказалась в центре: фигуры следователя и Влады отсюда казались почти нереальными.
— Приступайте, — разрешил следователь.
В центре лабиринта негде было даже присесть. Она стояла, по-солдатски сдвинув ноги вместе, и пыталась держать равновесие. Голова шла кругом, и как вызывать сущность в таком положении, Маша понятия не имела. Она и в более удобных позах не всегда могла призвать.
«Точно ведь ничего не получится», — подумала Маша и всё-таки закрыла глаза.
Мир вокруг, судя по ощущениям, тут же завертелся бело-чёрным хороводом.
Солёным капнуло на губы. Маша, плюя на всё на свете, стояла на коленях, одной ладонью упираясь в пол. Попавшие под её давление булавки гнулись или втыкались глубже в пенопласт.
Не открывая глаз, она вытерла кровь. Бессмысленно — из носа опять потекло. Влада что-то говорила, не замолкая. Что — Маша уже не слышала за постоянным гулом в ушах. То, что она ощущала, было настолько огромным, что протолкнуть его в угольное ушко собственного сознания просто не представлялось возможным. И вернуться назад она тоже не могла. Притянутая сущность намертво вцепилась невидимыми пальцами, обхватила сзади, присосалась, теперь не отцепишь.
Влада говорила — и уже почти кричала, — а в общую какофонию звуков вклинился голос следователя.
— Прекратите.
Она не поняла смысла сказанного.
— Прекратите!
Кое-как Маша открыла глаза. Пенопласт перед ней был весь заляпан кровью — светло-алой, нестрашной, но всё-таки кровью. То, что стояло у неё за спиной, коснулось плеч и снова потянуло к себе.
— В лабиринте ошибка, — вдруг очень чётко произнесла Влада, как будто стояла в шаге, не дальше. — Он не проходит. Не получится! Уходи!
Машу тряхнуло. Она ощутила, как хватка не-жизни начала ослабевать. Гудение в ушах сделалось на полтона тише. Она смогла поднять голову. Фигурки у двери теперь ещё и расплывались.
— Выходите, — сказал следователь.
«Выходите, — передразнила его Маша, правда, мысленно. У неё не хватило бы сил говорить вслух. — Это он дельно придумал».
Булавочные коридоры двоились и троились. Она едва дошла сюда, а теперь предстояло продраться назад. Ладонь была вся в мелких уколах, о коленях не хотелось даже думать.
— Выходите, за вами туда никто не полезет.
— Я исправлю ошибку в лабиринте. Мне нужно от силы два часа, только все булавки остались дома, — говорила Влада, как будто оправдывалась за невыученный урок.
Следователь ни слова не произнёс, но смотрел безрадостно. Маше было всё равно: ни думать о том, что будет дальше, ни попытаться вникнуть в происходящее. Она еле добралась до казённой кровати и упала, сразу же проваливаясь в беспамятство.
Она знала только, что Влада не вернулась. Знала из разговора следователя с одним из конвойных. Впрочем, знание этого витало в воздухе, как предчувствие грозы, влажное душное ощущение.
С Маши сняли наручники уже в коридоре, и дальше повели почти свободной. Мысленно она всё ещё плавала в оборванном куске сна и не особенно воспринимала реальность, потому и не удивлялась.
— Никакого понятия о законности, — резко высказывал следователь. — Нелегальное применение паранормальных способностей, видите ли. Говорят, это должно быть согласовано с Центром. Где согласие? Нет согласия. Девчонку держат в застенке. Равноценный обмен, говорят. Без Влады мы ничего не сделаем.
Дневной свет после приглушенных белых ламп заставил Машу зажмуриться. Свет лился в огромные квадратные окна. В холле рядом с КПП её ждала Сабрина. Непривычно — она была в форме, вот только без оружия. Наверное, заставили сдать.
Маша не сразу увидела Антонио, он стоял в стороне. Щёлкнули магнитные замки — терминал на входе выпустил их. Пока Антонио говорил со следователем, подмахивая какие-то бумаги, Сабрина оглядела Машу с ног до головы. Ей не понравилась футболка, залитая кровью, определённо, не понравилась.
— Что они с тобой делали?
— Дверной косяк подкрался и коварно ударил в спину, — мрачно пошутила Маша и поторопилась исправиться: — Ничего страшного. Вызывала сущность, кровь — носом, как обычно.
Сабрина взяла её за локоть и вывела на каменное крыльцо. Следом вышел Антонио. Весь горизонт от края до края занимала серая набережная и серая река, подсвеченная яростным летним солнцем.
Вета стояла у раскрытого окна, когда они приехали. Дверь была открыта, квартира остыла за ночь, и рано утром, когда Антонио повернул дверную ручку, уже была холодной и неприветливой. Никаких полотен солнечного света на деревянном полу.
Когда хлопнула дверь, Вета обернулась на секунду — глянуть, кто пришёл, и тут же снова припала к окну. Антонио сразу убрался на кухню, а Маша вошла в комнату и села на край дивана. Меньше всего Маша ожидала, что Вета с ней заговорит.
Пять утра — показывали настенные часы.
— Что-то происходит, — вечно холодный голос преподавательницы теперь пророс тревогой. — Что-то случилось. Он никогда не уходил так надолго.
Антонио вернулся с кухни со стаканом воды, вложил его Вете в податливую ладонь. Она скользнула по нему невидящим взглядом и опять уставилась в окно.
— Он ведь всегда приходил под вечер, ночевал тут, а утром уходил, но ненадолго, — дрожа, проговорила она.
Антонио попробовал увести её от окна, но Вета с силой вывернулась из-под его рук.
Очень редко Маше приходилось сообщать родственникам о смерти. Она же не врач, а следователь. Она не привыкла приносить плохие новости. Теперь же ей приходилось делать это, потому что никто другой не мог.
— Я скажу сразу, не люблю ходить кругами. Я не знаю, что с ним, никто не знает. Но есть ещё один фантом, теперь он тоже достаточно сильный, чтобы сражаться. И дело в том, что из них останется только один. Оба не могут жить здесь, как два тигра на одной территории.
Вета ей не ответила. Маша ожидала чего угодно — криков, слёз, отрицания — вот только глухого молчания она ожидать не могла. Касаясь подоконника кончиками пальцев, Вета поднималась на цыпочки и смотрела вдаль, как будто на горизонте, загромождённом высотками, могла рассмотреть плывущий к ней корабль.
Маша поймала ничего не выражающий взгляд Антонио, пожала плечами. Мол, что я могу с этим поделать. В доме было так холодно, как не может быть холодно просто из-за распахнутых в раннее утро окон. Стакан с нетронутой водой остался стоять на подоконнике, и мениск призрачно колыхался.
Маша покачала головой — Антонио развернулся и вышел, неровно ступая по деревянному полу. Когда дверь за ним хлопнула, Вета снова обернулась.
— Зачем они вызвали того, второго? Они хотели уничтожить меня?
— Никто не хотел вас уничтожить. Они совершили ошибку, и только.
— Вам так сказала Вера, да?
Маша не выдержала — усмехнулась. Слишком больная тема, чтобы обсуждать её вдобавок ко всем остальным проблемам.
— Вера ничего мне не сказала. Вы сами знаете, наверное, что из мамы слова клещами не вытянешь, не то что исповедь. Но есть ещё Марк и Анна, помните их? Антонио вызывал их вчера вечером. Они в один голос твердили, что понятия не имели, как всё выйдет.
Вета её снова не слушала — вглядывалась в тени от деревьев на серых тротуарах.
— Нет, — сказала она, теребя кулон на кожаном шнурке. — Они собирались меня уничтожить. Они меня так и не простили за те времена. Зачем, по-вашему, взрослым людям собираться за заброшенном складе и вызывать фантом города? Вам часто приходит в голову мысль — пойти и вызвать парочку фантомов?
— Сейчас не важно, зачем они это сделали, — сказала Маша, просто чтобы перебить её страшный монолог. — Прошлое мы уже не отменим. Теперь нужно думать, как предотвратить катастрофу.
Не оборачиваясь, Вета подвинула к окну стул и села. Руки она вытянула через весь подоконник, так чтобы касаться кончиками пальцев уличного ветра.
— И что мы можем сделать?
— Не знаю, — честно призналась Маша после минутных раздумий. — В битву сущностей людям нельзя вмешиваться. Я думаю, всё, что в моих силах — попытаться защитить вас.
Город вернулся под вечер, вместе с холодным речным ветром. Вета сидела у окна, ткнувшись подбородком в изгиб локтя. Клёны за окном шарили ветками в небе. Она ощутила лёгкое прикосновение к плечу, и на подоконник спикировал тронутый желтизной кленовый лист. Откуда ему взяться в середине лета?
Сердце зашлось в приступе отчаянной радости, а потом пропустило удар: что-то было не так. Город ткнулся ей в плечо и тут же замер у ног комочком ветра. Его прикосновения были ледяными и короткими, как никогда раньше.
Полумрак в комнате шевельнулся: это Маша привстала с дивана, где сидела, притянув колени к груди. До того она вела себя так тихо, как будто спала.
— Что с ним?
Она тоже это ощутила — натянутую поперёк комнаты нить тревоги. Вета поднялась и торопливо закрыла окно, как будто этим могла бы защититься и защитить его. Свет уличного фонаря выбелил пол под её ногами: там растекалось эфемерное тёмное пятно. Секунда — и пятна не было, можно подумать — показалось. Но она знала: всё, что кажется, существует на самом деле.
Маша тоже это видела, потому опустилась на корточки рядом. Ветер тяжело ударил в окно, замельтешили тени листьев, и фонарный свет брызнул во все стороны. Стекло опять дрогнуло.
— Задёрните шторы, — прошипела Маша, не поднимаясь с пола. — Задёрните, он потеряет нас из виду и уйдёт. Иногда это срабатывает.
Вета рванула тяжёлые шторы на одном окне, бросилась ко второму. Ветер всё ещё грохотал о стёкла, скулил и царапался. Они просидели в полном безмолвии на холодном полу час или два — время уже потеряло смысл. Удары и вой становились всё тише, пока не изошли на нет.
Маша судорожно перевела дыхание.
— У него, видимо, ещё недостаточно сил. Нам повезло.
Она поднялась и прошлёпала на кухню, оттуда послышался шум воды. Маша вернулась с намокшей чёлкой и влажными руками, на ощупь попыталась найти в прихожей свою сумку. Ругнулась и включила свет.
Город всё ещё неподвижно лежал на полу. Вета сидела рядом, откинувшись на стену, и осторожно касалась его, как будто укрывала ладонью новорожденного щенка. Она наблюдала, как в молчании Маша бродит по комнате, подновляя символы на стенах. В тех местах, где её чёрный карандаш касался обоев, съёживались голубенькие цветочки и воздух подёргивался дымкой.
Потом в ход пошёл красный песок, от которого пахло подземельем. Вета не стала уточнять, что это. Маша рассыпала его тонкими полосками по подоконникам и у порогов, а остатки завернула в бумажный пакет и спрятала в сумку.
— Мне нужно уйти домой, хотя бы на ночь, — сказала она, замерев посреди комнаты. — Подновить запасы и подумать, что ещё можно сделать. Но вы не бойтесь, я позвоню Антонио, чтобы он приехал, ладно?
Вета усмехнулась, глядя в пол. Антон, старый лис, он ведь специально прислал её днём, чтобы сменить на ночь. Неужели он до сих пор не понял, что ничего не выйдет. Рука Веты дрогнула, и комок ветра болезненно сжался, ощутив её тревогу.
— Понимаю. Конечно, идите.
Маша постояла под лампой ещё. Может, ей хотелось оправдаться в своём отступлении. Напрасно — Вета и так видела, что она делала всё, что могла. И чертила на обоях символы чёрным карандашом — наверное, только они и спасли оконные стёкла от вторжения фантома. И рассказала всю правду о том, что Городу ничем нельзя помочь. Правда дорогого стоила. Антон никогда бы не сознался, он бы юлил и умалчивал.
Маша ещё покопалась в сумке и бросила Вете связку брелоков на большом кольце: пластиковая летучая мышь, деревянный шахматный конь, крошечный стилизованный кинжал.
— Держите пока, вам нужнее. Это будет защищать вас, пока я жива. Вернёте, когда сможете.
Хлопнула входная дверь. Вета крутила в пальцах связку потёртых брелоков. Хуже всех выглядела летучая мышь: одна пластиковая лапа отвалилась совсем, клыки погнулись и пожелтели.
Ровно в полночь в комнату вошла Сабрина. Маша подняла голову от собственных исписанных тетрадок. Чернильные крючки расплылись перед глазами.
— А тебе чего не спится?
Сабрина по-турецки села на кровать, медленная, как кошка, и такая же гибкая. Сидеть вот так и наблюдать за Машей она могла бы сколько угодно. До утра, если потребуется.
— Антонио сказал присмотреть за тобой.
Маша озадаченно почесала за ухом остриём карандаша.
— А за мной-то зачем?
— Как это, зачем? Ты ведь дочка Веры, а Вера вызвала фантом. Судя по тому, что говорят о её одноклассниках, их дети погибают. Антонио сказал, так фантом добирается до родителей — убивает детей, чтобы родители стали уязвимее. Поэтому ты в опасности.
Маша хмыкнула. В окно к ним заглядывала обкусанная облаками луна, жёлтая, как фонари на набережной. Маша ощутила голыми плечами ночной ветер, покосилась на плед, но вставать и идти за ним было лень.
— Не беспокойся, я не собираюсь прыгать из окна. Да тут всего-то второй этаж.
Сабрина не шевельнулась и, кажется, даже не моргнула.
— Ладно, сиди, я не против. Что на самом деле плохо, так это то, что у меня нет ни одной идеи, как хотя бы смягчить нападение второго фантома. Я уже не говорю, чтобы уничтожить его. Наверное, после неудачи поисковиков, это невозможно. У нас ещё не таких методов. И всё, что я могу сказать о нём — он обожает высоту, крыши и небоскрёбы. Наверное, искать его следовало бы на самой высокой крыше города.
Она с таким же успехом могла бы разговаривать сама с собой. Маша поднялась и закрыла окно. Отчего-то подползающая к самому подоконнику ночь вызывала теперь в ней острую тревогу. Впрочем, с чего бы, интересно? Дом она защитила куда лучше, чем квартиру Веты.
Эту защиту Маша строила годами. Эфемерная безопасность большого города не могла её обмануть. Когда-то давно Маша на собственной коже ощутила всю хрупкость окружающего мира. Она знала, что такое сущности, многих она знала даже лично.
Теперь: кирпичная крошка под порогами, символы на окнах она рисовала прозрачным маркером каждую вторую пятницу месяца. Над входной дверью висела безобидная, на первый взгляд, безделушка: вышитая крестом собака. Конечно, были и тряпичные куклы: всего четыре, по четырём углам дома. И самое главное: никто не сможет войти, если хозяин дома действительно воспротивится этому. Маша знала, что это значит: воспротивиться по-настоящему. Но для этого она не должна была спать, потому что спящий не может сопротивляться.
Возвращаться к тетрадкам не хотелось. От яркого света резало глаза — Маша приглушила настольную лампу и легла на край кровати.
— Всего пять минут, и я вернусь к работе.
— Ну да, — вздохнула Сабрина. То ли сарказм, то ли сожаление. Она провела рукой по Машиным волосам. — Бедная ты моя.
В ночном небе по одному гасли отражения фонарей.
Маша заснула и очень скоро ощутила, как её накрывают пледом. В бледном свете лампы она открывала глаза: присутствие рядом Сабрины явственно ощущалось, она и правда лежала рядом, глядя на Машу. Было же сказано — присмотреть.
В шесть утра улицы были пусты, в открытые окна пели птицы.
— Куклы были разорваны.
— Значит, ты спала, когда она ушла? — повторил Антон.
— Я не спала, — в третий раз повторила Сабрина, спокойно и даже холодно, но не верить ей он почему-то не решился. — Я клянусь, что я ни секунды не спала. У меня был приказ охранять её.
— Тогда как Маша ушла?
Между ними повисла тишина. Вета, сидящая на полу под окном, опустила лицо в раскрытые ладони. Бессонная ночь туманом стояла в голове. Вете то хотелось рассмеяться из-за какой-нибудь совершеннейшей глупости, то — зарыдать, обхватив руками спящий тут же Город.
Антон взял со стола мобильный, слепо потыкался в кнопки. Сабрина стояла напротив него, в дверном проёме, сжимая и разжимая кулаки.