Король Руси — это и ожидаемо, и понятно, и, в какой-то мере правильно. В самом Смоленске вполне понимали и принимали претензии Иоанна на этот титул. Впрочем, под его руку не спешили. Им и в составе Великого княжества Литовского было хорошо. Но вот каган Великого травяного моря… это что?
О том, что Иоанн, принял вассальную зависимость от ханов Белой, Сибирской и Синей орд не как король Руси, а как каган никто на западе не знал. Наш герой рассудил, что такой титул будет намного приятнее для кочевников. Великое травяное море. Звучит! А каган есть не что иное, как перекличка с древним хазарским титулом, эхо могущества и величия которого все еще гуляло по степи. Хан ханом, но каган, вылезший из глухой древности, оказался по душе практически всем.
Да, кочевникам не нравилось, что каган был православным, а не мусульманином. Ну так и что? Силен? Силен. А это главное. Да и ритуал их вполне устроил. Поэтому осенью 1475 года в Москве и собрались ханы трех орд со своими беями и багатурами[2]. И принесли кагану клятвы и за себя, и свои роды, да не по доверенности, а уже лично. Причем не на татарском, а на монгольском языке, каковой все еще употреблялся в степи, выполняя роль дипломатической коммуникации.
Почему осенью 1475 года? Так после славного разгрома Менгли Герая и османов. То есть, после того, как Иоанн продемонстрировал — он силен и сильнее его в степи нет никого. А значит, что? Правильно — он и главный. Да, не Чингизид, поэтому и каган, а не каан на монгольский манер. То есть, титул был применен более древний, лишенный таких родовых ограничений.
Так вот — эта история с присягой и новым титулом не предавалась особой огласке. Ну встречался Иоанн с кочевниками — своими вассалами. Ну обсуждал с ними что-то. И что?
Поэтому здесь, под стенами Смоленска, наш герой впервые публично применил свой новый титул, вызвав немалое замешательство и недоумение у горожан. Потому как догадаться о смысловом содержании этого титула не было проблем.
И что же получалось?
К ним пришел не просто соседний правитель восточной Руси, претендующий на нее всю, а фактически, наследник Золотой орды, вступивший в права на большей части ее старых владений. Ведь вон — виднелись бунчуки вспомогательных отрядов и Белой, и Синей, и Сибирской орды. И никого из татар не смутили слова под стенами сказанные.
А память о могуществе Золотой орды была свежа и крепка. Сотни лет не прошло, как ханы шороху наводили по всей округе. И не только в восточных землях Руси, но и тут — в западных пределах, что лежали ныне под рукой литовцев.
Да и «разгон» в этом контексте прозвучал куда как опаснее. Ведь о жестокости монголов до сих пор страшилки рассказывали. Подчинился — миром станут говорить. А коли за оружие взялся — всех подчистую вырежут. Да, Иоанн не монгол. Но все в Смоленске были наслышаны о том, что он практически полностью вырезал бегущую армию Менгли Герая и османов под Хаджи-Тарханом. Очень немногие сумели ноги унести. Для монголов — обычная практика, но не для русских князей. Да, он не снимал с себя королевского титула, но… страшно, в общем.
— Всем уйти с этого участка стены! — Грозно крикнул королевский вестовой в рупор, подойдя верхом лошади на полсотни метров. — Государь станет намерения демонстрировать! Кто не уйдет — пеняй на себя!
Люди служивые и зеваки всякие чуть помедлили, а потом заметив, что Иоанн подвел сюда кулеврины свои, прыснули бегом в разные стороны. Рисковать и подставляться под артиллерийский обстрел никто не желал. Тем более вот так — по глупости.
В отличие от полевых орудий — эти «игрушки» короля были куда как внушительнее. Они стреляли железным ядром массой 20-фунтов[3] и имели ствол в добрые тридцать калибров. То есть, относились к так называемым экстраординарным кулевринам. Да и сами весили под две тонны, передвигаясь большой упряжкой лошадей.
Несмотря на отношение к привычному в эти годы типу орудий, они были выполнены по уже утвердившимся на Москве передовым нормам. Никаких украшений. Вингард, дельфины, цапфы и весьма продвинутый составной лафет. Плюс ствол, как и у легких полевых орудий был калиброван плоским сверлом, чтобы убрать раковины и выровнять геометрию, а потом еще и заполирован. Чтобы можно было уменьшить зазор между стенкой канала ствола и ядром, дабы существенно поднять энергию выстрела на том же заряде пороха.
Вот такие вот кулеврины и подвели к крепостной стене Смоленска Иоанн. Метров на двести. И сразу четыре штуки. Казалось бы, немного. Особенно в свете того, что предстояло вести огонь по крепостной стене. Но ведь в 1476 году Смоленск еще не щеголял могущественными кирпичными стенами по итальянской моде начала XV века. Нет. Он представлял собой классическую русскую древесно-земляную крепость. Его стена, составленная из срубов, была засыпана с наружной стороны землей на треть, а изнутри на ту же высоту дубовыми плашками. В остальном же… ничего угрожающего для подобного рода орудий.
Артиллеристы расставили кулеврины. Навели. Споро закинули в ствол каждой по картузу с порохом, пыжу и ядру. Прибили все это добротно. Проткнули через затравочное отверстие картуз. Подсыпали туда мелкого пороха. И помощник каждого командира орудия, положив руку в кожаной краге поверх этой затравки, чтобы ее ветром не сдуло, поднимал вторую руку в знак готовности.
Когда же все зарядились, командир батареи скомандовал:
— Па!
И открыв рот прикрыл руками уши. А спустя каких-то пять секунд, батарея кулеврин дала беглый залп по стене Смоленска.
Бабахнула. Окуталась дымами. Откатилась, гася отдачу, на метра полтора-два назад. И тут же расчеты бросились накатывать орудия назад, готовя к новым выстрелам.
Там же, на стороне Смоленска, народ с немым молчанием наблюдал за этой демонстрацией. Одно ядро попало в земляную насыпь и углубившись в землю, застряло там. А вот три остальные «железки» влетели в верхнюю часть стены, от чего обломки бревен полетели в разные стороны. Как итог — одну секцию — тот самый сруб — разметало по окрестностям.
— Ох ты ж матерь Божья! — Присев перекрестился Лев Борисович Глинский. — Это ж как? Это ж теперь чего нам делать то?
— Не робей, — хлопнул его по плечу Иван Юрьевич Мстиславский. — То кулеврины. Видал я такие. Они не часто бьют.
Однако на батарее были иного мнения.
И где-то через минуту дали новый залп. Благо, что раздельно картузное заряжание и умеренный вес ядра позволял перезаряжаться довольно быстро и ловко. В этот раз один «гостинец», как и в первый раз, зарылся в насыпь, второй пролетел выше, развалив какой-то домик. А два оставшихся обрушили остатки пролета, вновь породив фонтан брызг из обломков бревен.
На этом демонстрация и закончилась.
Да, у Иоанна теперь был порох. Да, он наловчился делать железные ядра не ковкой, а переплавкой в специальном тигле в персидской печи из отвального, плохого железа — того, что с вредными примесями. Но он не хотел уничтожать город или причинять ему какой-либо значимый ущерб. Он хотел повторить успех Ивана Грозного из оригинальной истории, который благодаря хорошей артиллерии щелкал укрепления как орешки.
Как он задумал, так и произошло.
Жители, и, прежде всего, боярство Смоленска признала демонстрацию впечатляющей, сменило штаты и отправилось с хлебом и солью вести переговоры с Иоанном. Ну так, а что? Вон — всего восемь выстрелов за шестьдесят ударов сердца, а какой урон. А если эти «громыхалки» хотя бы полдня поработают?
Тем более на фоне очень толстого намека с последствиями. Каган Великого травяного моря это вам не король Руси. Здесь может все кончится как в той же Старой Рязани, которую вырезали подчистую.
Кое кто из уважаемых, но не самых любимых персонажей на Руси хотел было уехать из города, поняв, что финиш. Однако гусары и татары обложили Смоленск со всех сторон и контролировали все дороги. Более того, с западного направления «внезапно» оказалось несколько десятков татар со специально обученными охотничьими соколами, дабы голубиной почтой никто послание никуда на запад не отправлял…
Судьба у Смоленска в целом мало отличалась от Рязани или Новгорода. Город обкладывали вирой, включался в королевский домен, а всех бояр, что числились среди противников Иоанна, выселяли на Юрьев-Камский и дальше по Волге. Имущество же их по уже укоренившейся традиции делили промеж сторонников. В общем, ничего необычного.
Разве что починку стены начали еще до ночи. Да ратные люди Смоленска приводились к присяге королю. Вид ТАКОЙ армии и ТАКОЙ артиллерии, вкупе с титулом сделал свое дело…
[1] Разгон — старое название «грабежа» и «разбоя». В данном контексте означает, что город будет отдан на разграбление.
[2] Багатуром назывался сильный воин в монгольской традиции, которая пришла с ними, осев у местных тюркских народов (булгары известные в XV веке как казанские татары, половцы или крымские татары и прочие), а также на Руси в видоизмененной форме — богатырь.
[3] В качестве фунта Иоанн утвердил меру веса, равную двум новгородским гривнам — 408 грамм. Таким образом 20 фунтов выходило это 8 кг 160 грамм.
Глава 4
1476 год — 12 июня, Плесси-ле-Тур[1]
— Ваше Величество, — поклонился вошедший епископ Кракова, — господа, — кивнул он остальным присутствующим.
— Я рад видеть тебя у себя в гостях, — вполне миролюбиво произнес Людовик XI с интересом рассматривая вошедшего к нему поляка — Яна Пжежавского. — Что привело тебя к нам?
— Беда, Ваше Величество, великая беда.
— Беда? Какая же?
— Этот варвар решил совершенно разорить Литву!
— Постойте, — остановил епископа король. — Какой варвар?
— Как какой? Этот Иоанн! Великий князь Московский!
— А разве он не король Руси? — Удивился сидящий тут же кардинал.
— Нет! Как можно называть его королем Руси?! Этот самозванец и злодей! — Сказал и осекся. Увлекся, слишком привык нужным образом рефлексировать при Краковском дворе. Он-то прекрасно знал, что право наследования титула Иоанну подтвердил Папа Римский. Как следствие, подобные высказывания могут закончится очень печально для его карьеры. Ведь это прямой вызов Святому Престолу.
— Брат мой, — вкрадчиво произнес кардинал, сделав «стойку» на эти слова, — уж не считаешь ли ты, что Патриарх Рима не в праве считать какой титул законный, а какой нет?
— Я… я не это имел в виду… — растерялся епископ.
— А что ты имел в виду?
— Я… я… — замялся, потерявшись епископ и как-то скукожился.
— Полно вам, друзья, — прервал этот разгорающийся конфликт Людовик XI. — И что, ты говоришь, затеял такого ужасного король Руси?
— Он напустил татар на Литву!
— В каком смысле напустил?
— Приказал им грабить и разорять пределы Великого княжества Литовского. Угоняя людей и скот, да вывозя всякое движимое имущество. А недвижимой сжигая.
— Но зачем? Я слышал, что Кафа ныне в руках Иоанна и он не потворствует работорговле. Зачем же ему потребовались все эти люди?
— Он их угоняет в земли по реке Волге. Той, по которой он жаждет Персидскую торговлю устроить. И платит татарам по две серебряные монеты за целого и здорового пленника, пригнанного туда. Плюс отдельно за скот и имущество движимое.
— А на Волге разве нет своих жителей?
— Там татары кочуют. Но они у самой воды не селятся. Им степь нужна.
— Так есть или нет?
— Да почитай, что и нет.
— Интересно, — кивнул Людовик, задумавшись о чем-то своем. — А что за монеты он платит?
— Вот такие, — произнес Ян и высыпал на стол перед королем пригоршню монет из небольшого мешочка.
Иоанн, не дождавшись мастеров из Европы, сам кое-как пытался освоиться. Поэтому с горем пополам наладил выпуск нескольких номиналов «дензнаков» на реконструированном им Монетном дворе в Москве. Пока только мелких, ходовых. Слишком уж знатный цирк творился в его государстве из различных номиналов практически со всего света. Испанские, итальянские, германские, французские, английские монеты откровенно доминировали над местными. Слишком уж большой порцией их завезли на Русь. А ведь имелись еще османские акче и многие другие азиатские монеты. Так что откладывать валютный вопрос было попросту опасно. Бардак нарастал, грозя превратить финансовую систему королевства в хаос. Так что Иоанн в авральном порядке в 1475 году занимался реорганизацией своего монетного двора, что располагался в Кремле.
В пробирной избе сидело три человека, которые определяли пробу металла по принципу объем-вес. То есть, сначала смотрели сколько воды вытеснит металл, потом взвешивали его и считали удельную массу. Это давало, конечно, не самую высокую точность пробы, но вполне достаточную для дальнейшей работы.
Плавильная изба занималась выплавкой серебряных прутиков нужной пробы и размера, ориентируясь на замеры пробирной избы. И туда же плоды своей деятельности и сдавали для контроля качества. Дальше шла протяжная изба. Здесь на очень нехитрых станочках — малых механических молотах с ножным приводом, как у прялки, все эти прутики серебряные расковывались в полосы нужной ширины и толщины. По оправкам, оттого довольно равномерно. Не прокат, конечно, но вполне достойно. Потом контроль качества с щелевыми лекалами и передача этих заготовок далее в рубильную избу. Там работники, сидя за примитивными рычажными прессами с ножным приводом, выбивали из полос кругляшки нужного диаметра. Дырявя полосу, словно бумагу дыроколом.
После шел очередной контроль качества и передача в следующую избу — банную, где заготовки немного зачищали, вращая в бочке с мелким песком, дабы заусенцы убрать. А потом отжигали в печи, снимая напряжения от механической обработки. И, наконец, финальный этап в чеканной избе, где работали точно такими же примитивные рычажными прессами с ножным приводом, что и в вырубном. Только не дырявили заготовки, а обжимали в штемпелях. И новый контроль качества…
Иоанн чеканил пока только три номинала монет: векша, куна и волк.
Векша была массой 0,8 грамм и изготавливалась из серебра 250-ой пробы, то есть, получалась по покупательной способности в ¼ новгородской деньги тех лет[2]. Куна чеканилась вдвое большей по весу и из серебра 500-ой пробы. Из-за чего, при массе в 1,6 грамм совпадала по стоимости с новгородской деньгой. Но из-за более низкой пробы хуже истиралась, да и чеканка сильно лучше у нее выходила. Волк же чеканился из серебра 750-ой пробы будучи массой 5,33 грамма, что равнялось пяти новгородским деньгам. Примерно.
Под чеканку волков Иоанн выделил одну линию, на куны три линии, а векши — восемь. Каждая линия в среднем за световой день выдавала по тысячи монет. Не очень производительно, конечно. Но это было НАМНОГО лучше, чем при старом методе чеканки. Поэтому пятьдесят семь человек, которые трудились на Монетном дворе начали в хорошем темпе перечеканивать все поступающее к Иоанну серебро в новую монету.
Дизайн их был прост. Лаконичен. И отличался крупными «мазками», чтобы четче чеканка получалась.
На аверсе помещался значок-символ монеты[3], над которым полукругом шло название, а под ним — «кор. Русь». На реверсе располагался простой равносторонний крест, у которого в нижних двух четвертях располагались парные числа года. Кроме того, по самому краю с обоих сторон шел бортик дабы защитить монету от обрезания.
Так вот — за каждого здорового человека, пригнанного кочевниками на Волгу, Иоанн платил два волка, а за раненого или больного — одного. Не очень много, но стабильно. Поэтому степняки и Белой, и Синей, и Сибирской орд, выступившие в поход, старались. Когда еще получится так подработать?
— Интересно, — произнес Людовик XI, покрутив в руках серебряного волка. — А почему он чеканит изображение зверей?
— Я же говорю — дикарь!
— Ваше Величество, — усмехнувшись, произнес кардинал. — Это отголоски прошлых лет. Например, куной там называли денье старого веса или аналогичный ему дирхем, потому что за них тогда покупали у охотников шкурку куницы. С векшей дело обстояло также — это ведь белка, в переводе на наш язык.