– Бери своих людей Баюш, и я возьму десяток, пока тут лагерь разбивают, мы успеем наведаться в гости к этому мурзе.
Событие шестьдесят третье
Стрелецкий сотник Иван Малинин с самого приезда в Вершилово был в полной прострации. Всё было не так. Эти изматывающие тренировки, на которых он, сотник, и княжич занимаются вместе со всеми. Эти великолепные дома, которые им просто дали и ничего не требовали взамен. Этот футбол, как можно такое придумать? Этот храм, возведённый за несколько месяцев. А роспись храма, а чудесные иконы. А крестьянки стоящие в церкви с золотыми серьгами неимоверной цены. Одна пришла в таких, что жалования стрельца за десять лет не хватит, чтобы жене такие купить. А "принудительная" раздача скота. А диковины, что выпускались в Вершилово. А люди. Это были другие люди. Они ничего не боялись. Они были счастливы. От них требовалось только одно не пить хлебного вина и честно работать.
Жена Ивана, Марфа, приехавшая вместе с ним, как-то сказала, что не променяла бы Вершилово на Москву, даже если ей там княжеский терем дадут. И Малинин её понимал. Ему было уже под сорок. Он двадцать лет служил стрельцом и пережил с десяток царей и самозванцев, повидал разных князей ведущих людей в бой и чётко сознавал, что ни один из них не стоит и мизинца этого отрока. Через несколько лет он подрастёт и выметет ляхов с русской земли, да так, что те только после сдачи Кракова остановятся.
Сейчас они окружали пиратский аул с мурзой Байкубетом. Вот грянул выстрел и со всех сторон стрельцы и служилые татары князя Разгильдеева ворвались в селение башкир. Княжич дал интересный приказ, если человек бежит его не трогать, если выскочит на тебя с оружием, то сначала пальнуть из мушкета поверх голов, а вот собак по возможности зарубить.
Да что там, здесь и сопротивляться некому. Буквально через несколько минут уже добрались до юрты мурзы и, прикончив двоих его слишком ретивых охранников и десяток собак, ворвались в юрту.
Бадик Байкубет попытался выбраться с другой стороны юрты, но был свален ударом в ухо одним из стрельцов и за шиворот доставлен к ногам Пожарского.
– Ты, говоришь по-русски, – спросил его Пётр Дмитриевич.
Тот залопотал по своему, и пришлось опять прибегнуть к помощи татарского князя.
– Знаешь ли ты мурза, что твои люди ошиблись и вместо купцов напали на царёвых стрельцов и князя, – кивок в сторону Баюша.
– Он говорит, что никого не посылал, – усмехнулся Разгильдеев, выслушав ответ.
– Твои люди даже без пыток всё признали, что же будет когда в Разбойном приказе их и тебя взденут на дыбу? – поинтересовался с улыбкой княжич.
– Не губи князь! Всё что хочешь, для тебя сделаю, – бросился обнимать сапоги Пожарского мурза.
– Бадик, скажи мне, есть ли где-нибудь в этих землях, – княжич широко развёл руками вокруг, – земляное масло с таким неприятным запахом.
Байкубет и все остальные озадаченно посмотрели на Пётра. Какое земляное масло, если вопрос стоит о жизни и смерти. Казнить надо татя, а не про масло с ним говорить.
– Так что, мурза, есть или нет.
Бадик Байкубет судорожно сглотнул и просипел что-то по-своему.
– Говорит, что знает одно место, где из болота это масло вытекает, туда никто не ходит. Это место проклято, – перевёл князь и от себя добавил, – Нужно его посреди аула на кол посадить.
– Спроси, где это? – обрадовался Пётр, прямо засиял.
– На реке Шабиз, на полдень, полдня скакать на коне надо.
– Есть ли у тебя деревянные бочки?
– Говорит, что есть несколько штук, но может ещё купить, для князя ему ничего не жалко.
– Баюш, переведи ему и потом переспроси, хорошо ли он понял, – попросил княжич Разгильдеева.
– Возьмёшь двадцать бочек и наполнишь их земляным маслом, только чтобы без воды и грязи. Отстаивай и сверху снимай. Потом эти бочки доставишь к концу лета к тому месту, где мы сейчас остановились. Мы осенью пойдём обратно по реке и бочки у тебя заберём и тогда царю про тебя ничего не скажу. Но если ты ещё будешь грабить купцов, то второй раз не прощу. Сейчас пойдёшь с нами к лагерю, заберёшь одну лодку и раненых. Здоровых десять человек мы возьмём с собой, когда будем осенью возвращаться, то и людей назад получишь и лодку. На следующий год мы снова сюда придём и будем уже за деньги покупать у тебя земляное масло. По рублю за двенадцать пудов. Понял ли?
По мере того как говорил княжич лица вытягивались у всех. Иван Малинин не мог ничего понять, вместо того чтобы сжечь это разбойничье логово, Пожарский собирается платить огромные деньги за незначительную работу. Если бы сотник не прожил с княжичем бок о бок четыре с лишним месяца, он бы подумал, что тот сошёл с ума.
– Понял, князь, всё для тебя сделаю.
Событие шестьдесят четвёртое
Питер Пауль Рубенс получил письмо из Московии от маркиза Пожарского. В этот день он получил и ещё десяток писем. Но это письмо выделялось среди прочих, как белая голубка выделяется в стае ворон. Бумага была великолепна, гладкая и просто белоснежная. На листке не было ни одной кляксы, ровные одинаковые по толщине буквы. Хороший каллиграф, решил Питер Паульс.
В письмо была вложена интересная вещица и маленькая записочка поясняющая, что это заменитель гусиного пера. Рубенс подошёл к столу и, обмакнув "перьевую ручку" в чернильницу написал несколько слов на листке бумаги. Пресвятая дева, это было чудо.
Перо легко скользило по бумаге и не оставляло клякс. Вот значит, как написано письмо, дело не в каллиграфе, а в инструменте. Рубенс сел поближе к окну и принялся читать послание от маркиза из варварской Московии.
Прочитав письмо, художник пришёл в ярость и бросил его в камин. Но в ту же секунду передумал и полез в камин, спасать послание из Московии. Он сильно обжёг руку, но успел, письмо почти не пострадало. Эта бумага ещё и горела гораздо хуже обычной. Рубенс позвал слугу и приказал принести ему масла, смазать ожог. Потом художник прочитал письмо на второй раз, а потом и на третий.
Нет, конечно, он не поедет ни в какую "Тартарию" преподавать живопись крестьянским детям.
– Якоб, приготовь мне много горячей воды и мыло, – вызвал он слугу.
Через час, вымывшись и обсохнув, он снова позвал Якоба и приказал привести к нему одну из натурщиц, ту, которая одета, будет получше. Пришла девушка в дорогом драповом платье. Рубенс подошёл к ней вплотную и обнюхал всю. Пахло потом и ещё чем-то.
– Сходи, надушись розовой водой, – поморщился художник.
Натурщица вернулась не скоро. От неё разило розовой водой. Питер подошёл к девушке и снова принюхался. А потом громко засмеялся.
– Как будто нагадили под розовым кустом, – радостно сообщил он побледневшей натурщице.
– Якоб, вели подать вина и никого не пускай, мне нужно подумать, – велел он слуге, когда отсмеялся.
Этот варварский маркиз заинтересовал Рубенса. Если на минуту предположить, что всё, о чём написано в письме, правда, то, что тогда? Медиком знаменитый художник не был, да и болел редко. Бог дал ему неплохое здоровье. Прожить лишних двадцать лет. Увидеть неведомые страны. Предпринять путешествие в сказочный Китай. Это конечно заманчиво. Но здесь в Антверпене у него большой дом на берегу канала, красивый садик во внутреннем дворе дома. Несколько десятков учеников, богатая и налаженная жизнь. Десятки заказов. Разве варвары смогут оценить его творения. Преподавать живопись крестьянским детям. Бред.
Основать академию художеств? Стать первым ректором этой академии. Сейчас Северные провинции практически отрезали Антверпен от всего мира, и вся торговля сосредоточилась в Амстердаме, а его любимый Антверпен медленно угасал. Этому городу было явно не до академии художеств. Нет. Он естественно не поедет в Московию учить крестьянских детей рисовать. Ещё чего не хватало.
– Якоб! Вели закладывать карету. Я еду к лекарю ван Бодлю.
Ван Бодль был учеником самого Амбруаза Паре. Он прочитал письмо маркиза три раза и вопросительно уставился на Рубенса.
– Как ты думаешь, Антуан, – прервал переглядывание Рубенс, – Всё, что там написано это правда.
– Джироламо Меркуриалис много лет назад в своём трактате о гигиене придерживался схожих позиций. Луиджи Корнаро из Падуи, проживший почти сто лет, говорил, что правильное питание и активный образ жизни ведут к долголетию и сохранению здоровья. Но великий Парацельс совсем по-другому трактует причины болезней. Планеты и звёзды управляют болезнями, а не маленькие звери.
– А если, как советует этот маркиз взглянуть на каплю, воды в телескоп? – поинтересовался художник.
– Где же взять этот телескоп, в нашем городе нет ни одного астронома, – пожал плечами лекарь.
– Нет ли поблизости города, где есть астрологи?
– В Ансбахе живёт известный медик и астроном Симон Майр. У него-то точно есть телескоп, – вспомнил ван Бодль.
– Ансбах. Это очень далеко.
– Возможно, в Дюнкерке у моряков есть хорошие подзорные трубы? – предположил лекарь. Я, пожалуй, напишу Симону Майру в Ансбах, чтобы он проделал этот опыт и попрошу прислать мне из Дюнкерка лучшую подзорную трубу. Не оставишь ли ты мне, Питер, письмо этого московита, чтобы я снял копию для господина Майра? А почему оно со следами огня?
– Я хотел его сжечь, но передумал, бросился в камин спасать, даже руку обжёг.
Доктор осмотрел руку Рубенса, смазал мазью и забинтовал.
– Может, это письмо и стоит того, чтобы за ним бросались в огонь, – сказал он художнику на прощанье.
Событие шестьдесят пятое
К Уфе добрались на десятый день плавания по Белой. Река петляла так, что иногда казалось, будто они заблудились и плывут назад. Весна, наконец, догнала путешественников. По берегам зазеленела трава, и прибрежные ивы окутались золотыми серёжками. Красота. Они несколько раз останавливались на ночь возле летних стойбищ башкир. Те пасли своих овец и коней и ничего другое их не волновало. Они и про смуту-то ничего не знают, не то, что про её окончание, подумал Пётр.
Он расспрашивал башкир с помощью князя о земляном масле, но всегда получал отрицательный ответ. Вопрос о продажи шерсти осенью тоже зависал. Они кочуют по степям и как встретиться для обмена шерсти на деньги. Загадка.
Сама Уфа на миллионный город, столицу нефтедобычи, тоже не тянула. Деревянный кремль с двумя деревянными же башнями и Смоленская соборная церковь внутри кремля, да небольшой посад, домов в пятьдесят. Правильно, Уфа пока была пока лишь уездным городом и подчинялась Казани.
Встречать флотилию из пяти судов (не частое зрелище в захолустье) вышел сам воевода князь Григорий Григорьевич Пушкин, присланный сюда осенью прошлого года на трёхлетний срок. Воевода был не молод, ему уже стукнул шестой десяток. Весь седой от макушки до кончика бороды и с весёлыми молодыми глазами.
– Здрав будь, Григорий Григорьевич, – приветствовал Пожарский воеводу, – Я сын старший князя Дмитрия Михайловича Пожарского, Пётр. А это князь татарский Баюш Разгильдеев. Проездом мы, на день всего остановимся. Идём мы по указу Государя на Урал камень, разведку руд произвести, да дороги лучшие прознать, – Пётр протянул воеводе царёву грамоту.
– Что ж, Пётр Дмитриевич, дело это хорошее, чем смогу подсоблю. С отцом твоим перевидиться не пришлось, в те лихие времена в Вологде был воеводой, от казаков город боронил. А потом в Ярославле воеводой сидел. Но знаю, много пользы отечеству князь Пожарский принёс. Ты, я смотрю хоть и молод, а по стопам его пошёл, тоже на месте усидеть не можешь, – усмехнулся старый вояка.
– Григорий Григорьевич, а нет ли у тебя человека, что сможет проводить нас до истока Белой, – спросил княжич Пушкина после ужина.
– Отчего же не быть, сейчас прям и пошлю за ним. Татарин местный, он плоты с лесом с верховьев Белой гоняет. Лучше него почитай реку никто и не знает. Звать его Иркен, да мы по своему Игорем кличем, – обрадовался князь, что может чем-то помочь Пожарскому.
Плотогонец прибыл по зову воеводы через час. За это время Пётр успел обсудить с Григорием Григоровичем две важные темы. Не слышал ли князь про земляное масло и о покупке у местных овечьей шерсти. Про нефть Пушкин ничего не слышал, так ведь недавно только приехал. А с шерстью князь обещал поспособствовать, кликнуть местным родам о приёмке шерсти в Уфе.
– А осенью можно будет её на кораблях до Нижнего и доставить, – старичок был боевой, с радостью брался за любое дело, что на благо Руси.
Пётр объяснил ему, что хочет затеять ткацкий заводик, чтоб сукно делать не хуже английского.
– Ох, и горяч ты отрок, за всё берёшься. Осилишь ли? – хлопнул себя по коленям Пушкин.
– Сам нет, люди помогут, вот, ты Григорий Григорьевич поможешь с шерстью, другой со станками, третий с красками. Это под лежачий камень вода не течёт, а если камни шевелить, столько раков из-под них повылазит, только успевай хватать, – улыбнулся в ответ Пожарский.
Воевода рассмеялся.
– Стало быть, рак я замшелый! – он опять засмеялся, – А и то верно, молодым-то только камни и ворочать, подсоблю тебе с шерстью.
Подошёл Иркен-Игорь. Татарин был кряжист, и сила в руках чувствовалась немереная. Узнав о путешествии в верховья Белой, Иркен посмурнел.
– Я через неделю собирался с родичами лес заготавливать, что же теперь?
– Так ты сына старшего за себя оставь, доведёшь царёвых разведчиков, докуда сможете подняться по Белой, и назад возвращайся, как раз и к началу сплава леса возвернёшься.
– Я тебе за беспокойство, Иркен, пять рублёв жалования положу, – попытался заинтересовать проводника Пётр.
– Ну, ежели так, то по рукам, княжич, – он протянул Пожарскому руку, – Завтра с утра и выходим.
Событие шестьдесят шестое
Иоганн Кеплер метался по комнате, как лев по клетке. За окном этой комнаты, по черепичным крышам Линца, барабанил первый весенний дождь. Но Кеплер не слышал этого дождя. Он слышал только голос в своей голове. Он просто маленькая масайская девочка. Вот, что твердил этот голос. Когда Галилей в свой новый хороший телескоп открыл спутники Юпитера, то Иоганн не поверил ему и даже поиздевался: "зачем нужны спутники Юпитера, если с Юпитера на них некому любоваться"? Но потом и у него появился, более мощный телескоп и он тоже обнаружил эти спутники. Сейчас издевались над ним. В то, о чём написал этот маркиз из варварской Московии, нельзя было поверить. Это выходило за рамки мировоззрения королевского астролога. Но он не маленькая масайская девочка, он один из лучших астрономов в Европе, и он понимал, что в письме, сейчас лежащим на столе, написана правда. И что тогда. То на что он потратил всю жизнь, знал мальчишка из "Тартарии". Просто знал, потому, что астрономы Московии на столетия опередили Европу. Невозможно даже представить, какой нужен телескоп, чтобы увидеть спутники этого самого Нептуна. Да, черт с ней астрономией! Пятый и шестой материки! И ведь они на самом деле находятся там, где написал маркиз Пожарский. На что он потратил жизнь? Можно было приехать в какое-то Вершилово, где-то в снегах Московии, и просто прочитать обо всех достижениях европейских учёных в пыльных никому не нужных книгах на верхней полке редко посещаемой хозяином библиотеки.
Деньги! Ему вечно не хватало денег. Не хватало на приборы и бумагу, не хватало на хорошую одежду, не хватало на еду, в конце концов. Этот маркиз обещает платить в два раза больше и вперёд. Человек, который передал ему письмо, сказал, что если Иоганн соберётся переехать в Московию, то ему дадут денег на дорогу столько, сколько он попросит. Можете взять всю семью, всех учеников и вообще всех кого посчитаете нужным, хоть служанок и кормилиц с мужьями и детьми. Им безвозмездно предоставят денег на переезд и помогут с переездом. И это говорил еврей. Он же передал Кеплеру волшебную вещь, которая называлась "перьевая ручка", её по договору с этим маркизом Пожарским теперь для отсталой Европы будут делать евреи. Здесь-то придумать эту ручку некому, тут одни маленькие масайские девочки с десятью пальцами на руках. Зачем им "перьевые ручки", если есть гуси с их перьями. Но как, же хорошо пишет эта ручка. А бумага, на которой написано письмо. Она была белоснежной и гладкой. Еврей предложил посмотреть её на свет. И там проступила надпись на неизвестном языке. Колдовство. Если эту бумагу найдут у него, его сожгут на костре. Никому не объяснить, что это наука, а не волшба. Дикая отсталая Европа со своими дикими инквизиторами. Как сейчас он ненавидел её.