– Да знаю я...
– Ну так и терпи...
Когда первая розга впилась в плоть, Ярослав дернулся, кусая губу. Хотел сдержать стон, да не смог. «Черт с вами! – подумал. – Плевать. Орать буду, наслаждайтесь!»
И тут же ощутил прохладные пальцы на своем челе. Открыл глаза – Мстислав протянул ему тот же кнут, на рукоятке которого отпечатались следы его зубов. И нежно погладил Ярослава по золотым волосам.
– Терпи...
Зажал княжич дерево между зубов, зажмурился. И каждый раз, вздрагивая под ударами розог всем большим своим сильным телом, чувствовал руку в волосах и тихий ласковый голос:
– Терпи... Терпи, свет мой... Сейчас все кончится...
От дверей конюшни на них, сведя брови на переносице и жуя губами, внимательно глядел Владимир Красно Солнышко.
* * *
После порки княжичи не видались несколько дней – пока спины не зажили. В шатер к новгородскому сотнику нет-нет да забегала запыхавшаяся Евдокия – то крынку парного молока принесет, то полный подол теплых шанежек.
– Мстислав наказал узнать, как твоя спина? Мозжит? – спросила как-то, сверкнув глазами.
Ярослав рот-то и открыл.
– Неужто знает, что ты сюда бегаешь?
– А как же... Я у него дозволения спрашивала. Не хочу, чтобы вы опять из-за меня дрались, – насупилась было, да не выдержала и снова заулыбалась.
– Скажи – чешется, – передернул Ярослав широкими плечами. – А так вроде зажило все уже.
– Ой, и у него чешется. Видала давеча, как стремянный его, Ерофей, лапищами своими плечи-то ему чесал. А Мстислав только жмурился, как кот, налакавшийся сметаны.
Почему-то картина сия Ярославу совсем не понравилась, хотя он и сам только что просил своего оруженосца Ильюшку поскрести спину.
– Ладно, иди уже, а то подумают чего, – проворчал сердито, отбирая из рук девушки корзинку с пирожками.
Дуняша обиделась и ушла.
А к вечеру в шатер Ярослава шагнул улыбавшийся от уха до уха Мстислав.
– Здоров будь, княже, – склонил черную свою голову.
– И ты, – ответил Ярослав.
– Вот на кострище тебя звать пришел. Сегодня Янка Купала, не забыл? Как спина-то, не тревожит?
– Да нет вроде. Через костер скакать не помешает!
– А ну-ка поворотись. Я гляну.
Ярослав смущенно поворотился. Мстислав медленно приподнял незапоясанную еще белую тонкого полотна рубаху новгородича, едва касаясь, провел пальцем по тонкому следу от розги. Ярослав задохнулся от нежданной ласки, задрожал. Вывернулся.
– Тоже мне – воин... Щекотки боишься?
– Не боюсь, – бросил с вызовом. – Не люблю просто, когда чужие со спины стоят.
Помрачнел Мстислав.
– А я... чужой?
Смутился Ярослав. Помолчал. Поднял голову, поймал взгляд киевского княжича.
– Не чужой, – произнес тяжело. – Не чужой боле. А и не свой еще.
Мотнул тот головой, от чего черная его грива по плечам рассыпалась, пряди на высокий лоб упали. Улыбнулся.
– Ну коли не совсем чужой, так пошли, а то костры прогорят.
– Погоди, – попросил вдруг его Ярослав.
Наклонился, порылся в большой седельной суме. Когда выпрямился, в руке его поблескивал головной обруч чеканного золота с вделанным посередь прозрачным синим камнем.
– Вот, прими, окажи честь, – протянул подарок Мстиславу. И вдруг усмешливо сверкнул глазами: – А то устал смотреть, как ты волосищи свои то и дело за уши заводишь!
Засмеялся Мстислав. Шагнул к новгородичу, склонил голову. Тот, аккуратно убрав назад черные шелковые пряди, надел обруч, повернув так, чтобы камень надо лбом засиял. Отступил, глянул. Кивнул одобрительно.
Мстислав огляделся, увидал в углу бадью с ключевой водой. Подошел. Наклонился. Всмотрелся в колеблющееся в воде отражение – сдержанно сияло червленое золото на темных волосах, синий камень светился странным светом над отливавшими такой же колдовской синевой глазами... Через плечо ему глянул Ярослав, чьи светло-русые волосы были убраны таким же золотым обручем, только камень надо лбом был красным.
– Все девки твои будут, – шепнул, приблизив уста к уху.
– Не все, – сверкнул в ответ глазами. – Половина.
Толкнул крепким плечом новгородича, рассмеялся, когда тот от неожиданности чуть в бадью не упал, и бегом кинулся к выходу из шатра.
– Догоняй, рохля новгородская!
* * *
Весь высокий днепровский берег, сколько хватало глазу, был усеян точками костров. Под стенами княжьего терема полыхал самый большой, в рост человека. Когда Мстислав с Ярославом подоспели, девки из терема да окрестных деревушек уже хоровод повели. Парни пока что вокруг топтались, похохатывали, друг дружку под бока локтями поддавали.
Первыми девичью вереницу Мстиславовы дружинники разбивать начали. За ними потянулись ратники Ярослава. Самая голосистая в хороводе величальную песню Ивану Купале завела. Вскорости грянул хор, в котором звонкие девичьи голоса стройно переплетались со звучными, крепкими мужскими.
Вдруг из хоровода птицей выметнулась стройная фигура, подбежала ближе – опознали в ней княжичи Евдокию. Раскраснелась девица, пышный венок из ромашек съехал на бок, коса, что змеилась по спине ажно ниже пояса, расплелась до середины, глаза сияли, губки алели, зубки белели – хороша была девка.
– Ой, да что вы стоите-то ровно два столба соляных? Пошли в хоровод, без вас скучно!
Переглянулись парни, засмеялись. А Дуняшка, видя такое дело, схватила обоих за руки да потащила за собой.
Большой хоровод получился. Длинной вереницей обтекал он аж четыре костра, много голосов звучало в хоре. Вдруг та, что запевала, завела другую припевку. Быструю да веселую. Повинуясь голосу певуньи, хоровод сначала убыстрил шаг, потом побежал, понесся вприпрыжку, полетел ровно вихрь!
И вот уже разорвалось кольцо, и первые пары порхнули в огонь, не разнимая рук.
Когда пришел черед княжичам через костер скакать, замешкались оба, не зная, как Дуняшку поделить. Вдруг Мстислав кинул на Ярослава странный взгляд, отвернулся в сторону, подхватил за руку девку Парашку да с разбегу и полетел над огнем. Следом и Ярослав с Дуняшей прыгнули.
Как все пары по разу костер перепрыгнули, опять хоровод повели. Вставая в цепь, Ярослав, не глядя, протянул руку назад – и ощутил, как ладонь до боли сжали крепкие, совсем не девичьи пальцы. Глянул через плечо – увидал, как Мстислав оскалил в улыбке блестевшие в свете костра зубы. Улыбнулся ответно. Сжал руку княжичу. Тот прищурился, в ответ надавил. Ярослав не отстал.
И тут другую его руку Дуняшка дернула.
– Ты чего, к земле прирос, что ли? Не перечь хороводу!
Снова глянул через плечо новгородич – снова увидал широкую улыбку киевлянина. Расцепили княжичи свой мертвый захват, да ладоней не разъединили.
Еще хороводились, снова пели, опять через огонь скакали, ручеек водили, плясали, венки плели. Ночь середину перевалила, когда наконец умаялись плясуны да плясуньи. Парни в траву попадали вкруг догоравшего костра, где кто стоял. Ярослав устроился поудобнее, уперевшись широкой спиной в невесть откуда взявшуюся коряжину. Откинул голову назад, посмотрел в небо. Черный полог был усыпан яркими точками звезд – как берег Днепра кострами. Увидал вдруг, как одна звезда сорвалась да полетела к земле. Только собрался желание загадать, как ощутил чью-то голову у себя на коленях.
– Успел? – поерзав затылком по Ярославову бедру, спросил Мстислав.
– Успеешь тут, когда башкой по коленкам стукают...
– А я успел!
– И чего загадал-то?
– Так я тебе и скажу... Хорошее загадал. Авось сбудется.
Новгородич смотрел сверху на белое, запрокинутое к звездам лицо Мстислава, на то, как играл огонь в тусклом золоте головного обруча, как колдовски сиял в его свете синий камень над высоким лбом. Захотелось вдруг запустить пальцы в черную густую гриву, разметавшуюся по коленям, ощутить всей ладонью ее шелковистое тепло...
– Глянь-ка, девки венки пошли русалкам дарить, – голос Мстислава нарушил колдовство момента.
Ярослав оторвал взгляд от лица княжича, поднял голову. И замер.
Первой в воду, сбросив сарафан и рубаху, вошла Евдокия. Глядя на ее хрупкие прямые плечики, гладкую, таинственно мерцавшую в темноте кожу, высокие крепкие грудки размером с хорошее яблоко с торчавшими в стороны сосками, тонкую талию («Да я ее руками обхвачу, не напрягаясь!»), розовые, упругие даже на взгляд ягодицы, Ярослав забыл, как дышать. А девка, явно понимая, что хороша и что сейчас все парни смотрят именно на нее, глянула игриво через плечо, сдернула с головы порядком растрепавшийся уже венок, зашептала над ним что-то, заговорила напевно и, бесстыже изогнув узкую спину, опустила цветы в воду.
Мстислав, уже не раз видавший, как дразнит дерзкая деваха парней, с любопытством наблюдал за новгородичем, изо всех пытавшимся протолкнуть воздух в легкие. Приподнялся на локте и пребольно ущипнул Ярослава за грудь.
– Ау! – взвился тот и спихнул черную голову со своих коленей.
Засмеялся Мстислав.
– Ты гляди, осторожней. В Иванову ночь девки русалками могут оказаться. Околдует, заворожит, в омут утянет – ищи тебя потом...
– Пускай тянет... – едва слышно пробормотал тот, тряхнув светлой гривой. – С такой сладко тонуть...
И не увидал, как странно сверкнули синие глаза под золотым обручем.
– Ладно, хватит в гляделки играть! – вдруг взвился Мстислав соколом. – Купаться пошли. А то мои лучники всех самых ядреных девок расхватают.
Изогнулся гибким своим, молодым да жарким телом, скинул одежу, оставшись в чем мать родила, и, взметая тучу водяных брызг, кинулся ловить ближайшую грудастую деваху.
Когда Ярослав понял, КУДА смотрит, ощутил, как горячей волной кровь ударила в лицо. А смотрел он не на Дуняшку, вместе с другими девицами все еще провожавшую по воде свой венок. На Мстислава. На его широкую спину с перекатывавшимися под гладкой, чуть еще подпорченной Елизаровыми розгами кожей мышцами, на крепкие плечи и мускулистые длинные руки лучника и мечника, на выпуклую почти безволосую грудь с крупными аккуратными темными сосками (их, наверное, так сладко обводить языком, целовать и покусывать, ощущая, как щекочет губы едва заметный темный пушок!), на узкие плоские бедра и крутые ягодицы, на...
Резко оборвал себя новгородский княжич. Помотал головой, отгоняя морок. Разделся быстро и кинулся в реку, стараясь спрятать поскорее от любопытных глаз взбунтовавшиеся от такой картины чресла. А глаз, горячих, зазывных, жадных, было полно. И не только девичьих...
Едва вынырнул, оказалось, что зажат в кольцо из возбужденных, смеющихся простоволосых русалок.
– Глянь-ко, девки, какого карася я выловила! – звонко выкрикнула одна.
– Хорош карась, – оценивающе прозвучал другой голосок. – Держи крепче. Улизнет. Видала я, как он на Дуняшку зыркал.
Под натиском обнаженных разгоряченных женских тел Ярослав начал отступать. Пока не уперся спиной и задницей в другую спину да задницу. Оглянулся. Позади него, так же загнанный осмелевшими девахами, стоял Мстислав.
– Ну, княже, что делать будем?
И переступил с ноги на ногу, потеревшись ядреными своими ягодицами о крепкие ягодицы Ярослава. Вода была холодна, но новгородичу стало жарко.
– Как что? – ответил – и повел плечами, с удовольствием слыша, как на мгновение перервалось дыхание киевлянина. – Оборону держать. Иль не доверишь спину тебе прикрывать?
И наклонился, чтобы зачерпнуть в горсть воды и плеснуть ею в самую отчаянную русалку. Мстислав не отказал себе в удовольствии покрепче прижаться к его мускулистой заднице, замер на мгновение, но, увидав, в какой уязвимой позиции находится Ярослав, не устоял. И что есть силы толкнулся задом!
Ярослав, ойкнув от изумления, так и ушел с головой под воду. Вынырнул, отплевался, смерил взглядом захлебывавшегося хохотом киевлянина. Набрал в грудь воздуху, поднырнул да дернул весельчака за ноги. Отскочить в сторону не успел – поймал его Мстислав под водой своими граблями, забарахтались, хохоча, борясь друг с другом, со сладкой странной дрожью ощущая, как скользят друг по другу могучие тела, как то рука, то нога касается возбужденной, налитой каменной силою плоти, как играют, стремясь разорвать захват, железные мышцы...
Девки, разочарованные тем, что про них позабыли, пошли искать себе новых жертв.
Наплескавшись вволю, вползли было на берег, чтоб дух перевесть, да не тут-то было. Налетели на княжичей голые девки, затормошили, защекотали, зацеловали. Да и растащили упиравшихся умаявшихся парней по кустам.
* * *
– Возьми меня, сокол мой ясный, возьми... – горячечно шептала Дуняша, цепляясь что есть силы за плечи Ярослава. – Половиночкой твоей стану... Только для тебя дышать буду. Только об тебе печалиться, только тебя любить да помнить... Деток тебе нарожаю... Мальчиков... Таких же красивых да умных, как ты... Только возьми меня...
– Уймись, Дуняша, успокойся, сердешная... Молода ты еще деток-то рожать... Да и мне пока родитель дозволения жениться не давал... А так я не могу... – отрывая от себя настойчивые девичьи руки, уговаривал Ярослав.
Девчонка была гибкая да сильная, никак не получалось у княжича освободиться от ее объятий. Наконец ухватил за тонкие хрупкие запястья, отодвинул от себя. Тут же на берегу как по ведовству показалась высокая худая фигура – давешняя старуха, что с пира уводила Дуняшу, встала во весь рост. Девчонку ровно подменили. Руки плетьми обвисли, даже коса, что свисала ниже крепких ядреных ягодиц, и та вроде как погрустнела.
– Ладно... Пойду я... Пора мне...
Выбралась из воды на берег, накинула на мокрое тело рубашку, сарафан скомкала да сунула под мышку – и пошла вверх по тропке, не оглянувшись.
Ярослав ничего поделать с собой не мог – смотрел ей вслед, глаз не отрывая. Только дух было перевел, как услыхал жаркое дыхание возле уха.
– Не трожь ее, – опалили кожу слова Мстислава. Не услышал в них новгородич ни приказа, ни угрозы. Одну только мольбу.
– Я-то не трону, – ответил, не поворачивая головы. – А другие?
– А других она к себе не подпустит – огонь девка. Да и не покусится никто. Своей дружине я давно пригрозил... А ты своих упреди...
– Уж упредил. А... почто тревожишься-то? Для себе бережешь?
Думал – позлить, а в ответ вдруг смешок услыхал.
– Коли бы для себя... Мне намедни отче наказ дал – не глядеть в ее сторону. Суждена мне другая жена. Болгаринка...
Вдруг – тоска в голосе:
– Не свободен я выбирать-то... Наследник не по любви, по выбору свадьбу играет...
– А отец твой? Разве не по любви женат?