Так вот откуда в Вершилово такой мастер. Отбил Петруша его у разбойного атамана, да и поселил у себя. Молодец.
– Это – купец Онисим Петрович Зотов. Он над гончарами главный. Печи сейчас строит для новых диковин.
Зотов был молод, не больше тридцати. С яркими голубыми глазами и доброй улыбкой, да такой, что хотелось в ответ улыбнуться.
– Это – Вацлав Крчмар. Он управляющий по всем строительствам и дороги на нём и печи и дома и храм.
Ага. Вот кто такие дороги удумал, – просиял внутренне князь, понятно теперь. И этот немец.
– Хороши дороги у тебя вышли господин Вацлав, – похвалил Пожарский управляющего.
– Стараемся, князь батюшка, – поклонился в ответ немец.
– Это – Петер Шваб. Он у нас первейший книгопечатник.
Так получилось, что Пожарскому не показали азбуки и книги для чтения со стихами детскими. Дети уже прочитали их по нескольку раз и не подумали, что этой обыденной вещью нужно хвалиться. Поэтому Пожарский, при упоминание о книгопечатании, был в шоке. Понятно со строительством или с тем же ювелиром. Но чтобы в деревушке ещё и книги печатали.
– Что же ты, мастер Петер, не поехал в Москву, когда туда Государь всех книгопечатников собирал, после освобождения от ляхов? – спросил он у очередного немца.
– Женился здесь, семью завёл. Да и есть на Москве печатники. Оба брата Фофановы ведь уехали. А у меня и здесь работы хватает.
А ещё, добавил про себя князь здесь такие замечательные дома и дороги и спокойно, ни один лях не доберётся. Хотя, вон один добрался, князь перевёл взгляд на пана Заброжского. Как же Петруша собрал всех этих мастеров вокруг себя, когда успел?
– Это – купец Василий Полуяров. Он теперь у нас в Вершилово за урожаи отвечает, да за животину всякую. Ты посмотри, князь, завтра на рожь да пшеничку яровую. Я такой отродясь не видывал. Поди, сам двадцать урожай будет.
– Ну, дожить до осени надо, а то град или ещё чего. Рано ещё об урожае говорить, – смутился купец.
– Нет! – вдруг резко остановил его отец Матвей, – Не допустит отец небесный ни града, ни другого, какого бедствия. Он видит, кто старается и воздаёт тому по заслугам. Даст он хрестиянам урожай сей великий собрать, чтобы люди в других местах увидели и тако же, как ты стали делать. И семена перебирать и прожаривать их перед посадкой. Нужно, чтоб перестали люди голодать, чтобы дети не умирали от голода. Верую, не допустит господь, – монах трижды осенил себя крестом, а потом и Полуярова.
Пожарский ошалел от этого напора, да и от озвученного урожая яровых. Такого даже немцы у себя не собирали. Да, где же набрал-то Петруша людей-то таких. Правда, ведь лучшие на Руси мастера. И все собрались в маленьком захолустном сельце Вершилово. Следующее имя заставило князя аж присесть.
– Это – Трофим Шарутин, зодчий, что сейчас храм наш новый каменный строит. Тот самый, что собор в Смоленске построил и ещё множество храмов по Руси.
Пожарский это имя слышал. Его искал Государь, для работ по восстановлению Кремля на Москве. А он вот где. Его-то Петя как залучил. Чудеса просто.
– Не все это, княже, мастера Вершиловские. Ещё есть множество тех, за чьими товарами и с Москвы и неметчины гости торговые едут. Сам потом обойдёшь, производства да посмотришь. А сейчас пойдём храм строящийся узришь.
– А это что за строения? – указал боярин на два одинаковых кирпичных дома по бокам площади.
– Что справа, то кельи женского монастыря. Отбил инокинь Пётр Дмитриевич тоже у атамана Ивашки Сокола, как и иконописцев. Так они у нас и прижились. Кельи им княжич построил. Да к ремеслу приставил. Валенки-то, чай, видел, княже?
– Нет. Что за валенки?
– Обувь такая для зимы. Неужто Пётр Дмитриевич не выслал родичам? Не похоже на него, – удивился отец Матвей.
– Да я дома почитай с марта и не был, – сознался князь, – Государь на меня Ямской приказ взвалил. Пытаюсь в меру сил порядок после десятка лет войны навести.
– Понятно тогда. Что ж, хорошо, что война закончилась. Теперь бы жить да Русь обустраивать. Дороги вон, гравийные, везде делать, храмы строить. Торговлю подымать, ремёсла всякие, – покивал головой священник, – А слева здание, то школа для детишек.
– Чьих детишек? Крестьянских? – не поверил Пожарский.
– Почему же только крестьянских. Все дети в Вершилово вместе в школу ходят. И крестьянские и купеческие и мастеровых разных. Так прознали про эту школу в Нижнем. И приезжают гости торговые да стрельцы, да немцы и просят их детишек тоже учить здесь. Придётся думать, где селить детей осенью, кормить чем, учителей новых набирать, – монах говорил, а у князя глаза на лоб лезли.
Купцы и немцы из Нижнего Новгорода хотят своих детей привезти на зиму в Вершилово и бросить на чужих людей, чтобы они учились чему-то в его школе. Такого не могло быть. Так он отцу Матвею и сказал.
– Вы там в своей "захолустной" Москве настолько отстали от Вершилова, что вам и за тысячу лет не догнать, а понять уж точно не сможете. Это князь не гневайся, не я сказал. Это я тебе слова Петра Дмитриевича пересказал. Только я думаю, что прав он.
Князь Дмитрий Михайлович Пожарский посмотрел на священника и заплакал. Заплакал от гордости за сынка старшего. Какого же разумника они вырастили с Прасковьей Варфоломеевной. На самом деле правдивые слова. Такой неухоженной, замызганной, грязной и вонючей сейчас вспомнилась ему Москва. Большая деревня с кривыми улочками и помоями на дорогах. И Вершилово! И Государя теперь он окончательно понял, даже и, не видя ещё тех мастеров, что диковины делают. Сюда нельзя пускать иноземцев и отсюда нельзя вывозить мастеров. Если такое переймут англичашки или немцы, то они ещё дальше убегут вперёд, совсем в замшелое захолустье Русь превратив.
– Пойдём, отче. Храм хотели смотреть.
Храм подавлял. Они прошли по широкой чистой улице с полверсты, и вышли на ещё одну площадь. И опять квадратной формы. Прямо впереди возвышалась махина не храма, а собора. Он был уже выгнан на высоту в пять, а то и более сажен, и даже без крыши и куполов поражал. И он кардинально отличался от всего, что видел Пожарский до этого. Храм был кирпичный. И его не собирались штукатурить. Кирпичи были ровные и гладкие. И они были не пёстрые, как обычно. Основная масса была темно коричневая, но встречались и более светлые. Они вроде бы, кроме обрамления окон и проёма двери, лежали хаотично, но в сочетании со строгим порядком чередования светлых и темных вокруг окон, двери и ещё концов стены, создавали впечатления гармонии и порядка. Это было необычно и красиво.
Над проёмом двери были леса и неизвестный мастер начал лепить там мозаичную картину крещения Иисуса Христа в Иордане Иоанном Крестителем. Снаружи здания, не внутри. До готовности мозаике было далеко, но и сейчас было ясно такого в "захолустной" Москве не, то, что сделать, даже задумать не смогут.
Как объяснил отец Матвей, сего мастера княжич прислал из Казани и был он крещёным татарином. Сейчас Аким Юнусов с набранными среди пацанов учениками готовит материал для дальнейшей лепки мозаики. Да как же, господи прости, удаётся Петруше сбирать всех этих мастеров?
С другой стороны площади, объяснил Трофим Шарутин, будет княжеский дворец о трёх этажах и с садом. А по сторонам площади академия искусств с одной стороны и университет с другой. Университет и академия в деревне. Ха!
– Пойдём, домой тебя отведу, князь батюшка, – поддержал готового сесть на землю после услышанного Пожарского отец Матвей.
– Да, устал я что-то, – прохрипел Пожарский, – И правда домой хочется.
Так ведь и дома приключения не кончились. Из дворни были только ключница Агафья и три сенные девки. Это так Пожарский сначала подумал, но когда им с воеводой подали обед и Дмитрий Михайлович сумел рассмотреть "сенных девок", то чуть не поперхнулся мёдом стоялым. Девки были турчанки, молодые и красивые. Что же это Петруша гарем себе завёл. Оказалось, что и этих он вызволил из рабства у казаков. Прибыли они вместе с мастером Акимом Юнусовым из Казани и Петра видели всего один раз.
Зато, какое удивительное блюдо они подали. Пожарский не знал, что блюдо научил делать Агафью Пётр. Это были пельмени. Их подали в отдельном расписном блюде, а ещё отдельно были красивые блюдца в одном стиле с главным блюдом, со сметаной и горчицей. Пробуй на выбор. Интересно, а запрет, на перевоз в Москву мастеров, распространяется на этих искусниц.
Спал Дмитрий Михайлович в эту ночь как убитый.
Событие семьдесят пятое
Антуан Ван Бодль доктор из Антверпена, ученик самого Амбруаза Паре был уже не молод. Ему в прошлом году стукнуло пятьдесят два года. У него была жена Кристин и трое сыновей. Старший Иоахим, которому шёл уже двадцать второй год, помогал отцу на приёмах больных и даже иногда уже сам принимал пациентов, если отец приболел или перебрал вчера вина. Второго сына звали Томас. Ему только исполнилось шестнадцать лет. Третьего звали Ян, и ему было десять.
Антуан в отличие от Рубенса не имел приглашения в Вершилово, но в отличие от того же Рубенса твёрдо решил туда ехать. Он переговорил с семьёй и окончательно решился. Они вдвоём со средним сыном Томасом едут в Вершилово и осматриваются. Если там действительно филиал рая на земле, то доктор пишет письмо жене, она продаёт дом и практику и с двумя оставшимися сыновьями, служанкой Кларенс и её супругом плотником Симоном Боссом едут к нему на Русь. Если же маркиз Пожарский не примет его или там вместо рая ад, то он возвращается при первой же возможности.
Антуан взял с собой пару книг, инструменты, немного лекарственных трав и нанял повозку до Амстердама. Эту часть пути он практически проспал. Волнения перед отъездом и покачивание повозки клонило и клонило немолодого уже человека в сон. В Амстердам они прибыли под вечер третьего дня и сразу пошли в порт, узнать, как лучше добраться до Москвы. Тут ван Бодлю повезло. Оказалось, что утром отчаливает купеческое судно "Русалка" в Ригу. А это и есть лучший вариант для желающих попасть в Московию. Тем более что прошедшая война Польши со Швецией обошла Ригу стороной. Шведы не смогли её взять, и город не был разграблен.
Они оплатили проезд, по два талера с человека, и получили маленькую каюту, в которой спать мог только один человек и двухразовое питание. Погода благоприятствовала ван Бодлям, ни одного шторма в достаточно бурном Северном море. Затем была двухдневная стоянка в Киле и потом уже Балтийское море. Это море было не менее гостеприимно и уже через две недели после выхода из Амстердама пошатывающееся семейство ван Бодлей слегка зелёное от морской болезни вступило на Рижскую землю.
Здесь Антуан решил осмотреться. Он узнал, где живёт лучший доктор в Риге и ему указали на большой дом недалеко от порта. Весь первый этаж дома занимал доктор Ганс Тубе. Ван Бодль разместился в гостинице в порту и, оставив сына сторожить багаж в маленькой пропахшей морем комнатке, пошёл к герру Тубе. Тот был дома, но принимал пациентку. Молодой высокий светловолосый и голубоглазый юноша, помощник доктора Тубе попросил подождать немного и спросил, что привело иностранца к доктору.
– Я собираюсь в Московию и хотел бы узнать у коллеги про путешествие туда и если можно, то и про тамошние нравы, – ответил Антуан юноше.
– Вы тоже доктор, откуда вы? – обрадовался чему-то молодой человек.
– Из Антверпена. Учился медицине у самого Амбруаза Паре, а потом ещё в Падуе, – решил дать развёрнутый ответ ван Бодль, предвидя следующий вопрос словоохотливого юноши.
– Меня зовут Генрих Тамм, – решил представиться помощник герра Тубе, – Как бы и мне хотелось учиться медицине в Париже или в той же Падуе. Вы знаете метр, что в Падуе учился медицине знаменитый астроном Симон Майр.
– Симон мой друг, мы вместе учились в Падуе, – обрадовал молодого человека Антуан ван Бодль, – А вы интересуетесь астрономией, Генрих.
– Ещё бы, я даже начал копить деньги на телескоп, – мечтательно закатил голубые глаза немец.
– У меня есть с собой копия письма Иоганна Кеплера к Симону Майру, вернее даже копия копии от некого маркиз Пожарского к Кеплеру. Думаю, вам дорогой Генрих будет интересно его прочитать, – ван Бодль достал копию чудного письма от маркиза Пожарского из дорожного саквояжа и протянул его Генриху Тамму.
В это время от доктора Тубе вышла дама с большим флюсом на лице и ушла в слезах из приёмной. Погрузившийся в письмо юноша даже не заметил этого, так что пришлось Антуану самому идти представляться коллеге.
Немецкий врач ван Бодлю не понравился. Он был какой-то скрытный, будто боялся, что голландец на самом деле не в Московию собирается, а наоборот обосноваться в соседнем доме и переманить у него всю клиентуру. Тем не менее, Антуану удалось узнать, что из Риги нужно ехать в Динабург, а оттуда в Витебск. За Витебском есть город Смоленск, который недавно по мирному договору переходил от Московии к Речи Посполитой. Это всё очень далеко. Он герр Тубе там никогда не бывал. Опасно ли путешествие? Даже и не знаю, война закончилась более чем полгода назад. Сейчас мир.
Ван Бодль поблагодарил коллегу за помощь и решил не говорить тому про Вершилово, маркиза Пожарского и маленьких зверей, обнаруженных герром Майром в капле воды. Зачем. Этому немцу ничего не надо. Были бы больные в Риге, и было бы их побольше. Да ещё было бы пиво. От немца несло, как из пивной бочки. Как он ещё в таком состоянии принимает пациентов. И это лучший доктор Риги. Не повезло тебе Рига.
Когда Антуан вышел в приёмную, юноша сидел за конторкой и переписывал письмо Пожарского.
– Господин ван Бодль, можно я перепишу для себя это письмо? Где вы остановились? Я занесу вам его через час.
– Хорошо, юноша, Я буду до утра в гостинице "Два якоря". Только не пропадайте, мне дорого это письмо. Может быть, это мой пропуск в Вершилово.
– Так вы едите к маркизу Пожарскому, по ихнему будет "княжич"?
– Точно, как ты говоришь, "княшич"? – попробовал доктор на вкус новое слово.
– "Княжич". Я буду у вас ровно через час.
Сын сидел в номере и с тревогой ждал возвращения Антуана. Они спустились вниз и поужинали. В зале было грязно и прямо по столам ползали тараканы, что аппетита не добавляло. Хотя, колбаски с гарниром из гречки были вполне на уровне. А вот дальше ван Бодлю пришлось поволноваться. Он сходил и узнал в порту, как можно добраться до Динабурга.
– Легко, – ответили ему, – нужно на почтовой станции нанять извозчика и тот довезёт до следующей станции, там снова взять извозчика и опять доехать до следующей станции. И так до самого Динабурга.
Прошло уже часа два, и нужно было идти и искать этого голубоглазого юношу. Без письма шансы попасть в Вершилово были ниже, чем с письмом. Слава богу, Генрих Тамм появился сам.
– Господин ван Бодль, мы едем с вами, – с порога заявил он, возвращая письмо.
– Кто это вы? – улыбнулся старый доктор. Ох, уж, эта молодость.
– Я и Изольда, – пояснил сияющий немец.
– Изольда ваша жена? – уточнил Антуан.
– Мы поженимся в Московии. Изольда дочь герра Тубе, – не смутился юноша.
Ван Бодль даже и не думал отговаривать этого астронома. Всё равно убегут. Только одни. Вместе добраться до Москвы, а потом и до Вершилова у них вероятность выше.
– Завтра в восемь утра на почтовую станцию подходите. Ждать не будем.
Какая же прекрасная улыбка у этого юноши.
Событие семьдесят шестое
Галилео Галилей сидел перед конторкой в своём доме во Флоренции и читал письмо маркиза Пожарского из далёкой утонувшей в снегах Московии.
Этот юноша издевался над ним, великим Галилеем, обзывая маленькой масайской девочкой, не умеющей считать дальше десяти. Ведь у неё только десять пальцев. Европу и всех учёных в ней он называл варварами. Письмо изобиловало понятиями и цифрами, которые нельзя проверить. Изложенная же там система мира вообще была черте чем. Мир не мог так выглядеть.