Единственный наш механик занялся осмотром самолётов, найдя несколько пробоин в моей машине, это видимо близким взрывом боекомплекта батареи мне прилетело, ну и так по мелочи шуршал, а мы, пограничник стоял на часах, охраняя нас и раненых, пополняли боекомплект. В этот раз подарков было всего четыре. Только подвесили мы их на два самолёта, больше просто не было припасов, да и подготовить не успели, на другие машины подвешивали сотки. Пополнили запасы топлива, пригодилось горючее брошенного топливозаправщика, что мы уволокли из аэродрома. Но всё равно не хватило, в дело пошли бочки с топливом. Так что «Чайки» были заправлены под пробку.
Как мы не торопились, начало темнеть, поэтому я поспешил отдать приказ о взлете, и мы почти сразу поднялись в небо, направившись к крепости. Пётру Кирилловичу я велел при нашем возвращении на подлёте зажечь на земле костры, полив на землю бензина, так мы сядем спокойно. Конечно, этот наш вылет был на грани фола, да и мы все так устали что валились с ног, но парням в Бресте нужна была помощь, поэтому я поторапливал ребят.
— Крепость, Крепость, я Орёл, как слышите меня? Приём.
— Орёл, Орёл, я Крепость, слышим тебя хорошо.
— Крепость, я Орёл, иду с четырьмя подарками для вас. Подсветите. Немцам тоже гостинца имеются. Приём.
— Орёл, я Крепость, понял тебя, ждём. Нужна помощь, подсветим на месте.
— Крепость, я Орёл, две минуты. Держитесь ребята. Приём.
— Орёл, я Крепость, ждём тебя. Приём.
Всё же, как стемнело командование крепости, из тех что выжило, решилось на прорыв. Поверили, это радовало. На подлёте, мы рассмотрели активную стрельбу на одном из участков обороны, как раз стой стороны, откуда удобнее всего было вырваться. В других местах тоже стреляли, но не так активно, а тут натуральный бой шёл.
— Синица, работай, — скомандовал я Евгеньеву, чтобы тот подавил точки обороны немцев, те не давали нашим вырваться из Крепости.
— Орёл, я Синица, вас понял.
Было уже темно, однако многочисленные огни пожаров освещали место действия, я понял, что бой шёл уже за той площадью, что мы штурмовали, видимо она перешла в руки наших. Именно на эту площадь, предварительно сообщив Крепости, мы и сбросили с Харитоновым наши подарки из канистр с водой и банок с тушёнкой. При развороте я увидел, что к ним метнулось несколько фигур в рваной красноармейской форме, и груз был моментально убран с площади в одно из зданий.
— Крепость, я Орёл, мы с Синицей будем пробивать вам коридор, как поняли? Приём.
— Орёл, я Крепость, вас понял. Приём.
— Крепость, я Орёл. Наводите на цели, можно использовать трассирующие пули. Приём.
— Орёл, я Крепость, вас понял. Помогите у Цитадели, даём подсветку. Приём.
— Понял. Уже вижу подсветку. Приём, — подтвердил я и направил свой истребитель-штурмовик на здание, из которого било десяток немецких пулемётов, что не давали нашим покинуть одно из больших зданий, видимо ту самую Цитадель.
Шесть реактивных снарядов у меня и столько же у Харитонов сделали своё дело, здание потонуло в огне, это позволило нашим выйти на бросок и закидать помещения здания гранатами. Мы не все пулемёты подавали, парни доделали начатое. Потом нас несколько раз направляли, где ракетами, а где и очередями трассирующими пулями в сторону крепкой обороны немцев, о которые они обломали зубы. Летали мы над крепостью чуть меньше часа, сразу реагируя на любое изменение ситуации, а когда топливо стало подходить к концу, направились на аэродром, получив сообщение от Крепости, но не от радиста, голос которого мы хорошо запомнили:
— Орёл, я Крепость, — прозвучал в эфире голос с ясными командными нотками. — Братцы, спасибо вам. Сообщите фамилии, если выживу, в граните их выбью.
— Три сержанта сто двадцать третьего истребительного полка, Евгеньев, Харитонов и Баринов, — сдал я лётчиков, мне-то всё равно, а им, если выживут, это поможет. — Командир группы Артур Александров. Для информации, Крепость, мне четырнадцать лет.
— Орёл, я Крепость, не понял вас. Повторите. Приём, — прозвучал тот же донельзя удивлённый голос.
— Синица, подтверди Крепости, — приказал я.
— Крепость, я Синица, подтверждаю, командиру звена четырнадцать лет. Он имеет право командовать. Приём.
Так мы и улетели, не дождавшись ответа от Крепости, видно тот нам не поверил. Главное было в том, что в огнях пожаров, при штурмовке мы отчётливо видели колонны уходивших подразделений. Они вырвались, смогли. Всего несколько тысяч, да ещё с гражданскими, но и этого немало.
С посадкой пришлось постараться. Ладно над Крепостью стояли пожары и мы там ещё ориентировались во время штурмовки, но то что Евгеньев вывел нас на аэродром можно назвать чудом. Когда я заметил в километре левее вспыхивающие костры, то понял, что мы чуть-чуть промахнулись, поэтому связавшись с ним по рации, совершил разворот. Первой села пара Евгеньева, и только потом уже мы, когда тот загнал машины под деревья чтобы не мешать нам.
Когда мотор стих, я несколько секунд сидел с закрытыми глазами, слыша, как Пётр Кириллович расспрашивает парней о результатах вылета и о причинах нашей задержки. Так под бормотание парней и их радостные возгласы, описывающие наши приключения, я и сидел в кабине. Доволен ли я был собой? Да, вполне. Фамилия пошла в массы, это хорошо, если Гриша здесь, вызываю огонь на себя, мне его лень искать, он меня сам найдёт, мстительный тип, как и я. Трусливый правда, сам меня искать не будет, напряжёт кого-нибудь. Заодно парням из Крепости помог, такую информацию мимо ушей он не пропустит, должен понять, что я тут. Главное чтобы он был именно в этом мире, а то ведь их миллионы.
Долго сидеть мне не пришлось, я почувствовал как «Чайка» закачалась под тяжестью чьего-то тела, и Пётр Кириллович спросил:
— Как оно?
— Норма, — устало улыбнулся я. — Отличный аппарат.
— Начинаем переоборудовать их?
— Да, сначала заправим, чтобы потом не возиться, а потом сразу крепим страховочные ремни и поручни, чтобы держаться. Помоги мне вылезти, ноги затекли.
Михник помог мне выбраться и снять парашют, после чего я сделал несколько разминочных движений и осмотрелся. Костры уже почти догорели, света было не так и много, придётся использовать для работ пару фонариков, что я затрофеил у диверсантов и у охраны с аэродрома, надеюсь, заряда хватит.
— Всё готово? — спросил я у механика.
— Готово, ремни вон кучей сложены, а скобы я час назад нагнул, осталось только закрепить на силовом каркасе, чтобы их во время полёта не вырвало.
— Лететь будем на минимальной скорости, понимаю, поток воздуха будет бешенным, поэтому постарайтесь.
— Сделаем.
Мы с сержантом Харитоновым устроились у раненых и почти сразу уснули, помогала с работами по переделке самолётов пара Евгеньева, а к полуночи подняли и нас на смену. Две машины было готово, остались наши «Чайки», поэтому оба сержанта улеглись на наши места, а мы с ведомым приступили к работе, помогая Пётру Кирилловичу. Тот тоже сильно устал, но работал споро. Сверлил дырки в фюзеляже ручной дрелью, просовывая тросы, крепил скобы и страховочные ремни. Мы были у него лишь на подхвате. Разве что на моей машине было сделано ещё нововведение, на бомбодержателе жёстко закрепили велосипед, вещи я сразу убрал в кабину, и сидор и котомку с винтовкой. Пригодится. С великом пришлось помучиться. Чтобы он не цеплял землю рулём, доставал ведь гад, пришлось его свернуть по переднему колесу и раме, и всё, теперь никаких проблем. Вернуть всё как было на минуту делов.
Уснули мы уже часа в два ночи и проспали до самого рассвета. Пограничник так и нёс караул всё это время. Как только прозвучал подъём, а я назначил время подъема, как только на горизонте появиться просветление, то умывшись из фляги, рядом водоёмов не было, велел готовиться к полёту. Мы по очереди закрепили раненых на крыльях машин, потом пограничника, с карабином тот не расставался, так и пришлось их вместе ремнями пеленать, ну и последним мы закрепили Пётра Кирилловича. На всё про всё у нас ушло чуть более получаса, быстро справились и, надев парашюты, стали занимать кабины «Чаек».
Потом я дал отмашку и «Чайки» пары Евгеньева, с некоторым трудом оторвавшись от поверхности поля, пошли на взлёт. Было видно, что оба пилота крайне осторожно ведут свои машины. Только после этого на взлёт пошли уже мы. Когда моя «Чайка» оказалась в воздухе, я понял, какие затруднения вызывали пассажиры у пилотов взлетевшей пары, аэродинамики почти никакой, машина то и дело пытается свалиться на крыло. Но как бы то ни было на скорости сто тридцать километров в час, меньше было нельзя, мы направились в сторону фронта. Направление мы держали к Минску, то есть к его аэродрому. У всех пилотов были карты этих районов, что мы позаимствовали в штабе погибшего полка, так что не заблудимся. Только одного я опасался, встречи со стервятниками Геринга. Шансов у нас с пассажирами не будет никакого. У пассажиров кроме очков и шлемофонов ничего не было, парашюты они не имели. Так что единственная возможность спастись, экстренная, я бы даже сказал аварийная посадка. Другого не дано.
Солнце уже полностью показалось над горизонтом, когда мы пролетели над той речкой, где я участвовал в уничтожении диверсантов и моста, только прошли мы в нескольких километрах южнее. Летели мы на ста метрах от поверхности земли, держась общей группой и крутя головами во все стороны. Вчера нам удалось избежать встреч с истребителями противника, хотя после нашего последнего вылета командование дивизии, что осуществляло блокаду подразделений советских войск в Крепости, наверняка вызвало «охотников», что были обучены летать ночью, но мы к Крепости уже не вернулись.
Во время полёта я так же поглядывал и на пассажиров. Пётр Кириллович находился на правом крыле, а пограничник, что имел схожий с ним вес, на левом. Пограничник был тяжело контужен и ранен, поэтому до сих пор пребывал без сознания, пока помочь мы ему не могли, а вот мой механик показывал большой палец, улыбаясь бледными губами, и поглядывая вокруг испуганными глазами.
Не знаю когда мы пролетели линию фронта, думаю, в том, что мы избежали встреч с немецкими лётчиками, помогло то, что мы летели не напрямую к городу, а сделав крюк. Когда впереди показался затянутый дымами Минск, я велел всем пилотам искать госпитали или медсанбаты и если кто найдёт, сообщать мне. Главное чтобы рядом была удобная площадка со взлётной полосой. Мы уже были глубоко в тылу наших войск, так что не опасались совершить осадку в расположении немецкой части, ну или поблизости.
Нашёл довольно крупный госпиталь мой ведомый, он начал уходить в сторону, слегка покачивая крыльями, чтобы не напугать пассажиров. Мы повернули туда и в десяти километрах от Минска разглядели небольшой городок. На окраине было здание, на крыше которого имелось полотнище с красным крестом. Идиоты, немецкие лётчики их, похоже, не научили тому, что бомбят они именно госпитали, причём с удовольствием.
Мы по очереди совершили посадку прямо на дорогу в нескольких сот метрах от окраины городка, та была вполне ровной. Видно, что за ней тут следили, засыпали щебнем, так что на этом наш полёт и завершился. Машин было мало, да и те уступили нам дорогу, водители наблюдали, как мы после посадки выстроили самолёты на обочине в шеренгу. Однако прилетели-то прилетели, пусть местные комендачи дальше разбираются, а мне требуется поспешать, с местными я встречаться не собирался.
Как только мотор стих, я выбрался из кабины, скинул парашют, бросив его на крыло и стал помогать Петру Кирилловичу отстёгивать привязные ремни. Он должен был помочь мне с велосипедом. Пограничник так и оставался без сознания, но жив, пульс был, я проверил.
Мы не успели. Когда механик снял велик и трясущимися после полёта руками выправлял руль, а я переоделся в свою гражданскую одежду, оставив в кабине винтовку и боезапас, взяв с собой только пистолеты и гранаты, к нам на велосипеде подкатил самый обычный такой милиционер, удивлённо разглядывая технику.
— Ну всё, мне пора, — быстро прошептал я механику, закидывая сидор за спину и поправляя лямки. — Попрощайтесь с парнями за меня.
Пользуясь тем, что Евгеньев и его ведомый отвлекли милиционера, сообщая, что у них раненые требующие срочной медицинской помощи, я сел в седло и покатил в сторону ближайшего леса. На опушке я обернулся и, заметив, что мне машут руками, но не подзывая или привлекая внимания, а прощаясь, тоже помахал и исчез из виду среди деревьев. Вот теперь пора навестить аэродромы немцев. Заждались ушлёпки, пора воздать им за всё то, что они совершили.
Думаю, часа полтора у меня есть, чтобы вернуться к прошлому, к тем дням когда находился в довоенной Москве и писал письма. Я довольно неплохо описал всё, что будет происходить во время приграничных сражений Сталину, так что если до него дошло, ну или до тех, кто высоко сидит, они могут отправить секретный циркуляр на мои поиски. Не смотря на то, что я раскрылся, общаться с местными я действительно не собирался. Правят себе на своём Олимпе, пусть правят дальше. Не уговорят. Так что, оставив городок и дорогу позади, я быстро шагал по лесу толкая велосипед перед собой, а где это требовалось, нёс его на плече вместе с вещами.
Лес оказался не лесом, а просто крупной рощей, всего полкилометра и я с другой стороны. Там змеилась по полю дорога, вот выйдя на неё я и покатил дальше. Лишь одно могу сказать хорошее про эту рощу, мне встретился чистый ручей, где я напился, нормально умылся и наполнил до краёв все три фляги, одну большую и две литровых красноармейских. Спирт у меня давно ушёл для медицинских нужд.
Заняв седло и налегая на педали, я покатил по дороге в сторону фронта. Велосипед бодро катился под моим управлением. Вчера Пётр Кириллович пока мы совершали вылеты, хорошенько над ним поработал и всё что можно смазал, так что в нём я теперь был уверен.
То, что шла война, было видно невооружённым взглядом, и я не о немецких самолетах, что постоянно были видны в небе, направляясь, кто к Минску кто от него. Да и наших самолётов стало заметно меньше, если впервые дни летало их довольно приличное количество, да и воздушные бои вспыхивали то тут то там, то на третий день войны, а сегодня было двадцать четвёртое, их почти не было видно. За два часа пока я крутил педалями, всего три группы приметил и истребители были всего в одной.
Но я не о них, я о том, что и на поверхности земли можно было часто встретить следы шедшей войны, хотя до фронта было больше сотни километров. На простой полевой дороге, по которой я катился, мне попалась перевёрнутая вверх колёсами «полуторка» со следами обстрела с воздуха, а чуть позже лежавший на боку сгоревший грузовик, это был «Зис», с прицепленной пушкой. Не уверен вроде это была трёхдюймовка с простреленным стволом. Рядом с грузовиком холмик со свежей землёй и воткнутой палкой. Не первая увиденная мной братская могила, однако, чаще я видел незахороненные тела. Отступают, не до этого было.
Вчера после сытного горячего обеда мы остаток дня питались только сухпаем, а сегодня даже не позавтракали, просто было нечем, всё равно к нашим летели. Поэтому свои запасы я доставать не стал. Лишь во время движения на велосипеде отламывал по кусочкам трофейный шоколад и ел его. Сытная еда, она позволила продержаться мне до обеда, а вот когда у меня за спиной осталось почти тридцать километров, я лишь пару раз по малой нужде останавливался, то свернул с дороги. Сбоку я приметил посадку, даже не рощу, вот и решил остановиться в ней и сварить супу. Горячего очень хотелось. Запасов у меня было максимум дня на три, но я думаю, ещё пополню свои припасы, и пока экономить не стоило.
Посадка просматривалась насквозь, но это меня не остановило, там с боку был кустарник и для временного лагеря он подходил как никто другой. Толкая велосипед, я подошёл к кустарнику и, остановившись, втянул носом воздух. Едва слышно чувствовался запах разложения. Прислонив велик к дереву, я достал «ТТ», запас патронов я пополнил до трёхсот штук, нашёл в кабинете командира полка в сейфе, так что пользовался пока им. В кустарнике мной были обнаружены два тела. Раздетые, но в армейском белье, там были расплывшиеся от стирок штампы частей. Судя по следам диверсантов было трое, сапоги у них были немецкие, по крайней мере подошва, и убили бойцов они больше суток назад. Судя по холёным рукам одного и въевшейся в кожу масла другого, один был командир, другой водитель. Получается, диверсанты взяли машину. Неплохо сработали.