Встречал Дмитрия Михайловича товарищ воеводы князь Фёдор Фёдорович Пронин. Князем этот дьяк стал совсем недавно и Пожарский не понимал, за какие заслуги. Город в запустении, а Государева дьяка за это в князья. Чего только на Руси не бывает. Воевода Нижегородский князь Бутурлин был в Арзамасе с проверкой стрельцов, так что пришлось отобедать с Прониным, да и отужинать заодно. Фёдор Фёдорович за трапезой часто хвалил старшего сынка Петрушу и князь отмяк. Какому родителю не понравится, когда его наследника хвалят.
– Где же люди все, Фёдор Фёдорович? – задал Пожарский мучавший его со въезда в город вопрос.
– Так почитай полгорода твоё Вершилово отстраивает, – улыбнулся Пронин.
– Что такое, али тоже пожар учинился? – встревожился князь. В Вершилово он никогда не был, то война, то опять война, так за пять лет и не выбрал минутки.
– Что ты, Дмитрий Михайлович, типун тебе на язык, такую красоту спалить, – замахал на него руками воевода.
– Что же там "полгорода отстраивают"? – удивился Пожарский.
– Увидишь всё сам завтра, Дмитрий Михайлович, Пётр Дмитриевич там такую стройку затеял, что и Москва позавидует.
– Прямо Москва? – ухмыльнулся Пожарский. Ох уж эти захолустные воеводы, всё у них лучше, чем на Москве.
– Поздно уже, Дмитрий Михайлович, давай почивать, а завтра сам и посмотришь.
Событие семьдесят третье
Пётр отправил братьев Ивановых в разведку, искать еврейский камень. Фрол с десятком стрельцов пошёл по левому берегу, а Семён с другим десятком по правому. Продуктов рудознатцам выдали на неделю. Сам же Пожарский занялся обустройством "транспортной инфраструктуры". Первым делом у истока Миасса, поставили два барака на тридцать человек каждый. Когда с этим покончили, принялись строить плоты. Собрали десяток и оставили их на берегу, пусть хоть немного древесина просохнет. Лето выдалось жарким и сухим, княжич всего-то два дождя и запомнил. Через неделю вернулись рудознатцы. Вернулись ни с чем. Вернее, кое-что они нашли, и золото нашли и золото дураков (железная руда пирит) и магнетит (железная руда), и даже медную руду, а вот полевого шпата не было. Значит, не дошли, понял Пожарский, он точно помнил из будущего, что в Миассе добывали полевой шпат.
Лагерь свернули и на плотах сплавились на тридцать вёрст ниже по течению. Бывший генерал отдал команду в этом месте опять строить бараки, а сам с рудознатцами пошёл на разведку. Работая на фарфоровом заводе, он этого минерала насмотрелся и если увидит, то узнает. День шёл за днём, а результат был нулевым.
Нашёл минерал Фрол. Он серьёзно отличался от того, что запомнил Пётр. Сам Пожарский его и не узнал бы. Каждый должен своим делом заниматься. Этот камень был полупрозрачным и с черными вкраплениями. Попробовали отколоть кирками несколько кусков от скалы. Получилось, конечно, но слишком мало и слишком долго. Им ведь ещё не меньше двух месяцев добираться до Нижнего Новгорода. В середине октября реки замёрзнут, и что тогда делать.
Пётр оставил оба десятка и рудознатцев ломать камни, а сам с двумя стрельцами ринулся за подмогой. В лагере было оживление, два новых барака как раз закончили и тут пожаловали в гости местные. Видно слух о белых людях, раздающих ножи и топоры, достиг ушей ещё одного стойбища, и они всем кагалом с жёнами и детьми заявились к богатеньким буратинам. Когда же обмен мяса и рыбы на ножи закончился, старейшина предложил самым здоровым из русских "улучшить генофонд его племени". Довольные друг другом братские народы как раз прощались, когда нагрянул княжич.
Десяток гребцов Пётр отправил гнать плоты к месту добычи полевого шпата, а остальных ускоренным маршброском погнал на помощь рудокопам. Эх, пороха бы побольше, можно было бы сделать шурфы и рвануть. Однако битва при реке Белой сожгла больше половины огненного зелья, и Пожарский не рискнул тратить порох, а вдруг опять на монголов наткнутся.
Долбили скалу все и башкиры и татары и стрельцы и гребцы, даже венгр сей участи не избежал, хоть какой-то с него толк, а то полиглот из него вышел не важный. Как только руды набиралось на плот, его отправляли с четвёркой сопровождающих в верховье. Первого августа княжич всё это прекратил. Достаточно, нужно возвращаться, а то вмёрзнем в лёд. Да и погода начала портиться. Каждый день дожди.
Отправили последний плот и уставшие и оборванные, от ежедневной работы с острыми обломками камня, потянулись к первым баракам. Здесь сделали привал, а на следующее утро снова в путь. Потом пеший переход с носилками полными камней до Белой. Всё это время руду по очереди этим маршрутом и выносили, но все, же её скопилось изрядно у истока Миасса, пришлось две ходки делать.
У переката на Белой Петра ожидал сюрприз. Оставленные там стрельцы выменяли на ножи у местных двух девушек.
– И куда их теперь? – задал сам себе вопрос княжич. И сам же и ответил, – Конечно. Нужно взять их с собой. Одну закрепить за венгром Бартосом, пусть совершенствуется в языке предков, а одну взять в Вершилово и приставить к детям, пусть несколько человек обучит говорить на языке вогулов. Пришли мы на Миасс надолго, пацаны подрастут и будут первыми переводчиками с русского на мансийский.
Двенадцатого августа 1619 года, перетащив корабли через последний небольшой перекат, (нужно будет потом повытаскать эти камни на берег, да углубить русло) вышли на спокойные воды Белой. Ну, теперь на всех парусах домой. Что вот только делать с бывшим воеводой Казани Никанором Михайловичем Шульгиным. Вёл себя отбитый у торгутов ссыльный вельможа вполне достойно, работал вместе со всеми, и норова своего не показывая, подчиняясь четырнадцатилетнему отроку. Да и попробовал бы он норов тот показать, ему бы этот норов быстро обломали. Это вам не Казань. Это Урал камень. Закон тайга, прокурор медведь.
Медведей, кстати, вокруг, было масса. Везде следы их поноса.
Событие семьдесят четвёртое
Князь Дмитрий Михайлович Пожарский ехал на своём кауром жеребце чуть впереди воеводы Пронина Фёдора Фёдоровича. За ними следовал десяток стрельцов, тоже на конях. От Нижнего Новгорода до Вершилова было приблизительно пятнадцать вёрст.
Непонятки начались версты через четыре. Впереди разрывали дорогу под сотню мужиков. Дорога на взгляд князя, и отвечающего за дороги в стране, была во вполне приличном состоянии.
– Что они делают? – поинтересовался боярин у Пронина.
– Сейчас увидишь, Дмитрий Михайлович, на это стоит посмотреть, – прокричал ему воевода, пересиливая гомон сотни работающих.
И Пожарский увидел. Дорогу расширяли, вырубали кусты по краям и копали с обеих сторон глубокую траншею. Они перебрались через траншею, объехали бросивших работать и принявшихся кланяться мужиков и выехали на уже законченную дорогу. Князь понял слова воеводы. Это действительно стоило увидеть. Дальше дорога не петляла, а шла ровной широкой полосой, и она была засыпана мелким гравием и утрамбована. Ни одной лужи, ни одной колеи, по этой дороге было боязно ехать, не хотелось нарушать её чистоты.
– Кто же придумал так-то дороги строить? – подъехал к Пронину Пожарский.
– Не знаю, князь, а только команду дал такие дороги и в Вершилово и до Нижнего Новгорода строить сынок твой, Пётр Дмитриевич.
– Сколько же стоят такие дороги, поди, денег вбухано немерено? – Пожарский спешился и прошёлся по гравийному покрытию и даже каблуком сапога его попробовал.
– У княжича деньги есть. Диковины, кои его, а значит и твои, князь, людишки делают, огромные деньги приносят. Купцы с Москвы приезжают и ждут неделями, чтобы их заказ исполнили. Одни "перьевые ручки", думаю, многие тысячи принесли.
– Так ручки мои люди делают? – не поверил Пожарский.
– Что ты, князь, то не крепостные мужики делают, То ювелиры наипервейшие во всей Руси, но у них договор с княжичем и половину прибыли они ему отдают. Губерния только с этих ручек пятины столько в казну платит, что можно и до Великого Новгорода отсюда такие дороги замостить, – снисходительно улыбнулся Пронин. И тут же пожалел. Взгляд Пожарского стал ледяным.
– Поехали дальше, воевода. Посмотрим, что Петруша ещё учудил.
Дальше до Вершилово они ехали молча. А перед въездом в "маленькую деревеньку", как представлял себе Дмитрий Михайлович, его ждал очередной сюрприз. Заставы не было. Зато вместо неё по обеим сторонам дороги стояли искусно вырезанные из дерева, вставшие на задние лапы и оскалившие пасти, почти двухсаженные медведи. Это впечатляло. Князь натянул вожжи, ставя коня на дыбы.
– Что это? – впервые после размолвки обратился он к Пронину.
– Есть среди твоих крепостных умелец. Вот он и вырезал по команде княжича, – объяснил Фёдор Фёдорович.
– Да, прав ты был князь, может, и вправду далеко Москве до деревеньки моей.
– Ты, князь, ещё и десятой доли чудес Вершиловских не видел. Тут такого Пётр Дмитриевич нагородил, что если всё сложить, то и не понятно как за год-то неполный можно столько настроить, – Пронин тронул коня въезжая в село мимо мишек.
А дальше шла улица с одинаковыми домами, по обеим сторонам. Дома были высоки, такими, двухэтажные терема боярские или купеческие рубят, а тут один этаж, и дом то не боярский, а крестьянский. Крыши на домах были крыты черепицей, как несколько домов в немецкой слободе на Москве. Но тут все дома были под черепичной крышей, и из этих крыш торчало по две печные трубы.
– Что же это, в доме две печи сложено по-белому? – не поверил свои глазам Пожарский, – И все дома, даже у последнего бедняка под черепичной крышей и с двумя печами?
– Так и есть, Дмитрий Михайлович. Только нет в Вершилово бедняков, тут самый бедный любого боярского сына за пояс заткнёт, – не удержавшись, поддел Пожарского воевода.
– Как это?
– У любого крестьянина две лошади, да две коровы, да коз несколько, да свиней, а кто в мастерах ходит, тот может себе и терем из трёх поверхов срубить, а, то и каменные хоромы построить.
– Что же это делает…, – начал Пожарский, но тут они выехали на площадь и договорить князь не смог.
Перед ними была большая площадь, с боков она ограничивалась двумя одинаковыми длинными кирпичными домами в два этажа под такими же черепичными крышами и с множеством печных труб. Прямо впереди был деревянный большой храм о трёх куполах и с колокольней. Крыша у храма тоже была черепичною, а купола обшиты листовой медью. Напротив храма был княжеский терем в два этажа с пристроенным флигелем и всё с такой же черепичной крышей. Вся площадь была идеально ровной и тоже засыпана утрамбованным гравием зеленоватого цвета.
– Смотри, ты, школу и кельи монашек кирпичом обложили, пока меня две недели не было, – восхитился воевода, – поедем князь, сначала в храм зайдём, за здоровье Петра Дмитриевича свечку поставим, – предложил он князю.
– Свечку…, – и в очередной раз Пожарский договорить не смог.
Прямо перед входом в храм под козырьком из листовой меди были огромные щиты с вырезанными на них картинами. Это были деяния святого князя Владимира. Вот он борется с медведем, вот воюет с половцами, вот крестит Русь, вот строит храм в Киеве.
– А это чья работа? – через несколько минут пришёл в себя Пожарский.
– Мастер твой Фома, тот же, что и медведей резал. Смотри я ещё четвёртой картины и не видел. Это святой Владимир храм строит. Недавно Фома только закончил.
– Мне государь, перед отъездом моим в Нижний, сказал, чтобы я не смел ни одного мастера в Москву из Вершилова забирать. Я его сначала не понял. А теперь начинаю. Так и хочется всех в Москву забрать. Разве место сим великим творениям в деревеньке захолустной? – схватился за голову князь.
– Деревеньки ли? Почитай триста дворов уже будет, ну или около того. Половина городов на Руси гораздо меньше. А если по податям считать, то и Нижнему Новгороду с Вершиловым не тягаться. Не деревенька это. А то, что Кремля да заборов нет, так здесь зимой четыре десятка стрельцов жило. Да, не простых стрельцов. Эти-то сорок, пару сотен обычных стоят, – подлил масла в огонь Пронин.
– Где же сейчас те стрельцы? – покачал головой обескураженный Пожарский.
– Так с сынком твоим, Петром Дмитриевичем, на Урал камень ушли по царёву слову недра разведывать, руды разные искать, – объяснил воевода, – А чтобы тати какие не вздумали сюда наведаться, я два десятка из Нижнего прислал. Заодно и выучку воинскую пройдут у пана Заброжского. Добрых он воинов готовит. Были бы все стрельцы выучены, так как эти, так поляки уже и Краков бы нам отдали.
Это не было укором Пожарскому, тот и сам понимал, воюя уже почти десять лет, что стрельцы против ляхов слабоваты будут.
– Что ж, воевода, спасибо тебе, что прислал стрельцов за вотчиной моей присмотреть. Я добро помню. Пошли что ли в храм? – он снял шапку и, открыв дверь, переступил порог.
В полумраке храма князь не сразу заметил, что за ним наблюдают. Он прошёл, истово крестясь, к иконостасу и встал на колени. Тут было шесть больших икон. Они были без окладов и поэтому непривычно велики. И они были великолепны. Все. Глазу просто не за что было зацепиться. Каждую икону нужно рассматривать отдельно. Все вместе они просто подавляли.
– Лепо? – услышал князь за спиной.
Пожарский повернулся. Незаметно подошёл и встал рядом священник. Мужчина был не молод, седой весь, но сильный и здоровый ещё и глаза были голубые и весёлые. Такие глаза могут быть только у счастливого, уверенного в будущем, человека.
– Лепо, отче. Прислал мне сынок одну икону в Москву похожую на эту, – князь указал подбородком на икону с богоматерью, пальцем указать рука не поднялась, – Я думал такое повторить невозможно, такая красота, а тут шесть одна другой лучше. Понимаешь ли ты, отче, каким сокровищем владеешь?
– Пройди, князь, другие росписи посмотри в храме, чтобы в целом картину видеть, – вместо ответа предложил ему настоятель.
Пожарский обошёл храм, поминутно застывая у очередного фрагмента росписи. Владимирский или Собор Покрова Пресвятой Богородицы Москвы были больше и золотом блистали все, а здесь было ближе к богу. Не в золоте, оказывается дело, а в мастерстве.
– Спасибо тебе, князь, за сына, – сказал настоятель, когда Пожарский, сделав круг, вернулся к царским вратам, – Великого ты созидателя воспитал. Ты ведь не видел ещё, какой храм он затеял в Вершилово строить?
– Ещё один храм? – удивился Дмитрий Михайлович, – Неужели для села одного мало?
– Пойдём, сын мой пройдёмся по "селу" пешком до храма строящегося да поговорим. Знаю, что невместно тебе по деревушке пешком-то ходить, на коне надо. Считай, что это я на тебя эпитьмью наложил, али безгрешен ты?
– Грешен, батюшка!
– Ну, вот и пойдём, сын мой, – отец Матвей перекрестил князя троекратно, – Отпускаю тебе грехи твои.
У выхода из храма из ждали. Встречающих было человек десять. Все они были хорошо одеты, некоторые в немецкое платье.
– Позволь представить тебе, Дмитрий Михайлович, помощников Петра Дмитриевича. Я сейчас после каждого имени буду говорить первейший на Руси, а ты по захолустному вашему Московскому тщеславию, будешь ухмыляться. Только я тебе скажу, а ты просто поверь. Это лучшие на Руси мастера своего дела, – отец Матвей осенил собравшихся крестом.
– Это – Лукаш Донич, ювелир, что ручку перьевую делает, – немец поклонился.
Так вот каков он этот ювелир, с помощью которого, Петруша огромные деньги загребает, – подумал Пожарский, внимательно оглядывая немца. Немец, как немец, не стар ещё, высок, лицо бреет, как и все немцы. Обычный человек.
– Это – пан Янек Заброжский, шляхтич, что стрельцов воинской науке учит.
Лях был широк в плечах с вислыми рыжими усами и уверенным взглядом убийцы. Серьёзный был лях, не хотелось бы с ним сойтись на саблях.
– Это – Иоаким Прилукин, мастер иконописец. Его творения в храме ты видел, Дмитрий Михайлович.
Вот он человек, который превзошёл и Дионисия и других мастеров, князь внимательно посмотрел на мастера.
– Дозволь поблагодарить тебя, княже, за отрока твоего, Петра Дмитриевича. Вызволил он нас из плена у разбойничьего атамана Ивашки Сокола. Не он и сгинули бы все в железах у татя, – низко поклонился князю иконописец.