— Хорошо, я окажу вам услугу. Что вам для этого надо?
— Немного… — мотнул головой Омура. — Помогите мне перетянуть ногу, а затем сесть. А потом…потом, когда я вспорю себе живот — отрубите голову…
Я довольно хорошо знаком с ритуалом сепукко, который европейцы не совсем верно называют харакири. Кинематограф постарался, да и сам изучал другие источники для общего развития. Но, в данном случае, все выглядело совсем не так колоритно и красочно.
Никаких белых одежд и сакуры — лужи крови, мерзкая вонь свежей крови, да и сам фигурант вместо печально и восторженной сдержанности только скрипел зубами и корчил болезненные рожи — дуплет айна практически отделил ему конечность — нога ниже колена болталась только на лохмотьях.
С грехом пополам усадив японца, я глянул на свою эспаду и покачал головой. Это оружие больше предназначено для того, чтобы колоть. Рубить тоже можно, но для того, чтобы снести башку с одного удара немного не подходит. Я еще немного поколебался и взял тати Омуры. Ну а что, помреть от своего меча — даже символично.
Лука и айн притащили жену полковника. Японка болталась в их руках как тряпичная кукла и, похоже, полностью утратила связь с действительностью. Да и сам Омура не обращал на нее никакого внимания.
Он подоткнул кимоно под себя, затем что-то неразборчиво пробормотал, коротким движением всадил себе танто в живот и с утробным всхлипом рванул его в сторону.
На татами вывалилась груда сизых кишок, в зале пронесся смрад внутренностей.
Я помедлил немного, после чего резко махнул мечом.
Вот честно, на своем веку я срубил одним ударом немало голов и в успехе не сомневался, так как отделить емкость для мозгов на самом деле не особо трудно. Но тут… тут что-то пошло не так.
Незнакомый меч в руках, опять же, самурай в момент удара неожиданно склонился…
Убить я его убил, но на шее осталась челюсть. В общем, получилось не очень эстетично.
Н-да, позорище…
— Готово? — тактично поинтересовался Лука.
— Еще нет. Приподнимите ее… — я шагнул к японке и прижав к ее виску револьвер, нажал на спусковой крючок. — Теперь точно все…
При этом не испытывал ни малейших сомнений. Да, я не изувер и не садист, от убийств беззащитных женщин не фанатею, но оставлять ее в живых уж совсем полная глупость.
Дальше, вложил в ее руку меч Омуры, а во вторую свой пистолет. Остальных японцев вооружил «Мадсеном» Луки и обрезом Тайто. Вдобавок, слегка покромсал их же мечами. Пусть полиция теперь башку себе ломает, что здесь случилось. И вообще, сыны Восходящего солнца народ загадочный, может сами устроили коллективное самоубиение, согласно своим, опять же, только японам понятным традициям.
Я обвел взглядом зал, подавил в себе желание набрать трофеев, прихватил свои вещи и пошел на выход. Пора и честь знать.
Во время отхода обошлось без неожиданностей, я мы благополучно вернулись домой, на виллу, которую я снимал в Вашингтоне.
Ну что же… очередное приключение закончилось. Хотя противный осадочек остался — разочаровываться в людях всегда неприятно. А вообще, странная хрень случилась. Очень странная. Задумка у косоглазых все-таки очень хорошая была, но так облажаться с ее завершением еще надо умудриться. Да и я хорош. Впрочем, минус четыре самурая, да еще не из рядовых — это тоже результат. Курочка по зернышку клюет.
Перед сном зашел в кабинет просмотреть кое-какие документы. Туда же ко мне приперся медвед, выцыганил плошку мадеры, до которой был всегда охоч, а потом улегся дремать в ногах.
Едва я взялся за первую папку, как Балда поднял башку и насторожил уши.
— Кто там у нас? — я взялся за револьвер в ящике стола, а потом, услышав цокот каблучков, убрал руки.
Дверь открылась и в кабинет вошла Майя.
— Где забытой жене можно найти своего мужа? — она грациозно присела на краешек стола. — Вместо того, чтобы спешить в спальню, он идет работать. Рассказывай, как все прошло.
— Скверно… — честно признался я. — Даже вообще по-идиотски.
— Убил?
— Убил… — я вздохнул и рассказал, как случилось с японцами.
Майя улыбнулась.
— Стареешь?
— Я?
— А кто еще? — хихикнула жена.
— Я тебе сейчас покажу, кто стареет.
Майя встала и повела плечами. Шелковый халат соскользнул к ее ногам.
— Иди ко мне…
Дальнейшие события придется опустить по цензурным соображениям.
Несмотря на любовь публики к таким историям, загадочная смерть помощника посла Японской империи в Североамериканских Соединенных штатах промелькнула в газетах в виде небольшой заметки в одной газетенке и не наделала никакого шума. Уж не знаю толком почему, либо американское правительство приказало не поднимать шума, либо сами японцы не хотели публичной огласки. Однако разбирательство было, только-только созданное Бюро расследований, прямая предшественница Федерального бюро расследований нешуточно рыло землю — так как меня тоже допрашивали. Даже Теодор Рузвельт чуть позже в одной из наших с ним бесед пытался выяснить, ни я ли приложил руку к смерти Омуры.
Но расследование, очень ожидаемо, ничего не дало и случай окончательно замяли.
Дальше все пошло своим чередом: я упорно готовился к возвращению в Россию.
И наконец, этот момент настал…
Глава 18
— Увы, месье де Лавардан, я не могу назвать даже приблизительный сроки положительного решения. Мало того, даже не уверен, что таковое, вообще случится… — высокий плотный мужчина средних лет в строгом официальном сюртуке, досадливо отодвинул от себя лист бумаги.
На его лице с щегольски завитыми усиками и тщательно подстриженной бородкой, проявилось недовольное выражение.
Я уже примерно представлял, что мне скажет премьер-министр Российской империи, но все-равно едва сдержался, чтобы не выругаться.
Черт, черт и еще раз черт!!!
В Россию я прикатил с внушительной группой поддержки, одних только юристов с собой притащил полдюжины и решил сначала попробовать с наскока решить вопрос официально, без всяких революций и цианида в стакан царю-батюшке. Началось все более чем хорошо, приняли нас прекрасно, я получил выходы на нужных людей, обзавелся внушительным лобби, в том числе среди некоторых великих князей, нашел общий язык, мать его ети, со всеми этими октябристами* и кадетами* в Думе, даже нашел в лице премьер-министра России Столыпина Петра Григорьевича, своего единомышленника и был принят государем.
Денег ушло на взятки — прорва, но оно стоило того.
Нет, без сложностей и торговли тоже не обошлось, черт бы побрал это русское византийское великомудрие, но я принял почти все выдвинутые условия, и уже думал, что договор аренды Сахалина у меня в кармане, но тут, совершенно странным образом, дело стало тормозиться.
Три тысячи распутных монашек!
Оно вообще, стало на месте. Все начали разводить руками и вежливо уходить от разговора. Конечно, я сразу получил информацию, в чем закавыка, но, черт побери, поначалу даже не поверил. Нет, ну как такая может хрень случится? Ведь абсолютно выгодное дело для России! Где они надут еще желающих на таких условиях? Единовременная выплата в восемь миллионов рублей золотом, кредит России под выгодные условия еще на семь миллионов, обязательство вложить в инфраструктуру острова в течении двадцати пяти лет еще столько же, жители Сахалина остаются русскими подданными, на мне программа заселения острова теми же русскими и, мало того, Российская империя получает такой увесистый процент от извлекаемой прибыли. А выполнение сиих обязательств, вдобавок, надежно гарантируется международными институциями. Беспроигрышная сделка! Твою же мать!!! И все это тормозится из-за гребанных дрязг в правительстве и из-за одного малограмотного мудака!
Государственный совет (также иногда сокращённо — Госсовет) — высшее законосовещательное учреждение при императоре Всероссийском в 1810–1906 годах, позднее, в 1906–1917 годах — законодательный государственный орган, фактически — верхняя палата парламента Российской империи, существовавшая наряду с нижней палатой — Государственной думой.
— После того, как вами были внесены поправки в договор, на Государственном собрании… — продолжил Столыпин, — ваш проект предварительно был полностью одобрен. Оба его департамента рекомендовали его императору, как полезный и выгодный для страны, однако… — премьер опять поморщился. — Решающее слово за государем, а его может и не быть вовсе. И дело все в том…
— Я примерно уже представляю в чем дело, но только в общих чертах, — воспользовавшись очередной паузой, заговорил я.
Столыпин молча пожал плечами, мол, ничего не поделаешь, гребаная российская действительность.
— И понимаю вас, господин премьер-министр, — продолжил я. — Но, возможно, мы совместно можем что-то предпринять, если вы просветите меня о подробностях возникших сложностей? В любом случае, я очень внимательно выслушаю ваши рекомендации.
Столыпин молчал, видимо тщательно обдумывая ответ на мой вопрос. Я уже думал, что они так ничего и не озвучит, но, наконец, премьер заговорил.
— Увы, так случилось, что я обзавелся очень могущественным недругом, входящим в близкий круг императорской фамилии. Все мои проекты, даже крайне выгодные для страны, сразу же подвергаются сильному негативу в его устах.
— Насколько я понимаю, речь о Витте Сергее Юльевиче?
Столыпин слегка поколебавшись кивнул.
— Мало того, что он сам лично подвергает обструкции мои действия, — в голосе премьера проскользнули злые. неприязненные нотки. — Он воздействует на государыню через этого… этого…
— Распутина?
— Увольте меня именовать сего мошенника! — отрезал премьер-министр. — В общем, в моем лице, вы сами стали уже недругом, и я никак не могу гарантировать положительного решения.
Я ненадолго задумался. Хрен с ним, с этим Витте, но Распутин… Распутин, твою же мать!!! О нем я знал по большей части только со слов Пикуля Валентина Савича, очень хорошо обрисовавшего этого персонажа и не особо верил в описываемое. Художественный вымысел, политическая ангажированность и все такое. Но действительность оказалась еще хуже. Ну как тут не выматериться? Ну, сука, в каком году в реальной истории его хлопнули Юсупов и Пуришкевич? Вроде в шестнадцатом? Увы, не помню точно. Да и не суть, в моей истории он сдохнет гораздо раньше. А Витте… с этим разберемся бескровно. Во всяком случае постараемся.
— Впрочем… — Столыпин грустно усмехнулся. — Некоторые варианты решения есть. К слову, как, недавно выяснилось, что помимо внушений Сергея Юльевича, сей голодранец имеет еще какой-то свой интерес! Так что вы можете на него выйти сами и попробовать склонить на свою сторону. Сколько вы уже раздали на взятки, месье де Лавардан? Возможно потребуется еще немного. Этот сукин сын берет никого не стесняясь.
— Не особо много потратил, — спокойно ответил я на русском языке. — В рамках предполагаемых расходов.
Столыпин вздернул бровь.
— Вы отлично говорите по-русски, месье де Лавардан. Мало того, вы говорите на нем как на своем родном. Но почему раньше говорили только по-французски?
— Потому что время не приходило, господин премьер министр, — спокойно ответил я.
Действительно, в Россию я приехал исключительно, как французский гражданин Александр де Лавардан и за все это время не проронил даже словечка на великом и могучем. Отчасти от того, что все еще колебался и не решался влезать в политику и надеялся решить свой вопрос без глобальных потрясений и перемен для Отечества. Страшно было, черт побери. Это тебе не Людовику, чтоб ему пусто было, трубу шатать, за сотни лет до переломной эпохи для России. Можно так наворочать, что… в общем, не решался дернуть за рычаг, хотя маховик уже давно был запущен.
— А сейчас, значит, пришло? — Столыпин нахмурился.
— Думаю, пришло. Я вам чуть позже озвучу, откуда я так хорошо знаю русский язык, господин премьер-министр, а сейчас изложу свои предложения по решению вопроса. Никаких взяток Распутину я давать не собираюсь, есть более действенные методы, но оставим его пока в стороне. А что касается Сергея Юльевича Витте… — я открыл кожаную папку и подвинул ее по столу к Столыпину, — предлагаю ознакомиться с некоторыми документами, господин премьер-министр…
Все еще нахмурившись, Столыпин взял из папки первый листок бумаги. И уже через несколько минут с удивлением уставился на меня.
— Насколько я понимаю…
— Да, господин премьер-министр, вы правы. Все тщательно задокументировано.
— У нас это не будет иметь судебной перспективы… — раздраженно бросил Столыпин. — Дело замнут, чтобы не выносить сор из избы. Слишком много замешано влиятельных персон.
— Возможно. Но если правильно приступить к делу, сиих фактов с головой хватит, для того, чтобы навсегда закрыть… простите… ему рот. И не только ему.
— Излагайте! — коротко приказал Столыпин, а сам потянул из папки следующий лист. — И начните с того, откуда у вас эта информация. Хотя нет, сначала ответьте, зачем это вам? Да-да, ваш интерес известен, но я полагаю, что дело тут не только в аренде Сахалина.
— Вы удивительно проницательны, господин премьер-министр. Но сначала предлагаю озаботится безопасностью, та как та информация, что я вам собираюсь изложить, не для лишних ушей. Возможно ваш кабинет могут прослушивать.
Русский премьер на мгновение задумался, после чего встал, вышел из кабинета, но уже через минуту вернулся.
— Можете говорить, месье де Лавардан. Вариант прослушивания сведен до минимума.
— Благодарю, господин премьер-министр. Я постараюсь ответить на ваши вопросы максимально откровенно. Итак, во мне есть русская кровь, господин премьер-министр, я считаю Россию своей исторической Родиной и в своих действиях в ее отношении исхожу исключительно из искренних патриотических побуждений. Отчасти, подтверждением моих слов в добрых намерениях является программа переселения соотечественников на Сахалин, которую я изначально включил в договор. Сами понимаете, если бы я исходил из корыстных, исключительных интересов, ничего подобного там никогда не было бы. Зачем коммерсанту, заботящемуся только о прибыли, еще одна статья внушительных расходов?
Столыпин, не отрываясь от документов, кивнул.
— Что касается данной информации, она попала ко мне по большей степени случайно. Если подробней, мне ее передали такие же неравнодушные к судьбе Отечества патриоты.
— Здесь все документы? — премьер внимательно на меня посмотрел.
Я про себя улыбнулся. Конечно же, ты хочешь знать, на кого еще у меня есть компра? И главное, что у меня есть на тебя? Надо бы слукавить слегка.
— Здесь только краткие выдержки, касающиеся известного нам лица. В случае необходимости, я предоставлю полный объем документов. Но они уже будут затрагивать не только его, так как преступные деяния совершались по сговору большой группой лиц.
— Хорошо… — Столыпин, наконец, оторвался от папки. — Как вы собираетесь действовать?
— Для начала, просто в личной беседе убедить известное вам лицо не ставить препонов. А ежели оно не внимет голосу разума, фрагменты документов начнут попадать в газеты. В том числе европейские. Фигурант будет полностью скомпрометирован, скандал выйдет знатный, но, увы, пока не берусь спрогнозировать его масштабы. И политические потрясения, которые он вызовет.
Столыпин надолго задумался.
— Попадание документов в прессу не желательно… — наконец озвучил он свое мнение.
Я с пониманием кивнул. Не сомневаюсь, ему очень хотелось отомстить Витте, но дело в том, что подобный скандал принес бы грандиозный ущерб политическому имиджу державы, а он, как премьер-министр, не мог такого допустить в личных интересах. Ну что же, премьер Столыпин подтверждает сложившее у меня о нем мнение. Крепкий профессионал и ценит интересы державы прежде всего. И главное, у меня не данных о том, что он замешан в связях с иностранными государствами.
— Вы можете оставить эти документы у меня? — задал следующий вопрос российский премьер-министр.
— Конечно, господин премьер-министр.