— Ой! — всплеснула руками старушка. — А как же товарищ ваш? Он же ничего не кушал! Может разбудить его?
— Не нужно, — остановил её Суханов. — Пусть спит.
— И то правда, — согласилась старушка. — Болезный он какой-то, бледненький. Умаялся, наверное?
— Время нынче такое — война! — посуровел Олег. — А он человек служивый, не то, что мы…
— Ох, батюшки! — заохала старушка. — Совсем забыла старая, что фрицы нонче опять на нас войной пошли! Я уж и не думала, что второй раз придется пережить такое… Я ведь ту войну в оккупации на Украине провела… Девчонкой несмышленой была… Да. Особых зверств за фрицами не помню, но мамку мою они в Германию угнали. Так мы с ней и не встретились. И никакие розыски не помогли. А уж после войны я в Большие Идолищи попала. Здесь мои дед с бабкой по отцу жили, — пояснила она. — Так с тех пор я в Идолищах и живу.
— Прасковья Захаровна, — вытерев жирные руки о чистый рушник, произнес Суханов, — а почему у села название такое интересное?
— Что вы меня так официально, — притворно обиделась старушка, — Прасковь Захаровна, да Прасковья Захаровна? Зовите просто — баба Паша. Меня все на селе так зовут.
— Хорошо, баба Паша, — улыбнулся Олег.
— Ну вот, так-то он лучше! — расцвела старушка. — А про село знаю, как не знать? Есть у нашего села своя история, можно да сказать — легенда! Мне её дед рассказывал, а ему его дед…
— Мы внимательно слушаем, баба Паша, — заинтересованно произнес Олег.
— Случилось это еще во времена царствования Ивана Грозного. Брел как-то по этим местам монашек один, толи инок, толи схимник, я в этом не разбираюсь, — призналась баба Паша. — Да и не в этом суть. Забрел, значит, он в такую глухомань… Тогда в этих местах лишь лес стоял, никакого жилья на сотни верст кругом. И обнаружил здесь скрытое от всех капище языческое, где волхвы богомерзкие своим идолищам поганым до сих пор требы приносят. Монашку повезло — никто из волхвов его не заметил. Инок поспешно выбрался из леса и — в Первопрестольную. Там к его рассказу отнеслись с пониманием: слух о языческом капище достиг ушей митрополита и самого царя Ивана Васильевича. С целью искоренения дьявольщины к волховскому урочищу были посланы опричники и монахи. Волхвов перебили, а идолов предали поруганию и огню. На месте капища была выстроена церковь, где и осели монахи, прибывшие с отрядом. Постепенно вокруг церкви выросло наше село, названное Большими Идолищами. Церковь простояла до советских времен. После революции в ней разместился сельсовет. Но вскоре председателя убили кулаки, а поруганную церковь враги революции попросту сожгли вместе с телом. Вот и вся история, — подвела итог Прасковья Захаровна.
— Занятная история, — согласился Суханов. — А почему именно Большие Идолища?
— Так в десяти от нашего села есть еще одно село, — пояснила баба Паша, — Малые Идолища. Там тоже было языческое капище, только поменьше. И вместо большой общины там проживал один лишь волхв — пещерник. Его обнаружили монахи, когда обжились в Больших Идолищах. Убивать пещерника они не стали — безобидный он был. Божий человек, только требы клал не тому богу. Капище сравняли с землей. А через несколько лет выстроили и на его месте еще одну церковь. Она, в отличие от нашей, сохранилась до сих пор. Да, про пещерника того слухи долго ходили. Народ говорил, что прожил он намного дольше, чем простому смертному отмерено…
— А вот это уже действительно интересно! — произнес до сих пор молчавший Альберт. — Очень-очень близко к поставленной задаче. Конечно, маловероятно, что эта церковь сохранилась до наших дней, — рассуждал он. — Если бы это было так, то церковь Малых Идолищ была бы самой старой деревянной церковью на Руси… Баб Паша, а поподробнее про того пещерника нельзя?
— Да я-то мало чего знаю, — призналась старушка, — вы у отца Филарета спросите, он историей увлекается. Собирает всякие древности…
— А отец Филарет — это кто? И где его найти?
— Отца Филарета-то? — переспросила старушка. — Это настоятель церквушки в Малых Идолищах. Да-да, той самой, — догадавшись о невысказанном Олегом вопросе, сказала баба Паша. — Он вам побольше моего расскажет!
— Съездим к батюшке сегодня? — спросил Альберта Олег. — Или на завтра перенесем? Вечереет.
— Да, наверное, завтра, — согласился с доводами коллеги Алешин. — Чего по темноте таскаться?
— Едем сегодня! — неожиданно раздался из-за кустов чей-то грубый голос.
Сидевшие за столом люди синхронно вздрогнули и как по команде повернули головы на голос.
— Проснулся, касатик! — узнала старушка прибывшего утром контрразведчика. — Садись с нами, повечеряем! — пригласила она Петера. — Борщ есть, блинчики, варенья-соленья домашние. Все свое, без химии…
— Спасибо, я не голоден, — сухо ответил Петер. — На сборы пять минут, — предупредил ученых Незнански. — Жду в машине.
Он щелкнул каблуками сапог, по-военному четко развернулся и ушел, оставив научную братию в состоянии легкого оцепенения.
— Человека служивого за версту видать, — тихо произнесла старушка. — Вот только неуютно мне в его присутствии, — призналась она. — Словно морозным ветром обдало!
— Есть в нем что-то пугающее, неприятное, — согласился с ней Суханов. — Вроде и поспорить хотел, но как в его глаза взглянул — все желание отбило.
— Ладно, времени нет. Собираться пора, — произнес Альберт, поднимаясь из-за стола. Баба Паша, спасибо за вкусный ужин! Все было просто великолепно!
— Так вы, хлопчики, как дела свои сделаете, вертайтесь ко мне, — предложила старушка.
— Обязательно вернемся, — пообещал Олег. — Где ж мы еще таких блинчиков отведаем? Алик, тебе что-нибудь нужно брать в доме?
— Нет. Диктофон всегда со мной.
— Тогда пошли.
Петер дожидался ученых на улице, устроившись на водительском сиденье новенького открытого «Уазика». Не сговариваясь, Олег с Альбертом расположились на заднем сиденье, место рядом с водителем осталось свободным. Едва они захлопнули дверки, Петер выжал сцепление и врубил передачу. Отечественный джип плавно покатился по грунтовке мимо бревенчатых избушек сельчан. Проскочив село, «Уазик» набрал приличную скорость. Вечерний прохладный воздух приятно охлаждал разгоряченное летней жарой тело. Дорога между селами была ужасной: ухаб на ухабе, но Петер несся по ней, не сбавляя скорости, виртуозно обруливая колдобины и колеи, оставленные в податливом грунте тяжелыми лесовозами. Несмотря на сноровку водителя пассажиров, ощутимо потряхивало, но они стойко молчали, очень уж гнетущее впечатление осталось у них после разговора с куратором. Он внушал им если не панический ужас, то уж почтительный страх точно. Было в нем что-то не от мира сего. А вот что, ни один из них не мог сформулировать.
В Малые Идолищи они въехали затемно. Единственная улица села обрывалась у ворот небольшой старой церкви. На фоне закатного неба темным пятном выделялась единственная луковичная главка маленькой церквушки, стоящая на высоком тонком барабане. И главка, и барабан, и даже крыша трапезной были искусно покрыты осиновой чешуей — лемехом — резными деревянными дощечками, излюбленным материалом древних зодчих. Такой декор придавал луковичной главке сходство с ежом. Даже в сумерках было заметно, что церковь основательно поедена неумолимым временем: один из углов храма просел, отчего вся конструкция слегка завалилась на один бок. Не смотря на поздний час, в одном из маленьких оконцев церкви горел свет.
— Работайте, — отрывисто бросил Незнански.
Ученых из машины, словно ветром сдуло. Спотыкаясь в темноте — ФСБшник отчего-то не удосужился даже включить фары — они добрели до дверей старой церкви. Алешину пришлось слегка наклонить голову, чтобы не удариться о низкую дверную перекладину. В церкви было сумрачно. Темноту в храме разгоняли лишь редкие огоньки тонких свечей, размещенные в лампадах перед иконами. В массивных подсвечниках перед алтарным возвышением оплывали толстые огарки, бросая причудливые отсветы на покрытый левкасом резной трехрядный иконостас. Ворвавшийся через распахнутую дверь сквознячок всколыхнул застоявшийся воздух, наполненный благовониями. На стенах лениво шевельнулись шитые золотом хоругви, а свеча возле раскрытого на подставке Евангелия моргнула и погасла.
— Неплохо для захудалой церквушки, — произнес Алешин, закрывая за собой дверь. — Если не ошибаюсь, то вон тот золотофонный Нерукотворный Образ, завершающий всю иконостасную композицию очень богато украшен, — Альберт подошел поближе и принялся перечислять:
— Серебряный чеканный венец с камнями, правда в темноте не могу разобрать с какими, серебряная же басмяная золоченая гривна и приклад: аспидный крест, обложенный серебром.
— Внушает! — согласился Олег. — Однако, где же хозяин? Есть кто? — слегка повысив голос, крикнул Суханов.
Альберт от неожиданности споткнулся, едва не уронив на пол витой поставной подсвечник. От падения церковную утварь спасла лишь быстрая реакция Алешина — он успел схватить раскачивающийся предмет и поставить его на место.
— А то как же? — донесся из подсобки сочный густой бас. — В Божьем доме всегда кто-то есть, даже если нет никого! Или молодые люди не верят в существование Господа Нашего?
Из маленькой боковой дверки вышел, вытирая промасленной ветошью испачканные краской руки, невысокий, но крепкий старик. Выглядел дедушка колоритно: грива седых волос, перетянутая на лбу тесьмой, ниспадала на плечи, незаметно переходя в окладистую ухоженную бороду. Свободного покроя длинная домотканая рубаха до щиколоток, измазанная красной краской и подпоясанная простой бечевой, делала его похожим на былинного волхва, приносившего кровавые жертвы почившим ныне богам.
— А почему вы так решили? — парировал вопрос вопросом Суханов.
— А тут все просто, — усмехнулся в густую седую бороду старик. — В Божьем доме лба не перекрестили, святым образам не поклонились, а вот он, — старик указал на Альберта, — даже подле иконостаса кепку не снял! Значит, либо нехристи неверующие, либо… — он сделал небольшую паузу, а затем обличительно добавил:
— Просто люди некультурные! И что из этих двух зол хуже — вопрос!
— Ох! — спохватился Альберт, стремительно стягивая головной убор. — Прошу прощения!
Так-то оно лучше, — подобрел старик. — Что привело вас ко мне, молодые люди? Или, все-таки, вы к Богу?
— Наверное, мы все-таки к вам, — ответил Олег. Вы — отец Филарет
— Да, Филарет — это я! — согласился старец. — А вот вы кто?
— Я - Олег Суханов, заведующий кафедрой этнографии, кандидат наук…
— То, что вы люди ученые я и так уже понял, — добродушно улыбнулся монах. — И товарищ твой, даром, что шапку перед святыми образами не снял — из того же теста слеплен. Уче-е-ный, — нараспев протянул он, посмеиваясь. — Я прав?
— Прав, — кивнул Суханов. — Он тоже кандидат наук…
— Так что же столь ученым мужам нужно от старого сельского священника? — вновь спросил монах.
— Нас интересует история Малых Идолищ…
— История? — оживился батюшка. — Я, как простой смертный, тоже имею одну страсть…
— Мы знаем, батюшка, поэтому и приехали к вам!
— Тогда, пойдемте в мои скромные покои! — пригласил старик нежданных гостей. — Я один живу, так что никого не побеспокоите в столь поздний час. А коротать бессонные стариковские ночи за занимательной беседой со столь учеными людьми, — он лукаво прищурился, — всяко лучше, чем в одиночестве!
Они прошли сквозь небольшую церковную трапезную, превращенную батюшкой в иконописную мастерскую. На верстаках лежали аккуратно напиленные дощечки — заготовки для новых икон, ровными рядами стояли бутылки с красками и растворителями, на столе россыпью валялись кисти разной толщины. Со стен и стеллажей на вошедших укоризненно смотрели уже написанные лики святых и великомучеников.
— Малюю помаленьку на досуге, — признался батюшка, — не с целью обогащения, не подумайте. Бесплатно прихожанам раздаю… А кто и жертвует какую копейку — все на благо церкви трачу. Уж больно старенькая она — полтыщи лет уж стоит! — с гордостью произнес он.
— Позвольте не согласиться, батюшка, — угрюмо произнес Альберт, до сих пор досадуя на собственную оплошность с кепкой, — если бы это было правдой, она была бы самой старой деревянной церковью в России. Почему же никто об этом не знает? Тогда, как более поздние постройки, например: церковь села Холм Галичского района, 1552 года постройки и церковь 1628 года из села Спас-Вежи известны повсеместно, как памятники древнего деревянного зодчества.
— Так Холмская церковь Богородице не чета моей маленькой развалюшке, — парировал укол Альберта священник, видимо, так же основательно подкованный в этом воросе. — Холмская церковь с размахом строилась, пятиглавая, с колоннадами…
— Не может быть, чтобы это была та самая постройка! — не собирался сдаваться Алешин. — Неужели ни разу не горела?
— Горела, даже несколько раз как без этого, — развел руками старик. — Последний раз аккурат перед Первой Мировой.
— Ну вот и добрались до сути! — радостно воскликнул Альберт. — Значит на месте старой, сгоревшей, возвели новую…
— Возвели, — угрюмо повторил монах. Рассуждаешь ты, мил человек, как бюрократы, что наезжали в наше село, году этак в пятидесятом. Из министерства… Тоже умные люди… Кандидаты, а то и доценты… Посмотрели, посмотрели, а затем решили, что никакой исторической ценности наша церквушка не представляет — новодел! Новая на старом месте. А ить даже не удосужились какую-никакую экспертизу провести! Лень, наверное, было. Да и чего в нашей глуши ловить? А ведь восмерик-то родной! — с гордостью произнес священник. — Пятнадцатый век! Я не поленился и в Москве дендрохронологический анализ древесины сруба сделал — пятнадцатый век, между прочим! Последний пожар сгубил лишь трапезную, да колокольню, а храм лишь слегка обгорел снаружи — потушить успели! Уцелел даже иконостас и утварь церковная! Трапезную позже всем миром срубили, храмину свежим тесом обшили, а вот колокольню не смогли, — горько произнес батюшка. — Да и время лихое было — Гражданская… Брат на брата шел, где уж о вере думать? Ну а после Советы религию не жаловали — так и простояла церквушка неприкаянной до наших дней. Проходите, — отец Филарет распахал дверь в маленькую комнатку, все убранство которой состояло из выскобленного до белизны деревянного стола, нескольких табуреток, да жесткой кровати, застеленной грубым солдатским одеялом защитного цвета. Половину клетушки занимала побеленная русская печь. Потемневшие стены из натуральных бревен топорщились вылезающей из щелей паклей. Под резным деревянным абажуром свисала с потолка единственная электрическая лампочка.
— Садитесь, гости дорогие! — произнес монах, указывая гостям на табуретки. — Почаевничать со стариком не откажетесь?
— Да мы, в принципе, поужинали плотно, — честно ответил Олег. — Но по чашечке чайку не откажемся.
— Вот и ладненько! — обрадовался Филарет.
Он воткнул в розетку штепсель алюминиевого электрического чайника еще совдеповских времен и расставил перед гостями эмалированные кружки. Из заварника с отколотой ручкой батюшка плеснул в кружки смоляного цвета жидкость. Олег поднес кружку к лицу и принюхался. Пахло приятно.
— Что это? — поинтересовался он. — На чай похоже, но это не чай.
— Это чага, — ответил монах. — Я по стариковской привычке больше чагу уважаю.
— Чага? — переспросил Олег. — А что это?
— Гриб такой, — пришел на выручку монаху Альберт, видимо раньше пробовавший подобный напиток, — на дереве растет. По действию очень похож на чай, но со специфическим вкусом.
— Ну, чага, так чага, — махнул рукой Олег. — Попробуем.
Чайник уже вовсю булькал, и батюшка отключил его, попросту выдернув штепсель.
— Великая вещь — научно технический прогресс! — произнес Суханов. — Не думал, что еще встречу чайник без авто отключения. Сейчас таких и не делают вовсе.
— А чего такого хорошего в этом вашем научно техническом прогрессе? — сварливо заметил монах. — Жили без него веками, и ничего — выжили!
— Вот именно что выжили! — не согласился Суханов. — А могли бы и не выжить! Раньше ведь как было? Не жизнь — выживание! А сейчас?
— А сейчас не выживание, а проживание! — не сдавался старик. — Раньше всяк за жизнь боролся, за хлеб насущный…