Река прибывала. Уже на девятый день после окраски гидрологи на станции в кишлаке Духаус отметили небывалый подъем воды. На двенадцатый день по верхнему течению реки начали возводить плотины на случай наводнения. Толпы людей собирались на лугах и с волнением глядели, как бурлили холодные волны, клокотали в фарватере, переворачивали валуны и набегали на берег, оставляя черную грязь.
Начальник Катта-Курганского водохранилища (так называемого Узбекского моря) сообщил в Министерство, что котловина не может вместить непредвиденных четырехсот миллионов кубометров воды (он так и сказал: «У меня море не резиновое!»). Поэтому обком принял меры, чтобы досрочно закончить оросительную сеть в новом районе.
Новый район принимал воду 10 августа в 12.00.
Небо было по-южному густо-синим, и в горячей синеве стояли горы, такие прозрачные, такие непрочные, что не верилось в их существование. Они казались морщинами на небесной эмали. Но белые паруса ледников были спущены сегодня, и там, где они находились прежде, в темно-синих пятнах можно было угадать полосы крашеного льда.
К полудню жара стала нестерпимой, и тени совсем съежились, залезли под подошвы. Но люди ждали; ждали узбеки — владельцы этой земли, их ближайшие соседи — туркмены и таджики, и казахи, и русские, и украинцы, и татары, и дунгане — как всегда, на новых землях селились все национальности.
Но вот прогремел пушечный выстрел, сверкнули на солнце ножницы, упала, извиваясь, белая ленточка и дрогнули тяжелые ворота шлюза. Черная и сердитая, вся в белой пене, вода заклокотала на бетонном дне канала, а там пошла и пошла, набирая скорость, наполняя русло, прямым ходом в пустыню.
И тотчас же на обоих берегах вскипели клубы пыли. Обгоняя воду, мчались всадники с радостной вестью. Мчались, сверкая клинками, соскакивая и взлетая на коня на ходу, крича неустанно:
— Вода-а-а-а!
Впрочем, скакали они по традиции, главным образом для собственного удовольствия. Кони сделали только первый скачок, а о воде уже знали, воду увидели и в новых колхозах, и в далеких кишлаках, и в Самарканде, и в Ташкенте… на мерцающих экранах телевизоров.
И в новеньком домике, который вырос на скале над лаково-черным ледником, тоже клокотала и ревела черная вода… и за окном и на экране.
— Признаю… — сказал профессор Богоявленский. — Вынужден признаться. Мы, специалисты, упустили. Ничего не скажешь, вы оказались кругом правы, Митрофан Ильич!
Худой, с ввалившимися глазами, Рудаков сидел рядом в кресле, сидел… не лежал в постели.
— Жалко, что мы не с народом, — вздохнул он. — Но не рискую, знаете ли. После того полета в горы я прямо ожил. А потом опять жара, духота, нечем дышать. Вижу, одно спасение для меня — горный воздух. Поживу здесь, а годика через полтора попробую спуститься. Конечно, телефон, телевизор, вертолет, работать можно и тут. Но главное сражение — там, внизу. Все-таки добьем мы пустыню. Как полагаете, добьем?
Профессор начал охотно пересчитывать ресурсы: «Ледник Федченко мы покрасим в будущем году, он пополнит Вахш. Язгулемские и прочие ледники Памира пойдут прямо в Аму-Дарью, возьмем их для Кара-Кумского канала. А группу Хан-Тенгри трогать не будем: она для дружественного Китая. Из Пекина уже приезжали мелиораторы, просят помочь им оросить долины Яркенд-Дарьи…»
— А я вот что думаю, — прервал министр. — Ведь и у нас в России полезно подумать о черном снеге. Белый снег отражает до 80 процентов падающих лучей. Если подкрасить его, то он растает на месяц раньше. Весна придет не в апреле, а в марте. На месяц раньше трава… и всходы…
— Но эта титани… — начал было Богоявленский и осекся. — Я подсчитаю, я подсчитаю и доложу вам, Митрофан Ильич. Теперь я ничего не отвергаю без расчетов.
«Этот человек загадывает на десятки лет, — подумал он про себя, — как будто у него две жизни».
И словно отвечая на мысли профессора, Митрофан Ильич сказал:
— Мы, советские люди, живем дольше всех, потому что часть души у нас в Будущем. Больше волнений, больше хлопот, зато и радости больше. А Будущее приходит, когда его зовешь. Приходит и становится Настоящим.
Александр Казанцев
В ДЖУНГЛЯХ ФАНТАСТИКИ
Вооружись терпением, читатель, надень болотные сапоги неверия и москитную сетку иронии. Мы отправляемся в смелое путешествие по джунглям американской научной фантастики, которая сама себя называет «псевдонаучной». Они враждебны нам эти джунгли непроходимого пессимизма, населенные кровожадными хищниками или тупыми обезьянами… Можно отвернуться, отойти, не заглянуть в глухие заросли уродливых и невозможных растений, чтобы не дышать смрадными испарениями мистики и патологии, не слышать завываний шаманов будущего. Но будем исследователями, проникнем в заросли, где среди душащих ум и сердце лиан, кровососных орхидей, ядовитых колючек, среди сумеречного мрака вечной тени и засасывающей топи болот можно найти интереснейшие соцветия игры ума, а порой и хинное дерево горечи сердца, В эти джунгли стоит углубиться, чтобы лучше понять американцев, ищущих своей фантазией выход из дремучей чащи современной им жизни. Однако редкие наши находки — а на своем пути мы увидим не только их — не могут изменить нашего представления о мрачных джунглях фантазии, рожденной ненавистью, безысходностью вымысла, который никогда не поднимается до уровня мечты.
Итак, раздвинем завесу ярких и крикливых обложек… Автоматическая аппаратура, совершенная, безотказная и безызносная, при полном отсутствии видимости точно посадила огромный самолет на бетонную, изъеденную временем дорожку. Прыгая на ухабах, подъехали бензозаправщики с нацеленными на самолет фотоэлектрическими фарами и через присоединившиеся шланги заполнили бак горючим. Бензин, без помощи людей полученный на нефтеперегонном заводе, был подан по трубам на аэродром. Нефть на завод текла по нефтепроводу с неиссякающих промыслов, где остроумные машины сами бурили скважины в нужных местах.
Вслед за бензозаправщиками к самолету подъехали бомбовозы и подвесили к фюзеляжу атомные бомбы, изготовленные на управляемых кибернетическими устройствами заводах, получающих сырье с автоматически разрабатываемых урановых рудников.
Самолет снова поднялся в воздух. Автопилот повел его по давным-давно заданному маршруту. Точно в нужном месте радиолокаторы в несчетный раз обнаружили один и тот же объект поражения и дали сигнал приборам бомбометания. Ядерные бомбы несравнимой ни с чем силы были сброшены на… на место, где двести лет назад существовал шумный и веселый прекрасный город с дворцами и мостами, с парками и музеями, с величественной историей и светлыми надеждами…
Бомбы, сотрясая планету, взорвались среди серых бугров и черных кратеров, вздымая над пустыней щебня тучу смертоносной пыли, которая расплылась уродливым грибом над безжизненной, давно уже необитаемой радиоактивной Землей…
Самолет развернулся и по программе, заданной истлевшими мертвецами, полетел обратно на свой старый, но все еще функционирующий без людей аэродром, где тупые машины снова заправили его горючим и упрямо снабдили страшными орудиями уничтожения, которым давно уже некого было уничтожать.
Закроем мрачную страницу, обратимся к другой…
…Взрываются атомные бомбы, взвиваются в небо зловещие столбы черного дыма, расплываются там смертоносными грибами… Рухнули здания, сметены сады и леса, испарились реки, почернела земля… В ужасе бегут в пустыни уцелевшие люди, пораженные неизлечимой болезнью. У них рождаются уродливые дети. Забыты причины войны, погубившей культуру, забыты и основы самой культуры. К грозящим смертью развалинам нельзя подойти… Суеверный ужас порождает религию диких. Грубо утверждается право сильного. Одетый в шкуры, бредет пещерный человек будущего. Перед ним скрытые травой заржавленные полосы металла, протянутые от горизонта к горизонту. Назначение их не понять новым питекантропам, сутулым, длинноруким, снова заросшим шерстью и переставшим мыслить…
С содроганием перелистывает читатель эти мрачные страницы, созданные, может быть, совсем не для того, чтобы вызвать у него протест против атомных войн. Но ради чего бы ни создавали американские писатели романы о конце цивилизации и одичании человечества — ради ли привычного устрашения, игры на нервах в годы военного психоза или ради затаенного, тлеющего среди американцев возмущения безумной гонкой атомного вооружения — все равно эти книги невольно воспринимаются как предупреждение о близкой пропасти небытия, как призыв остановиться.
Первый роман об атомной войне и ее последствиях «Последние и первые люди» принадлежит Аллафу Стеббельдогу. Не только упирались в облака огненные фонтаны на страницах романа, не только разверзалась от взрывов земля и сходили с ума от ужаса люди, обреченные на одичание, — в романе подробно и точно рассказывалось о цепной реакции атомного распада и притом точно так, как в знаменитом секретном Манхеттенпроекте. Взбешенные этим безграмотные маккартисты начали после окончания второй мировой войны преследование писателя, беспримерное расследование, предпринятое американским федеральным бюро… Писателя спасло от электрического стула лишь то, что его роман был опубликован в Лондоне в 1930 году… раньше, чем были сделаны физиками открытия, легшие в основу атомной бомбы.
Оказывается, угадывая направление развития физики, можно было понять и связанную с этим опасность для человечества в условиях возможных конфликтов на Земле.
В Америке еще недавно издавалось свыше тридцати толстых научно-фантастических журналов и, помимо того, около семидесяти стеклографических изданий, которыми обменивались между собой особо страстные любители научной фантастики.
Но в последний год на американском научно-фантастическом фронте произошел кризис. Закрылось около двадцати журналов.
В чем же дело? Иссякла американская фантазия? Нет, ее у американцев хоть отбавляй. Пожалуй, ответ на этот вопрос можно найти в анализе типичных произведений американской фантастики.
Своим родоначальником американские фантасты считают Гуго Гернсбека, опубликовавшего в 1911 году роман «Ральф 124 С = 41+» — таково было имя главного героя.
Американских фантастов, как и других, привлекает, например, назойливая мысль о множественности сосуществующих рядом миров, одновременно и непостижимо далеких и предельно близких. В романе Хэлла Клеменса «Миссия тяготения» рассказывается об исследовании тяжелой планеты-солнца Лебедь-61, которую можно увидеть лишь в сильнейший телескоп и до которой в то же время рукой подать, если понять принцип полоски Мёбиуса (кольцо из полоски тонкой бумаги, края ее перед склеиванием вывернули один относительно другого). Если по ней поползет муха, то она побывает и на той и на другой стороне полоски, Пройдя половину всего пути, муха окажется как раз под тем местом, откуда начала движение. Вот фантасты и воображают, что Вселенная свернута подобной полоской, очень тонкой. Стоит только каким-нибудь образом пройти сквозь воображаемую ее толщину, и вы окажетесь в другом конце Галактики.
Американские фантасты охотно отзываются на научные гипотезы, иной раз гиперболизируя их, доводя до абсурда, охотно принимают на вооружение термины, рожденные самыми новыми открытиями, но мало интересуются самими открытиями. Прогресс науки и техники, питающей их литературу, порой пугает некоторых из них. Так, Форстер в романе «Машина остановилась» (1928) показывает мрачный мир одичавших в технической цивилизации людей, живущих отдельно, каждый сам по себе, обслуживаемых во всем некоей машиной и не способных ни к труду, ни к мысли. И когда машина остановилась… Вот об этом и рассказывает писатель, боящийся, что технический прогресс заведет человека в тупик. Прочь от машины, к первобытности, натуральности!..
Своеобразно, но ту же мысль проводит и современный писатель Меррей Лейнстер в рассказе «Исследовательский отряд». Дикие, непроходимые джунгли неведомых и хищных растений, летающие вампиры, похожие на голых обезьян, страшные чудовища сфиксы, сухопутные пресмыкающиеся, быстрые, ловкие, кровожадные, не прощающие смерти никого из собратьев, — все это делает одну из вновь открытых планет непригодной для заселения. И не выдерживает, погибает созданная там колония совершенных роботов, исполнительных, точных, неутомимых, но не мыслящих и поэтому неспособных быстро ориентироваться в новых условиях. Зато выживает бесстрашный авантюрист, нелегально поселившийся здесь и покоряющий природу новой планеты не с помощью машин, а с помощью… прирученного орла-разведчика, носящего на груди телевизионную камеру, да дрессированных медведей, могучих, умных и преданных. Друзья человека — животные, а не машины, говорит между строками пресыщенный достижениями цивилизации автор.
Роботы, человекоподобные мыслящие механизмы, порождение века электронных машин и автоматики, века неизживаемого страха угнетателей перед живым разумом угнетенных, пугающего преддверия неизбежного кризиса, который разрушит всю капиталистическую систему, — эти роботы заполняют собой целую ветвь американской научно-фантастической литературы.
На суде выступает не прокурор или адвокат, не истец или свидетель, не обвиняемый или ответчик, даже не человек с его страстями, настроением, ужасом или надеждой — на суде выступает машина, вздумавшая с убийственно холодной, математической логикой оспаривать право собственности на нее у фирмы, ее изготовившей. Уложив в своей электронной памяти все своды законов, пользуясь ими лучше целого сонма пламенных барристеров в париках и черных мантиях, деловитых атторнеев и солиситоров, крючковатых законников и высокочтимых их лордств судей, эта кибернетическая машина, способная производить самые сложные логические действия, с непостижимой для человеческого ума алмазной логикой последовательности доказала, что, поскольку сами ее доводы свидетельствуют о ее способности мыслить, на нее следует распространить закон о запрете рабовладения, так как раб есть мыслящая собственность.
Представители фирмы были в восторге от проявившихся способностей их изделий, но в отчаянии от тупика, в который оно их логически загнало.
Конечно, это лишь милая шутка, но… Перевернем страницу.
Современные ученые считают возможным создание электронно-вычислительных машин, способных не только управлять станками, изготавливающими, скажем, телевизоры, но и проектировать эти телевизоры, даже совершенствовать их, решая математические и логические задачи.
Американские фантасты продолжают мысль ученых: значит, можно представить кибернетические машины, которые будут производить себе подобные кибернетические машины. Значит, машины будут размножаться!
И вот мы читаем о бунте машин против людей. Это уже не милая шутка. Она перерастает в мрачную картину неверия в Человека, и его будущее. Машины, размножаясь и совершенствуясь, не обладая человеческими слабостями вроде гуманности и милосердия, исповедуя одну лишь рациональность, тупо беспощадные, бесстрашные и всесильные, должны смести с Земли слабую человеческую расу, их породившую.
Горький взгляд на человечество!
Профессор биохимии Принстонского университета Асимов — автор многих романов о роботах: «Я-робот», «Стальные пещеры», «Течение пространства» — совершал детективные экскурсы в психологию человекообразных машин. Читателю с его чувствами и переживаниями на страницах романа противостоят нелюди с психикой, лишенной эмоций, некий недосягаемый стандарт для «слабых» представителей человечества…
Есть романы, в которых даже руководство человеческими нациями (притом через ООН!) передается роботам, более беспристрастным, холодным, точным, а главное, самым послушным слугам своих хозяев.
Мрачная ирония безысходности! Поистине завеса мрака перед взглядом, обращенным вперед!
Но перевернем страницу.
Межпланетные корабли бороздят космическое пространство. На спутнике Юпитера бойко торгует салун с рулеткой, в городах Венеры царит разнузданный разврат, еще на какой-то планете люди режут друг друга, чтобы завладеть сокровищами недр. Слабые, забитые, вымирающие туземцы протягивают трехпалые ручки, клянча подаяние у наглых и энергичных, сильных и жестоких землян. Гангстеры завладевают межпланетными ракетами и спасаются в глубинах Космоса от преследования полицейских ракет. Звездная девчонка щеголяет своей беспутностью, известной по всей Солнечной системе. Обо всем этом пишут король фантастов Гамильтон и все, кто походит на него.