Тот отскочил на пару шагов назад. Захлопал глазами.
И вновь получил кулаком по лицу. Только теперь уже в нос. И тоже хороший удар, в который Ярослав вложился корпусом.
Гончар попытался отмахнуться от него копьем. Но вяло. Наш герой перехватил древко, дернул на себя и, выхватив копье из рук противника, сломал о колено. После чего отбросил.
Гончар зарычал и попытался ударить его щитом. Наотмашь. С размаху.
Шаг назад.
Достаточно тяжелый щит погудел рядом, но мимо. И по инерции развернул парня спиной к Ярославу. И он, не растерявшись, дал гончару пинка от всей души. От чего тот полетел вперед. Споткнулся. И рухнул в грязь.
— Тварь! — Прорычал гончар, пытаясь встать. Заодно нащупывая вылетевший из рук щит.
Ярослав молча наблюдал. И не мешал.
Наконец тот встал. Потряс головой, приходя в порядок. И тут же получил в челюсть. Хороший такой удар. Смачный. Отчего всплеснул руками, отступая назад и снова потерял щит, вылетевший из рук.
— Успокоился? — Холодно поинтересовался Ярослав, рассматривая как его противник размазывает по лицу грязь с кровью.
— Убью! — Взревел гончар вместо ответа и, выхватив из-за пояса небольшой, грубо сделанный нож, бросился на нашего героя.
Но ничего не вышло. Этот бедолага шагнул вперед. Поскользнулся на какой-то субстанции и рухнул лицом в грязь. Причем очень неудачно рухнул. Он пытался выставить перед собой руку, ту самую, что была с ножом. И…
В общем рухнул. Вздрогнул. Зарычал. Засучил ножками. И перевалившись на бок выдернул из груди нож. Скрючившись. Захрипел. И, наконец, затих.
— Что с ним было? — Спросил Ярослав у старшего гончара. — Он словно наркотиков объелся.
— Что такое наркотики?
— Еда такая. От которой мир меняется. Ты можешь без повода безудержно веселиться, плакать, пугаться видений, бегать за несуществующими грезами. Опасная вещь.
— Дурман трава? — Спросил, стоящий рядом незнакомый волхв, недавно прибывший откуда-то с запада. Тут иногда такие приходили.
— Да. Но там не только дурман трава. Разное встречается. Например, молочко одних южных цветов, сок определенных деревьев или корешки. Даже те же грибы, мухоморы.
— Понятно, — кивнул он с явным интересом в глазах. — Но не думаю, что это был дурман. Он второй день словно одержим.
— Да, да, — начали этому волхву вторить другие.
— Бесновался. — Веско отметил грек-священник.
— Так сын у него умер.
— И что? — Воскликнул кто-то из толпы. — У меня и сын, и дочь умерли. Тоже от этой заразы. Но я же на людей не бросаюсь.
И защебетали словно галки у ювелирного магазина.
— ТАК! — Громко произнес Ярослав. — Вы все видите — болезнь людей с ума сводит. Кто посильнее духом — тот держится. Кто слабее — ума лишается. Это плохо.
— Так кто же спорит? — Кто-то крикнул из толпы.
— Конечно плохо. — Вторил ему еще один.
— Чего от болезни радоваться то? — Спросил тот самый волхв.
— Поэтому болезнь нужно прекращать, — жестко и веско произнес Ярослав.
— Так как ее прекратить-то? — Спросил кто-то.
— На все воля Бога! — Назидательно произнес священник. — Болезни только по их воле приходят и уходят. Это кара за грехи наши!
— А свобода воли у нас на что? — Холодно поинтересовался Ярослав. После чего развернул бурную деятельность по противодействию распространения инфекционной эпидемии. Все что знал. Знал он немного, но явно больше, чем окружающие. И сильно больше. Точнее сказать, попытался развернуть бурную деятельность. Люди, как и прежде, оказались не готовы были принимать ни нормы санитарии, ни прочие нюансы. Но Ярослава побаивались. Слишком уж показательным был поединок с гончаром. Он явно говорил о том, что Боги на стороне конунга. Причем явно.
Так что худо-бедно общая гигиена стала подтягиваться. Во всяком случае Ярослав стал прогонять через баню все население дважды в неделю. Плюс поднялась частота мытья рук и кипячения воды. Не так, чтобы стать повальным явлением. Нет. Но на волне страха за свое здоровье люди стали охотнее подчиняться странным требованиям. И это достаточно быстро стало сказываться на общей ситуации. Хотя, возможно, сказался еще и тот фактор, что болезнь пошла на спад в силу того, что ей уже переболело большая часть населения. И какой-никакой, а иммунитет к этой заразе выработался.
Больше всего Ярослава напрягало то, что поражение случилось в конце октября, когда урожай уже был собран. Он просто не помнил ничего о том, сколько времени сколько эти бактерии живут на продуктах для питания[2]. Конечно, тоже зерно сырым не ели. Его варили. Но перед варкой с ним контактировали. И оно могло выступить как источник вторичного заражения… и даже третичного. Поэтому он так настаивал на мытье рук.
Урожай…
Для Ярослава это была боль… настоящая боль…
В чем, в сущности, заключалась проблема?
Метод хозяйствования, который наблюдался в этих краях в середине IX века мало отличался от такого же времен неолита. То есть, представлял собой характерный такой формат раннего земледелия подсечно-огневого типа. Выжигался участок леса. Кое-как расчищался. Рыхлился мотыгами. После чего засеивался самым примитивным образом. На следующий год заново. Потом еще. Потом выжигали новый участок. При этом для засева использовали только весьма ограниченные по площадям речные террасы. Водоразделы же и удаленные от рек земли практически никак не использовались из-за проблем с логистикой и сложностей в освоении.
Как несложно догадаться, ни плуга, ни сохи при таком методе хозяйствования не применялось. Да и с тягловой живностью были проблемы, что только усугубляло проблемы с логистикой. Ведь пастбищ особенных то и не имелось из-за острого дефицита территорий. Лес, посевы да подлески. Просторные поля для вольного выпаса практически полностью отсутствовали. Разве что поймы рек, но много ли там прокормится?
Да, теоретически можно было бы попытаться внедрить и тягловую скотину, и соху, и даже плуг. Что резко бы увеличило эффективность труда. Но это влекло за собой другую проблему. Все дело в то, что выжженные от леса территории требовалось расчищать от пней да корней. Для чего была нужна достаточно высокая концентрация рабочих рук, мотивация и инструменты. В общем — та еще задача. Особенно при сохранении посечно-огневого земледелия, которое вынуждало очищать новые участки каждый несколько лет. А старым давать вновь зарастать лесом. Тот еще мартышкин труд.
Как следствие местное хозяйство давало очень мало прибавочного продукта. Что, кстати, и тормозило естественное автохтонное зарождение государства. Не с чего. Из-за паталогической нищеты имущественного разложения в племени не происходило. Что не давало специализации и какого-то значимого количества освобожденных от добывания еды людей, без которых формирование государственных институтов технически невозможно.
Низкая эффективность хозяйства вела к низкой плотности населения. Да, радикально большей, чем у охотников-собирателей. Но все равно, Гнездо с его неполной тысячей голодных ртов выступало феноменом региона. Ведь в него требовалось свозить продовольствие с очень большой территории. По чуть-чуть. И не потому, что люди не хотели продавать или обменивать его на ремесленные товары. Нет. Они бы и рады, но у них просто самим не хватало еды, вынуждая с голода перебиваться на недоедание.
Казалось бы, у Ярослава были тузы в рукаве: картофель, подсолнечник, кукуруза, современные сорта пшеницы, ячменя, овса и гороха. Он все что мог высадил в первый же год и как мог культивировал. Но с тех трех клубней, что он поначалу высадил в импровизированные кадки, сейчас, спустя три года у него имелось менее двадцати килограммов картофеля. А кукуруза едва вызревала. Да, на дворе был средневековый климатический оптимум с его достаточно мягким климатом. Но все равно — вызревала она очень плохо из-за чего семена всходили слабо в условиях верхнего течения Днепра.
Безусловно, все эти культуры были настоящим откровением для местных. Даром небес. И он даже устраивал им демонстрацию, угощая старейшин и картофелем, и горохом, и кукурузой и прочим. Но дело это никак не двигало.
В чем была загвоздка?
В рабочих руках. Современные сорта очень недурно истощали почву и требовалось вводить севооборот. Это Ярослав знал предельно ясно. Но для севооборота нужно было расчищать большие площади леса. От корней, пней и прочего, делая почву мягкой и пригодной для нормальной обработки. И вот это уже было проблемой. Рук рабочих не хватало. А жители Гнезда не хотели рисковать, меняя проверенные праотеческие методы и культуры на что-то новое. Ведь платой за ошибку была жизнь. И не только их самих, но и близких им людей. А ставить на кон жизнь детей и любимых никто не желал. Единственный человек, который мог себе позволить экспериментировать, был Ярослав. Но у него и других забот хватало. Та же крепость ему виделась куда более важным проектом, чем расчистка полей. Пока во всяком случае. Конечно, вопрос продовольствия стоял очень остро. Но не настолько, чтобы пренебрегать безопасностью. Поэтому все эти перспективные культуры держались пока в законсервированном виде, высаживаясь малыми порциями и вручную отбираясь по осени, дабы отбраковывать слабый семенной фонд.
Немного спасала рыбалка. Но несильно. Сказывалось и несовершенство инструментов промысла, и весьма ограниченная емкость рыбы в водоеме. Реальная старина ведь не сказка о молочных реках и кисельных берегах. Да, рыба была. Но ее было не так, чтобы уж очень много. Кормовые пределы реки достаточно жестко очерчены. Это ведь не прудовое хозяйство с подкормкой.
С охотой дела обстояли еще хуже. Живности по сравнению с XXI веком имелось заметно больше. Но кормовые возможности леса были далеко не сказочными. А возможности охотников на порядки уступали тем, какими обладали их коллеги из будущего. Какую-то мелюзгу довольно регулярно можно было ловить в силки в небольших количествах. Но что-то значимое было редкостью. Ведь животные постоянно мигрировали, как и хищники, двигающиеся вслед за ними. В реальности охотники-собиратели также бродили вслед за стадами, непрерывно балансируя на грани выживания. И регулярно голодая по два-три дня и более из-за далеко не всегда удачной охоты.
Тут нужно пояснить, что Ярослав в будущем встречал разные взгляды на этот вопрос. В том числе и мнения о благости сбалансированности палеодиеты древних охотников-собирателей. Ведь скелеты взрослых особей тех лет отличались рослостью, гармоничностью и хорошим развитием. Но он не верил в сказки. Особенно в ту, что «раньше было лучше». Тем более, что наш герой, не раз слышал опровержение этой благостной картины от специалистов в области палеоантропологии. Они говорили о том, что такие позитивные оценки — типичный «синдром выжившего». Что все эти замечательные люди, которые вырастали в обществе охотников-собирателей, проходили просто бешеный естественный отбор. И он безжалостно выкашивал всех, кто хоть немного не подходил под среду обитания. Прямо в младенчестве или в детском возрасте выкашивали.
Здесь же, погрузившись в среду, Ярослав потерял даже тень иллюзий. Живности было больше. Но ее и кочуя вслед за стадами толком не набить для прокорма даже маленькой группы местными способами промысла. Это тот еще подвиг. Причем ежедневный. А при оседлом образе жизни охота могла быть лишь небольшой прикормкой. Очень небольшой. Той же рыбы, при всех несовершенствах ее промысла в эти времена, можно было наловить больше… существенно больше…
Так или иначе, но из-за вопросов продовольственного обеспечения голова у Ярослава болела непрерывно. Болела и пухла. Он просто не знал, за что хвататься. Везде была беда. Везде было все плохо. На его взгляд. Местные то, конечно, оценивали ситуацию иначе…
[1] Константинополь часто называли просто город. Это отразилось и в его современном названии — Стамбул, который переводит как «город». Его так называли, потому что он был первым среди городов очень долгое время по своим размерам и величию.
[2] Интересная игра слов. Продукт — это результат процесса. Результат процесса питания, это экскременты. То есть, словосочетание «продукты питания» дословно означает «дерьмо». Однако традиция словоупотребления и чиновничий язык иногда творят удивительные курьезы.
Глава 10
861 год, 5 ноября, Гнездо
Ярослав наблюдал за тем, как с по реке плывет два суденышка. Стоял и думал. Скоро уже должен был встать лед, но пока еще было тепло. Средневековый климатический оптимум сказывался.
Эпидемия уже сошла в основном, и ситуация во многом стабилизировалась. Из-за чего Ярослав смог отвлечься от этой мороки и заняться более насущными вопросами.
Скупка продовольствия, в том числе добытого охотой и рыбалкой у местного населения было малопродуктивным занятием. Поэтому поначалу Ярослав планировал организовать артели. Например, рыболовецкие. И снабдив их хорошим промысловым инвентарем, заняться на будущий год заготовкой провианта. Тот же невод в сочетании с нормальными лодками и командной работой должен был дать большой, жирный бонус. Плюс потрошение и засолка рыбы на ходу, по мере ее добычи. А то слишком много протухало, пока по жаре везли по реке.
От этой идеи он не отказался. Во всяком случае, в плане рыболовства. А вот насчет охотничьих артелей все выглядело намного хуже. Местными средствами нормальным промыслом заниматься было нельзя в значимом объеме.
Поэтому он решил заняться животноводством. На будущий год. Просто вспомнив о том, как в 90-е годы выживали воинские части в России. Да и, пожалуй, в другие эпохи. Тогда подсобные хозяйства были обычным делом. Конечно, страдала подготовка личного состава. И сильно. Но в данном случае это было не так уж и страшно. Все равно на фоне толп иррегулярных «бомжей», которые бродили по окрестности, даже перед режим два через два в плане хозяйственных работ и тренировок давало быстрое и катастрофическое преимущество. Если все подавать под соусом регулярности и дисциплины. Вот он и планировал — где и что ему нужно будет делать в будущем году сила рекрутов.
После определенных метаний он планировал поставить маленькую ферму по разведению коз или козлятник, если по-простому.
Почему коз?
Небольшие, предельно неприхотливые животные, готовые есть все, что найдут. Как он помнил по жизни там, в будущем, они ели даже пластиковые пакеты и бытовой мусор с помоек без всяких последствий. Такой рацион он им, конечно, не обеспечит, но с сеном, пусть даже подпорченным, вполне подсобит. Тем более, что сено можно было заготавливать в пойме реки, вывозя его к ферме на лодках. Он уже для лошадей так делать начал, оборудовав пару лодок специально для этого.
Да, козы вонючие. Этот бесподобный запах хозяйственного мыла, каким отдавало их мясо, Ярослав не с чем не перепутает. Пробовал как-то. Про молоко и речи не шло — на любителя. Сильно на любителя. Но вся уловка в том, что нос можно было воротить, если была альтернатива. А если ее нет, то в силу вступали бонусы, практически ничем не компенсируемые. Хорошие бонусы. Эти живучие, неприхотливые, небольшие животные давали не только мясо, но и молоко, шерсть и шкуры. И это обнадеживало. Вот сейчас Ярослав и пытался прикинуть планировку будущей фермы, да посмотреть на то, какие подготовительные работы можно было провести до заморозков силами тех же рекрутов…
И тут он почувствовал какое-то движение сзади-справа. Да, рядом стояли его дружинники. Но ему показалось, что поблизости оказался кто-то еще.
Он начал оборачиваться и… с огромным трудом увернулся от удара ножом по ноге. Да не абы как, а по внутренней части бедра. Довольно невзрачная, угрюмая молодая женщина выхватила свой «инструмент злодейства» и напала. Хотя, как потом сказывали, шла с видом просителя. А тут раз, внезапно для всех, выхватив откуда-то нож, и бросилась на Ярослава.
Увернуться удалось лишь отчасти. Она, все же, ногу задела. Но, к счастью, резанув не по внутренней стороне бедра, а по внешней. Наш герой, кое как отскочил. Женщина же упала на четвереньки, едва удержав нож в руке. Поняв, что цели не достигла, она дернулась было атаковать снова, но тут уже один из дружинников не сплоховал — ударил ее выхваченным топором по хребту. Так что она рухнула на землю, несколько раз мелко вздрогнула и затихла.