Военная фортуна пока была на нашей стороне и у немцев, не всегда получалось заняться нами всерьёз. То ли у них не было лишних сил, то ли они надеялись выследить наше основное место базирования, постоянно пытаясь забрасывать к нам своих людей. Так что борьба со шпионами у нас никогда не ослабевала.
Борьбой с ними теперь занимался уже не командир и не я, а старший майор НКВД, дядя Николай, которого мы однажды просто выкрали вместе с группой наших военнопленных. Местные власти выпросили у немцев рабочую силу, ибо жители с большой неохотой шли на такие работы, и те привезли им из далёкого лагеря с десяток пленных. Власть тут же отправила всех их ремонтировать взорванный нами мост. Всей охраны у пленных было немец да десяток полицаев, так что уже на второй день разведчики сделали засаду, и освободили наших. Я сама не видела, но говорят, что пленные, попросили наших ребят полицаев самим не стрелять. Они их отвели под мост и кирками всех там порешили. Так что проверку прошли. И с тех пор у нас появился свой особый отдел.
Что до меня, то честно могу сказать, я уже настолько привыкла к своему новому полу, что всё, что касается одежды, физиологии и прочих женских особенностей моего организма, для меня стало самым естественным делом. Человек он ко всему привыкает, главное жить и не зацикливаться на этом. Смешно, но однажды, когда один боец обеспечивающий баню дровами забыв про то что сегодня баня занята женщинами, попытался внести внутрь охапку дров, я как и все кто ещё переодевался в предбаннике завизжала и чисто женским жестом закрылась одеждой. Похоже от мальчишки во мне практически ничего не осталось. Может женское уже окончательно взяло своё над мужским? Возможно, но сейчас я уже нисколько об этом не жалела.
Наши женщины, кстати, теперь нас в отряде уже за двадцать, помогли мне перешить пару лифчиков, из тех, что я захватила при следующем посещении нашего тайного склада. Что сказать, конечно, с теми, что носят женщины будущего их наверняка было не сравнить, но так я раньше их не носил, то и сравнивать мне их мне было не с чем. Главное, справиться с моей уже интересно выпирающей грудью, наконец-то получилось.
Судя по ситуации, и исходя из задач, мы все мы женский пол, ходили то в брюках и сапогах, то даже в немецких форменных юбках. Их нам тоже достали разведчики. Они как-то захватили на дороге целую машину ехавшую куда-то с немецкой формой, но вот когда в лагере начали делить и разбираться, кому что достанется, то получился полный конфуз. Половина формы оказалась женской. Впрочем, если не зацикливаться на том, чья она, и спороть всякую ерунду, то сама форма как одежда, оказалась довольно удобна и ночью в ней по лесу ходить намного теплее, чем просто в гимнастёрке.
Что ещё? По-моему, я скоро полностью сольюсь со своей женской сутью, в смысле психологически. Когда прошлой осенью нашего лейтенанта привезли после очередного рейда раненым, я просто потеряла голову и сама, представьте сама, бросилась к нему и заревела как настоящая девчонка.
Такой вот подставы от своего организма я никак не ожидала. Эльвира, видя как я переживаю ранение командира, потом после операции, а вытащила она из его руки пулю и ещё из бока пару осколков, пустила меня посидеть возле моего Сёмы, сказала, что если я даже просто посижу с ним рядом, это ему очень поможет. Что я и сделала.
- А то, что ты плакала при всех, - утешила она меня потом, - так все женщины плачут, когда сильно переживают за родных людей, это нормально.
- И ещё, - ещё добавила она мне по секрету. - Весь отряд уже давно знает, как вы с ним друг на друга глядите. Это для женщины нормально, а уж любить, даже на войне, и подавно.
- Так я что, выходит, люблю его? – спросила её я.
- Конечно же, дурочка ты моя простодушная. Когда не любят, так не переживают. Ты же когда на него смотришь, так со стороны видно, как у тебя глаза звездами светятся.
Эля ушла, а я присела рядом с Семёном, и поглаживая его руку, незаметно для себя стала разговаривать и собой и с ним. Вспомнила, как мы встретились, как мы с ним разговаривали. Как он поймал меня, когда я осенью чуть не упала в овраг. О его и моих попытках выглядеть старше и взрослее. Рассказала, как однажды даже подглядывала за ним, когда он один ушёл купаться на реку, я боялась, чтобы никто к нему в этот момент не подошёл… .
Оказывается, он тогда очнулся где-то на середине моего монолога, но глаз из вредности открывать не стал. Просто лежал и слушал исповедь молоденькой девчонки в первый раз ощутившей томление в груди от желания любить.
А я сидела, говорила, и говорила. Про его и про себя, про отряд и что нам стоит делать дальше, особенно про необходимость посылки людей за фронт для налаживания связи. И про то, что испытываю к нему благодарность, за то что не полез он в мою душу с вопросами, наверняка возникшими, после того, что услышал во время моих срывов-предсказаний.
Скоро сказалась усталость, я замолчала и незаметно для себя самой просто уснула, положив ему на грудь свою буйну голову. И как я от него уже потом узнала, именно тогда уже он во время моего этого сна, ответно рассказывал мне, что чувствовал при встречах со мной, о своих мечтах и желаниях. И о том, как мы с ним однажды случайно столкнувшись в складе, поцеловались и в смущении разбежались. А потом он мне спящей потихоньку гладил волосы и что-то говорил про то, как я ему нравлюсь. Только я тогда так и проспала эту его первую попытку признаться в своих чувствах ко мне.
Вскоре Эля вернулась, и увидев как я нахально сплю прямо на больном, выгнала меня спать в свою землянку.
Вот так, несуразно, в полусне прошло моё первое свидание.
За эту зиму, что отряд постоянно маневрировал и часто одними ногами, и я постоянно подвергаясь физическим нагрузкам сильно вытянулась, да и фигурой стала гораздо больше походить на настоящую женщину.
Заодно научилась стрелять из своего маленького вальтера, правда патронов в нём осталось всего два, из револьвера и подаренного мне капитаном короткого артиллерийского карабина. На ста метрах восемью из десятка пуль я теперь точно попадаю в цель, а это для такой девочки как я, уже прогресс. Так что, солдат не солдат, но что-то около этого, из меня получается. В стычках и боях мой личный счет перевалил за два десятка немцев.
В августе 1943-го мы наконец получили связь с большой землёй, и на парашютах к нам сбросили парня радиста, боеприпасы и дядечку, по прозвищу «Сметана». В итоге, в нашем отряде он организовал настоящие учебные курсы минёров-подрывников. Я тоже на них посидела и хорошенько изучила минно-взрывное дело, и теперь могу как разминировать, так и заминировать от дороги до танка. Научилась я разбираться и в основных типах немецких мин.
Кстати, опробовала изготавливать и ставить на тропах, по которым мы часто бегом уходили от преследования, несколько простых, но весьма действенных ловушек из арсенала вьетнамцев. Убивать мои ловушки не убивали, как те же подвешенные на кусты гранаты, но число раненых среди преследователей они увеличивали с большой быстротой. Ведь этих раненых солдат немцам ещё и из леса тащить предстояло, как что преследующая нас группа сразу теряла трёх солдат, уменьшаясь на два носильщика и раненого. Эх, видели бы меня мама и папа, вот поразились бы. Послать бы им весточку… .
В чем, спустя время я вроде бы и преуспела. Да, я таки нашла способ оставить свой след в истории. Прилетал к нам зимой корреспондент, фотографировал всех и у многих брал интервью. Снимал основном в героических позах. Типа мы в дозоре. Так я ему и подкинула одну идею. Посоветовала взять и просто поснимать людей не в боевой обстановке, сам быт и жизнь партизан. Для истории. Пусть потом потомки посмотрят на эти кадры и увидят, какими мы обычными людьми были. Просто люди, люди взявшие в руки оружие. И естественно старалась влезть в число всех тех, кого он снимал. Была у меня мысль попробовать идею с отправкой письма родителям. Помните финт примененный в фильме «Назад в будущее» профессором? Почему бы и мне не попробовать такое? Архив у газеты есть, фотографии будут, а получится ли у потомков довести мой замысел до конца, кто знает? И я доверила это дело судьбе.
Удивить корреспондента я смогла, когда он спросил, кому на большой земле он потом может отдать мои партизанские фото со мной. И я строго-настрого наказала ему, что все-все фото, на которых есть я, он должен напечатать отдельным тиражом, положить в хороший конверт, и сдать в архив своей газеты. На самом конверте крупно написать, что этот конверт представитель газеты или работник архива, должен доставить по такому-то адресу, но именно вот в эту, написанную мной на нём дату! А дату я написала, на момент известия о моей смерти в лагере. Не ранее! И был ему для этого дан мой собственный домашний адрес и телефон. У нас с мамой и папой, так, на всякий пожарный случай, мало ли чего в жизни может случиться, был оговорён особый жест в положении рук. Всё очень плохо, или наоборот означающий, что со мной всё в порядке. Родители, посмотрев на эти фото, не смогут не заметить на них этого знака. Мне даже интересно стало, а я, если не погибну на войне, сама до этого дня доживу? Хотя вряд ли.
Вот так и живём. Воюем, горюем, радуемся. Сегодня Семён пришёл к нашей женской палатке, и привычным стуком палочек друг об друга, вызвал меня из палатки на улицу. Когда же я вышла, он вытащил спрятанный за спиной букет ромашек, и уже не стесняясь выглядывающих на нас из палатки женских глаз, протянул его мне.
- Рядовая Пелагея, если вы ничем не заняты в данный момент, не пойдете ли со мной на прогулку по лесу, а заодно мы вместе наши посты проверим?
Приняв у него букет, я опустила в него своё враз покрасневшее лицо, и согласно кивнув, шагнула на тропинку, ведущую в лес. Мы шли, разговаривали и вдруг Семён спросил меня, когда мне исполняется восемнадцать лет?
- Так уже … стукнуло.
- Уже? Ну и отлично, - Семён вытащил из кармана гимнастёрки платочек, и развернув его на ладони, торжественно достал из него два самодельных кольца.
- Пелагея. Не мастер я красиво выражаться, не научен. В общем так, я … хочу тебя спросить и услышать честный ответ. Понимаешь … . Я люблю тебя и очень хочу … чтобы по жизни ты всегда шла рядом со мной. И вот я спрашиваю тебя, согласна ли ты выйти за меня замуж?
Вот он момент истины, после которого вся моя жизнь точно круто изменится, пробежало в моей голове. Надо решать, что делать. Решать сейчас, сию минуту. Позабыть кем я был и полностью отдаться чувствам той, кем я стал сегодня … или уйти в сторону и жить возможно, да что там возможно, скорее всего, точно, тщетными надеждами на возврат?
- … Сенечка, милый … я … я согласна. Только … давай … пока с детьми чуток подождём, вот кончится война и тогда … я хоть троих тебе рожу, а сейчас … рано мне … да и воевать нам надо. А?
С ума можно сойти. Внутри меня остатки моего прежнего я, вроде даже взбрыкнуло от таких слов, мол, остановись дура, что ты делаешь, что творишь? А если вдруг чудо переиграет всё назад? На что сердце девушки ответило, будь что будет! Если даже Марк вернётся в своё будущее, то Пелагея то всё равно останется здесь, так почему нужно обязательно расстроить её жизнь и отвергнуть человека, который ей люб? И слабый голос Марка во мне окончательно замолчал.
А потом мы с Семёном целовались, и … любились забыв про всё и вся. Господи прости меня грешную, но я тут же напрочь забыв про свои же сказанные слова, сама, отдалась в руки моего, только моего любимого, и мне … было хорошо. Чувство счастья и волны наслаждения накатывали и разбивали любые мои мысли о последствиях этого безумного поступка. Я просто забыла о том, что может последовать за мигом нашей любви, сейчас мне было всё равно. Я была любима и этого мне было достаточно. Всё же правильно папа говорил, что все бабы дуры!
Спустя десять дней в штабе отряда мы официально оформили наш брак. Нам была оформлена и выдана справка о том, что гражданка Пелагея Ивановна Смирнова вступила в законный брак с Семёном Павловичем Кировым и приняла его фамилию. Были свидетели, была свадьба и конечно, было всё остальное тоже. Как положено уже между мужем и женой. В эти два дня данных нам как молодожёнам на короткий медовый месяц, для нас существовало одно сегодня, а о завтра, нам думать вовсе не хотелось.
Да, потом снова придут будни, но в них уже будет забота друг о друге, беспокойство и короткие ночные часы любви.
На утро третьего дня нас с Семёном вызвали в штабную палатку, и мы с мужем снова включились в военные дела отряда.
- Итак, товарищи, вчера с большой земли пришёл приказ взорвать склад с горючим по накапливанию топлива для фронта. Смотрите, вот он, в малом подлеске у села Большая Кутя, - капитан Крынкин поправил сворачивающийся угол карты и придавил его планшеткой. - На сегодняшний день там его уже хватит для недельного снабжения не одной танковой дивизии. На всё про всё, нам ребятушки дано три дня, потом начнётся его отгрузка. Что будем делать?
- Осип Васильевич, а что нам известно про его охрану? – влезла я в обсуждение. - Посты, зенитки, и кем они его охраняют?
- Кем охраняют? Местный товарищ, тот, что у них при комендатуре служит истопником, говорит, что на складе в основном сами немцы, но бывают и румыны. По крайней мере авто часть, что привозит со станции бочки с топливом, состоит из водителей румын.