Правда, были в нём и свежие мысли, но как-то высказанные вскользь. Например, про силу притяжения между планетами, объяснение приливов на Земле и кратеров на Луне. О конечной скорости света. Но были и просто смешные вещи. Например, то, что Земля имеет форму яйца, потому что на южном полюсе лежит ледяная шапка и эта шапка сплющила землю. Смех один. А то, что Солнце на экваторе и у полюсов вращается с разной скоростью. Разве может твёрдое тело вращаться с разной скоростью. Где набрался этих глупых идей этот напыщенный юноша.
Но самым главным оскорбление для себя Галилей посчитал предложение поехать в деревню преподавать крестьянским детям. Его, советника при тосканском дворе, воспитателя сыновей герцога Казимо второго Медичи и профессора Пизанского университета зовут в Тартарию учить крестьянских детей астрономии. Это маркиз сошёл с ума.
Напрягала интересная вещица, вложенная в письмо. "Перьевая ручка". Галилео попробовал ею писать, это было чудо. Ручка не оставляла клякс, не тупилась, её не надо было затачивать. Смотри, подумал учёный, какую замечательную вещицу смогли придумать в этой Тартарии. И ещё одна вещь напрягала астронома. Бумага, на которой было написано письмо сумасшедшего маркиза. Она была настолько белой и гладкой, что превосходила даже знаменитую китайскую бумагу. Более того, Галилей случайно оставил её на отстранённых руках против света и выронил письмо от испуга. На нем проступила прозрачная надпись на незнакомом астроному языке. Некоторые буквы напоминали латинские, но в целом надпись не читалась. И это точно были не китайские иероглифы. Опять выдумка из неведомой Тартарии. Тогда может и всё, что написано в письме, правда. Просто там, в снегах, отрезанные от всего мира, они смогли так развить науку, что действительно опередили всю Европу.
Нет. Две непонятные диковины, не могут изменить картины мира. Он великий Галилео Галилей, автор множества книг, и признанный авторитет в астрономии, не поверит в чушь, написанную этим подростком. Он никуда не поедет. Маркиз Пожарский написал, что подобное письмо отправил и Кеплеру. Вот пусть этот шут и едет учить сопливых крестьянских детей астрономии, или астрологии. У него есть Имя, есть деньги и есть ученики. Вот Фердинанд, одиннадцатилетний сын герцога Казимо Медичи, очень смышлёный парнишка. Вот его-то он и будет учить. А не варварских детей в варварской Тартарии. Галилео хотел бросить раздражающее его письмо в камин, но передумал и, аккуратно свернув, убрал его в секретер.
Событие семьдесят седьмое
Симон Стивен фламандский математик прибыл в Ригу на один день раньше семейства Ван Бодлей. Корабль "Ласточка" из Гааги, на котором отправился старый математик, не заходил ни в какие порты. Его целью была именно Рига.
Когда Симон получил письмо от астронома Майра с вложенными в него двумя копиями писем маркиза Пожарского из далёкой Московии, он даже не сомневался, ехать или не ехать. Он поедет. Да его не приглашали. Так что с того, неужели он, один из лучших математиков в мире, не найдёт себе союзника в лице этого загадочного маркиза.
Будем преподавать математику крестьянским детям. Если и вправду там известен секрет долголетия, то хотелось бы воспользоваться этим и прожить ещё десяток лет. Жена у метра Симона давно умерла, дети тоже умерли при эпидемии оспы. Оказывается, это мелкие, не видимые глазу твари заставляют человека болеть. Если бы Стивен знал это раньше, может и дети были бы живы. Хотя. Мало знать причину болезни, нужно ещё знать, как бороться с этими мелкими тварями.
Математик взял с собой только книги, свои и чужие, по математике и механике. Как можно жить без книг? В море его даже не мучила морская болезнь, все пассажиры ходили зелёные и блевали в море, отказывались от еды, а Симон сидел в каюте и читал книги. Или прогуливался по палубе, подставляя лицо летнему солнцу и солёному ветру.
В Риге он без труда нашёл купца, который объяснил ему, как добраться до Москвы. Нужно было нанять повозку в строну Динабурга, или примкнуть к каравану купцов, но первое предпочтительнее, почтовые станции работают отменно, знай только деньги плати. Что ж, деньги у математика были, он продал свой дом в Гааге и несколько не влезших в сундук книг. Набралась приличная сумма.
На почтовой станции, куда он пришёл после завтрака в гостинице "Пристань моряка", в которой он снял комнату на ночь, было многолюдно. Слышалась голландская и немецкая речь, выделялись своими азиатскими одеждами польские шляхтичи. Симон поинтересовался, где нанять повозку до Динабурга или вернее в сторону Динабурга, и был отправлен в левый край большой площади, на которой уже собирались ямщики.
Вдруг, один из будущих пассажиров заговорил с юношей, скорее всего сыном, по-голландски и Симон подошёл поздороваться с земляками.
– Добрый день, господа. Приятно встретить земляков на чужбине. Я математик – Симон Стивен из Гааги, еду в Московию, вы не знаете, где здесь договариваться с извозчиком, – поприветствовал он земляков.
– Мы сами едем в Московию, в Вершилово, – обрадовался старший.
– В Вершилово? Уж не к маркизу ли Пожарскому, – заинтересовался Метр Стивен.
– К нему. Позвольте представиться. Антуан ван Бодль доктор из Антверпена, а это мой сын Томас. Я так понимаю, вы тоже прочитали письма этого маркиза, – улыбнулся доктор.
– Да, мне переслал их Симон Майр, астроном из Ансбаха, – подтвердил математик.
– Это я переслал ему письмо маркиза Пожарского художнику Рубенсу. Ага, а вот и наши молодые друзья из Риги. Они тоже собираются ехать в Вершилово, – Антуан раскланялся с подошедшими Генрихом Таммом и Изольдой Тубе, – что ж, пора нам найти желающего отвезти нас подальше от Риги и поближе к "вратам рая".
Событие семьдесят восьмое
Князь Дмитрий Михайлович Пожарский уехал из Вершилова через два дня. Перед этим он целый день объезжал производства. У Дуняши Фоминой были заготовлены к приезду купца Ерёмина из Владимира десять горшочков с ореховым маслом, десять с селёдочным и пять с жёлтым лечебным из одуванчика и лопуха. Князь забрал все двадцать пять горшков и на мольбу Дуни, что купец ведь через два дня приедет, а товара нету, ответил, что, мол, подождёт, не велика шишка. Едва князь ушёл, Дуня заплакала, но тут, же бросила это дело и побежала к Фёдору Сироте, предупредить того, чтобы спрятал сыры. Еле успели. Основную массу сыров перетащили в амбар, надеясь, что князь туда не сунется. Повезло. Пожарский зашёл только на склад и в сам цех, где сыры производили, сбраживая молоко. Со склада он забрал пять острых сыров и три повышенной жирности, которые Фёдор только освоил. Грибные успели убрать, мраморные успели, да и острые почти все.
Дальше князь двинулся к Татьяне бобылке. Он осмотрел валенки, выбрал себе несколько пар и по две пары младшим сыновьям и дочери. Одни с вышитыми голубками подобрал жене. Татьяна не спорила. Всё же она его холопка, да и наделает ещё. Он ведь уедет, а она останется. Десяток пар, всего седмица работы. В прошлом-то годе с нуля начинала и вон как поднялась.
Следующий разорительный набег князь совершил на конюшню. Тут он увидел вороного арабского жеребца. Да не обычного тонконогого, а мощного "кохейлана". Пожарский приказал конюху оседлать скакуна и проехал на нем по Вершилово, попробовал и рысью и галопом. Это был не жеребец, а молния. Князь сказал конюху, что забирает его.
– Но ведь он куплен на племя, – попытался возразить мужик.
– Те пять кобылок уже жерёбые, – поинтересовался Дмитрий Михайлович.
– Точно так, князь батюшка, его детки будут, – кивнул конюх.
– Вот и хватит. Этот конь для походов вырос, а не для того, чтобы в конюшне стоять.
Ещё князь забрал десять дестриэ из двадцати двух. Он погрузил на две специально собранные плотниками телеги, мишек от въезда в Вершилово. Забрал и четыре картины резных с князем Владимиром под неодобрительным взглядом отца Матвея. Утром третьего дня князь Пожарский покинул ограбленное Вершилово. Из мастеров он никого не взял, но забрал ключницу из княжьего терема Агафью, уж больно ему полюбились блюда, что научил делать её княжич.
Пан Янек Заброжский через два часа после отъезда князя собрал всех мастеров и управляющих на совет. Народ набился в горницу княжьего терема и недовольно гудел, пока поджидали опаздывающих. Лях их понимал. Мастера и управляющие радостно встретили отца их благодетеля "Петюнюшки". А из села утром выехал тать, что разорил захваченный город.
– Ладно, – остановил шляхтич недовольный ропот, – Он хозяин, что захотел, забрал, его право. Давайте посчитаем убытки и посмотрим, как из этого выпутаться. Давай, Дуня, с тебя начнём.
– Через пару дней прибудет купец из Владимира. Мне нужно сделать ему десять горшков ореховых масла, десять селёдочных и пять лекарственных, – сообщила не радостные новости Фомина.
– Что у вас с горшками, – переключился лях на гончаров.
– Партия по десять рыбных горшков и двадцать обычных сегодня из печи выходит, – обрадовал Трофим Лукин, староста гончаров.
– С рисунками, что? – Заброжский повернулся к иконописцу.
– Как горшки остынут, несите сразу к нам, не поспим пару ночей, справимся, – со своего места обнадёжил Иоаким Прилукин.
– Так, староста, – обратился лях к Коровину, – обойдёшь сейчас все дворы и скажешь, чтобы всё молоко несли к Фоминой. Успеешь теперь, Дуняша? – переключился он на маслозаводчицу.
– Должны, хорошо ты всё придумал, пан Янек, спасибо тебе, – Дуня поклонилась Заброжскому.
– Не для тебя стараюсь. Все купцы должны знать, что если в Вершилово обещали, то сделают. Понятно ли? – он оглядел присутствующих.
– Что ж, непонятного. "Пурецкая волость", одно слово, – за всех ответил Коровин.
– С сырами у нас что? – поинтересовался пан Янек у Фёдора Сироты.
– Спасибо Дуняше, успела предупредить, мы почти все сыры попрятали. С заказами купцов справимся, а взял князь всего восемь сыров, – дал полный отчёт сыродел.
– Хорошо. С валенками, что?
– Забрал часть товара князь батюшка, но ничего страшного, к зиме новых наделаю, сейчас-то и заказов почти нет, – успокоила всех Татьяна.
– Ну, тоже не плохо. У тебя Фома, я так понимаю, самые большие потери.
– Я уже успел с плотниками переговорить, собьют они мне четыре щита новых и колоды под медведей. Я им колоды-то больше прежних заказал, ещё больше и грозней мишки будут. И с деяниями князя Владимира совладаем. Повторять-то завсегда быстрее, чем новинку делать. Правда, вот работа над детьми со зверушками, что княжич наказал делать, отложится пока, – разъяснил весь расклад Фома, почёсывая отрезанное ухо.
– Ну, княжич только по осени вернётся. Напрягись, ученикам своим чуть больше воли дай, – подбодрил того Заброжский.
– Ещё у кого какие потери?
Василий Полуяров горестно приподнялся со своего места:
– Думаю, в коневодстве потери восстановить не удастся. Забрал князь племенного жеребца арабского и десять дестриэ.
– А что те пять кобылок, которые купец привёз? – покачал головой лях, оценивая потерю вороного жеребца. Второго такого просто не бывает.
– Кобылки все жерёбые, и ещё с обычными нашими кобылами три раза спарили. Восемь жеребят должны получиться, – вздохнув, рассказал селекционер, – Ну, а по дестриэ вы и так все знаете. По осени уже жеребята пойдут. Только количество возможных вариантов для случки убыло в два раза.
– Ну, тут уже ничего не поделаешь. На то его княжья воля. Есть ли ещё потери?
– Тысячу рублёв из неприкосновенного запаса князь забрал, – огорошил всех Коровин. Ему княжич доверил сохранность всех получаемых без него от торговли денег.
– Как же он прознал про запас? – насупился на него лях.
– Так спросил у пана Лукаша, сколько за последний месяц "перьевые ручки" доходу принесли, а тот и сказал, что тысчу рублей. Князь меня и заставил деньги отдать. Я пытался было отговориться строительством, но он так зыркнет на меня, что пришлось отдать, – повинился староста.
– А есть ли деньги у тебя со строителями рассчитаться, да за материалы заплатить?
– Да, найдём, пан. Не сумлевайся, это ведь только за последний месяц деньги были, а ведь не один месяц уже "переработками" занимаемся. Слов нет, тысяча рублей огромодные деньги. Только ещё больше пяти тыщ осталось, да в мастеровых запасах ещё больше тысячи лежит. Дай бог князю батюшке лёгкой дороги, – хитро улыбнулся вершиловский староста.
Событие семьдесят девятое
Петер Шваб зашивался. Он ничего не успевал. Началось это около месяца назад, в самом начале июля. Ему принесли грамотку от матери царя, старицы Марфы. В грамотке говорилось, что Марфе понравилась азбука, изданная книгопечатником. Ну, что ж, хорошая новость. Дальше старица "просила" прислать ей десять экземпляров азбуки, для обучения чтению инокинь в Вознесенском монастыре. Эта новость была похуже.
Петер напечатал десять азбук, благо доски с набором сохранились, но ведь рисунки были сделаны иконописцами вручную. Книгопечатник пошёл к знаменщику Иоакиму Прилукину и показал ему грамотку от государыни. Иконописец вздохнул и взял азбуки в работу.
А ещё через неделю пришла грамотка от Патриарха Филарета на тот раз не с просьбой, а с указанием напечатать для него двадцать экземпляров книги с библейскими притчами. Книгу эту задумал княжич ещё перед Рождеством. Он пришёл тогда к Петеру и спросил, есть ли у того Ветхий Завет на немецком языке. Шваб достал и показал ему три большие книги, изданные десяток лет назад в Кельне. Пожарский полистал их и огорошил книгопечатника.
– Нужно нам с тобой Петер издать книгу для чтения детей в старших классах школы. Она будет называться "Библейские притчи". Возьми свою библию и переведи на разговорный русский язык пару десятков историй из Ветхого Завета, те, которые тебе больше понравятся. Когда это сделаешь, то отнеси их отцу Матвею, пусть он их прочитает и исправит, если, что не так. Потом покажешь мне. Я тоже "поисправляю", – усмехнулся тогда Пожарский.
На перевод, пререкания с отцом Матвеем, и окончательную правку княжичем, ушло больше месяца. И в конце февраля 1619 года Петер Шваб начал работа на своей третьей книгой. Закончил он её в июне. Петра Дмитриевича не было, и Шваб решил показать готовую книгу настоятелю их храма отцу Матвею, он ведь тоже был одним из авторов. Через два дня отец Матвей пришёл к Швабу на книгопечатный двор
– Прости меня, Петер, – начал монах, – Не поверил я сначала в эту книгу, как же, думал я, Святое Писание да на простом языке. Кощунство. И потом не верил, когда ошибки в твоих текстах выискивал и собачился с тобой. Теперь же узрел. После святых Кирилла и Мефодия, ты третий на Руси просветитель. Лучше этой книги я в руках ничего не держал. Отпускаю тебе все грехи твои на сто лет вперёд! – Он обнял Шваба и троекратно его расцеловал, – Прими совет от меня недостойного. Отправь пять книг Государю.
Петер совета послушался, и книги царю Михаилу Фёдоровичу Романову отправил. И вот теперь пришло письмо от Патриарха Филарета. Нужно было к тем ста пятидесяти экземплярам, что уже были напечатаны, срочно печатать ещё двадцать.
А ещё через неделю принесли ему грамотку и от Государя. Михаил Фёдорович благодарил Шваба за подарок и награждал дворянством с пятьюдесятью четями земли в Жарской волости Балахнинского уезда. Грамотку эту передал книгопечатнику подьячий Замятий Симанов. Он же указал, где теперь находится вотчина нового российского дворянина Петра Петровича Шваба. Было у Петера теперь прямо на границе с владениями Пожарского деревенька в пять дворов.
Пришлось идти к Вацлаву Крчмару и договариваться с тем, чтобы он построил пять домов по образцу вершиловских со всеми хозяйственными постройками. Обошлось это новому дворянину в приличную копеечку. А ведь потом пришлось и к Полуярову идти на поклон, чтобы он обеспечил скотиной все пять дворов. Опять траты. Только через месяц "хозяин" выбрал время навестить своих крестьян. Помня историю с Фомой Безухим, Петер взял с собой пана Янека и попросил того "по-хорошему" предупредить крестьян о вреде пьянства и лени. Расстались довольные друг другом. Единственное, что потребовал новый хозяин с крепостных, так это доставлять по утрам кувшин молока и раз в неделю кувшин сметаны и кринку масла.