Как короля должны были отправить?
Вином, которое, дескать, поступило в подарок от Андрея Васильевича. Вполне себе нормальный способ. Иоанн вина пил мало, поэтому во вкусах не сильно разбирался. И, применив терпкий сухой сорт, можно было надежно перебить привкус яда.
А как сделали?
Королева, когда узнала, то чуть сама в петлю не полезла, опасаясь разоблачения. Да и потом отрицала все, пока ей не поставили ультиматум.
Понятное дело, что Иоанн показание Элеоноры записал, а потом долго и вдумчиво проверял. Применяя, в том числе и пытки для тех людей, на которых она указала. И перекрестный метод дознания, совмещенный с методами физического и психического насилия, а также скрупулезного сравнения показаний дал твердый и крепкий результат. Виновна.
Почему наш герой вообще поставил своей жене такой ультиматум? Так аналитический отдел пришел в тупик. И Иоанн с тезисами да доводами ребят согласился. По всему выходило, что ни одна партия при дворе, что могла подготовить и совершить покушение, не имела твердых мотивов это сделать. А те, что желали и хотели, не могли. Поэтому, методом исключения Иоанн остановился на супруге, как на единственном человеке, который и мог, и имел мотивы. Да, технически она входила в неаполитанскую партию, которой свержение Иоанна было не нужно. Но, технически, не значит фактически. Потому что королева — фигура сама по себе с достаточно широким диапазоном возможностей для маневра.
Король ведь привлекал ее к управлению государством. Ограниченно, но привлекал. Все-таки по тем меркам Элеонора имела весьма приличное образование. И ей нравилось. Более-того, она справлялась с теми поручениями, которые муж ей давал. В том числе и довольно сложными. Что вовлекало ее в дела все глубже и глубже.
Вместе с тем росло и недовольство, которое дама испытывала. Для нее, как и для окружающих, их брак представлялся блудом. Редкая неделя обходилась без попытки склонить короля к принятию католичеству. Или, если не его, то хотя бы их детей, которых Иоанн окрестил в православие к ее чрезвычайному раздражению. Что, впрочем, не мешало того же Родриго, воспринимать и Владимира, и Софью католиками. Ведь воспитывала их Элеонора, из-за чего православными они росли лишь номинально.
Королева хотела править.
Сама.
Вот как Иоанн принял закон о престолонаследии, по которому женщины смогли занимать трон Руси на законном основании, так и захотела. Муж же Элеонору завораживал и раздражал одновременно.
С одной стороны, ей очень нравились его хозяйственные успехи. Быть женой человека, у которого всегда есть деньги приятно. Много денег. Намного больше, чем у ее отца некогда. Да и самолюбие дамы грели военные успехи Иоанна.
С другой стороны, ребром стояли вопросы религии и сословий. Король ведь привлекал массу простых людей. Он мог запросто побеседовать с крестьянином или обсуждать какую-то деталь с мастеровым. Из-за чего свита его «обыдлела», по мнению королевы. Ей было противно находиться в этой среде. А он, казалось, не слышал ее слов. Что раздражало особенно. Разве ему сложно было избавить супругу от всего этого отребья, что постоянно болталось по кремлю? Хочет с ним якшаться? Да пожалуйста. Только в конюшне или на скотном дворе, где им и место. А то ведь не просто в кремль, но и во дворец тащит.
И на фоне этих противоречий крепла уверенность Элеоноры в том, что она сможет править сама, опираясь на окружение мужа. Покойного мужа. Проблему Андрея Васильевича она осознавала отчетливо. Поэтому хотела подставить, выставить в глазах полков виновником отравления. То есть, это самое окружение мужа на него и натравить. Заодно включив Тавриду в королевский домен.
Но не сложилось.
С духовником она не могла говорить откровенно, опасаясь того, что их подслушивают. Ведь муженек последнее время начал переживать за свою жизнь и развел массу шпионов да соглядатаев. А намеки духовник не понял в должной мере правильно. Вот и подвел ее.
Глупо получилось.
Понятно, что заговорщики хотели действовать, не так грубо, как вышло. Но все с самого начала пошло наперекосяк. Из-за чего пришлось импровизировать весьма вульгарным способом…
Иоанн понимал супругу.
Иоанн принимал мотивы супруги.
Но он не был готов ее простить. Потому что женщина, решившая убить мужа ради собственной власти и выгоды не вызывала в его душе ни толики доверия.
Но как с ней поступить?
Развод — это позор.
Вот если бы она была бесплодна — куда ни шло. А так — позор. Причем нескрываемый, особенно когда вскроется причина. А она вскроется, такое шило в мешке не утаить. Из-за чего отношение с Неаполитанским королевством испортятся кардинально. А это — важная компонента его внешней торговли и бизнеса в целом. Он уже провел несколько раундов переговоров с отцом Элеоноры по этому прискорбному случаю, и они пока ни к чему не привели.
Казнить ее?
Было бы вполне разумно. Ведь проступок она совершила достойный такой кары. Но это не только обострит отношение с Неаполитанским королевством, но и с детьми. Ведь им-то наверняка будут постоянно «присаживаться на уши» всякого рода недоброжелатели, рассказывая, как их кровожадный отец мать извел ради политической выгоды или клочка земли.
Сослать в монастырь?
Так Элеонора католичка, а на Руси католических монастырей не имелось. Выпускать же ее за пределы государства — политически близорукий поступок. Элеонора показала себя очень активной и амбициозной особой. А значит, не успокоиться. И этот прыщ, так некстати вскочивший на заднице, будет нервировать Иоанна до самой его смерти.
Вот она и сидела под домашним арестом, ожидая своей судьбы. Комфортно сидела. Читать могла. И переписку вести, пусть и с предварительной цензурой. И с детьми встречаться в присутствии отца. И гостей принимать, также в присутствии короля или доверенных людей.
А Иоанн ломал голову над тем, что же с ней делать.
Классическая проблема.
Если брать в супруги серую мышку, то есть шанс закрепить ее характер у детей. К чему это приводит всем наглядно продемонстрировал Николай II. Да и не только он. Ибо мужчины Гольштейн-Готторп-Романовых[2] на протяжении всего XIX века в основной массе не отличались умом и сообразительностью. Даже на среднем уровне. Их не спасало даже элитное образование и особые условия для развития, каковых не было ни у кого в России.
Если же делать ставку на женщин активных, умных, хитрых и деятельных, то всегда можно оказаться вот в такой ситуации, в какой оказался король. И это — еще неплохо. Мог и «табакеркой по башке получить». Только отвлекся. Только перестал держать руку на пульсе. И все. Чуть не «скопытился». Да и просчитывать мотивацию супруги не так-то просто. Ведь мужчина и женщина, как правило, думают по-разному…
Извечная дилемма.
Впрочем, не менее древняя, чем проблема подбора свиты. В России как традиционно повелось? Набирают верных, а спрашивают, как с умных. Откуда и бардак доходящий до абсурда. Иоанн в той жизни был тесно связан с крупным бизнесом и прекрасно знал, как формировались реальные сметы. По уму, чтобы оценить сколько на самом деле потребуется денег для того или иного бизнес-процесса, связанного с государством, требовалось к каждому сметному рублю доложить еще один — этот украдут, а потом еще пять — эти про… по бесхозяйственности.
Если же набирать умных, то… возникает та же проблема, что и с Элеонорой всплывает. Нужно держать руку на пульсе, чтобы в один прекрасный момент не «проснуться мертвым…»
Вечерело.
Иоанн мрачный и несколько рассеянный вышел из своего шатра и направился на регулярное совещание. По установленному им самим правилам каждый день делался отчет о ходе осадных работ. Для чего завели специальный большой шатер, где сделали схематичный макет Риги с ближайшими окрестностями. И отмечали проход траншей, подвод орудий, разрушения вала, размещение войск со складами и разного рода важные детали. Так, чтобы ничего не упустить.
Ничего принципиально важного там не говорили. И король там был без надобности. Но порядок есть порядок. Да и с командирами вести рабочие беседы требовалось, чтобы развиваться самому и им помогать двигаться вперед. Все-таки Рига, экстренно укрепленная Ганзой и орденом, представляла собой одну из самых мощных крепостей мира в эти годы. Высокие каменные стены. Могучий вал. Масса самой разнообразной артиллерии. Крупный гарнизон. И на этом уроке можно было многому научиться, обретя бесценный опыт. Ведь идеи Вобана знал только один Иоанн, да и то — по верхам. И теперь их требовалось как-то донести его подчиненным. Да не на словах, а на конкретном прикладном примере… на их личном опыте…
[1] Изначально на десять. Но, после включения Смоленская, Полоцка и земель по Волге, провинций стало больше.
[2] С 1762 года на престол России взошел Петр III, который являлся по рождению Карлом Петером Ульрихом герцогом Гольштейн-Готторпским. Во всяком случае, по отцу. Мать же его была дочерью Петра I Великого Анной. То есть, строго говоря, Романовым по традиционному праву он не был, как и все его потомки. Причем, что любопытно, юридический вопрос об именовании династии так и не был урегулирован. Петр III этого сделать не успел, а Екатерина II не стала привлекать внимания к этой щекотливой теме, как и последующие правители. И в том же «Малом энциклопедическом словаре» Брокгауза и Ефрона (1907–1909 годов) в статье «Романовы» указано, что он угас в мужском колене 1730 году со смертью Петра II Алексеевича. Со смертью его тети — Императрицы Елизаветы Петровны в 1762 году этот род угас окончательно.
Глава 4
1479 год, 3 мая, Венеция
Улица.
Уважаемый мужчина в богатой одежде медленно ехал, покачиваясь в седле. Он чувствовал себя хозяином жизни. Тем, в чьих руках было сотни, если не тысячи судеб других людей. И это было не образное выражение. Ведь он торговал рабами. Прямо вот тут и торговал. Открыто. В Венеции. У него было восемь кораблей, которые ходили в Константинополь, закупая там товар и привозя его сюда, чтобв он торговал этими людьми на Рива-дельи-Скьявони.
Скьявони…
Вообще-то это слово обозначало славян. Но Византия, а потом и Османская Империя настолько активно ими торговали, что словно это в том, старом итальянском языке получило второе значение. Ведь так назывались рабы. Основная их масса. Во всяком случае среди идущих в Италию преобладали именно скьявони. И это нашло отражение не только в староитальянском языке. Например, вполне современное английское слово «slave» происходит от старофранцузского sclave, а то, в свою очередь от латинского sclavus, а оно, в свою очередь, от среднегреческого σκλάβος…
Так или иначе, но благодаря сначала Византии, а потом и османам, слово «славянин» в Европе долго ассоциировалось со словом «раб». Что нашло свое отражение во многих аспектах. От определенной этимологии весьма неприятных слов до банального перевода Евангелие. В котором для латинян греки перевели слово «δούλος» как «слуга», а для славян — как «раб». Совпадение?
Так или иначе, но Иоанн хотел поставить жирный крест на этой порочной практике. Поэтому-то он и обратился к Папе с просьбой отлучить работорговцев, торгующих христианами, от церкви. Тот отказался, ограничившись публичным осуждением сего мрачного занятия. И тогда король начал действовать сам.
Он отправил в Венецию свой отряд диверсантов — спецназа, который уже был им обкатан при устранении Рене Доброго в 1477 году. Тогда, ребята вполне натурально изобразили грабительское нападение, вызвавшее немало шума в Европе. Дескать, совсем «швейцарские собаки» распоясались, ибо все подумали на них.
Сейчас же те полторы дюжины бойцов, что работали тогда, были представлены более обширным «творческим коллективом» в три десятка «лиц». И работали они куда интереснее…
Из-за ската черепичной крыши высунулся мужчина с винтовальной аркебузой. Она долго заряжалась. Но качество ствола и нарезы давали весьма приличную дальность огня и точность.
Дистанция шагов сорок.
Он прицелился в район груди богатого всадника, медленно от него уезжавшего, и плавно выжал спусковой крючок. Мгновение. И курок, с зажатым в нем кремнем, ударил по кресалу откидной полки, выбив немного искр, просыпавшихся вниз — на порох. Вспышка. Выстрел. И всадник, получивший тяжелую пулю в район поясницы, начал заваливаться в седле…
Стрелок же, уже скрылся с виду, начав спешно отходить. Ему не требовалось контролировать результат своего выстрела. С этим вполне справился другой участник засады, стоящий открыто недалеко от места нападения. Так что выстрел. И сразу ходу.
Вход во двор, откуда на крышу выбрался стрелок, был перегорожен груженой телегой с номинально сломанным колесом. Хозяину специально дали несколько монет, чтобы он тут постоял немного, возясь с ремонтом. Поэтому всадники из сопровождения работорговца не смогли вломиться во двор достаточно быстро. А когда пробились — было уже поздно.
Стрелок быстро соскользнул с лестницы. Пробежал по двору. И вошел внутрь дома, имеющего сквозной проход — на соседнюю улицу. Там его уже ждали «коллеги по опасному бизнесу». Да не просто так, а со сменной одеждой.
Раз.
И с другой стороны дома уже вышло три монаха-францисканца, один из которых тащил на спине небольшую вязанку хвороста. Оставлять весьма дорогую винтовальную аркебузу не хотелось совершенно.
Шум — гам — тарарам шел по всему городу.
Телохранители уважаемого работорговца пытались перехватить стрелка. Но бойцы спецназа готовились три месяца к этой операции. Изучали маршруты движения целей, их прикрытие, устраивали легкие провокации, наблюдая за реакцией. Ну и, само собой, отрабатывали пути отхода, маскировку и конспиративные квартиры, в которых они могли укрыться после дела.
Вырезать всех работорговцев в Венеции Иоанн не считал разумным. Хотя иной раз и подумывал о том, чтобы выжечь это «дьявольское гнездо» под самый корень. Как-нибудь. Ведь город жил в немалой степени с этих доходов и вполне поддерживал столь гнилое занятие. Но для начала он решил не сильно буйствовать и ограничиться публичной казнью пяти самых уважаемых работорговцев.
Им всем пули были отправлены в спину в районе поясницы с тем расчетом, чтобы они поразили живот. Отчего бедолаги сразу не умерли, обрекаясь на мучительную смерть от перитонита — острого и весьма болезненного воспаления. Ведь говно, которое попадало в брюшную полость из кишок, давало вполне предсказуемый финал. И лечить в те годы такие раны не умели. С этим даже в середине XX века не всегда справлялись…
Утром же, когда ночная мгла развеялась, на воротах особняков всех подстреленных работорговцев появилась надпись на латинском языке, сделанная дегтем: «Этот человек торговал христианскими душами. Повинен смерти. Император римлян».
К этому времени все участники покушений уже покинули город. Они еще затемно сели в лодки и тихо отплыли без шума и пыли. Благо, что их было не так уж и много…
Тем временем в Москве в таверне шла странная беседа. Сотрудник того самого НИИ, где король возился с паровым котлом, вдумчиво напивался в компании мутного кренделя. Который, кстати, его и напаивал.
— … столько меди… — качал тот головой. — И зачем? Просто передвижная печка?
— Почему печка? — осоловелым взглядом переспрашивал работник НИИ.
— Ну как? Дрова кидаешь, она и греет. Так ведь?
— Так да не так… ик… понимаешь, дурья твоя башка, печка то не простая. Вода, ежели ее греть, паром становиться. А ежели еще сильнее греть, то сильным паром, способным предметы двигать. Но чтобы так можно раскочегарить воду, ее нужно удерживать, чтобы пар не убежал. Для того и котел закрытый делается. Крепкий котел. Государь наш измыслил огненной струей его спаивать без всякого припоя. Струя та столь горяча, что медь сама плавиться, соединяясь и выступая припоем для самой себя.
— Ну! Брешишь! Разве так можно паять?
— Вот те крест! Олово то, отчего так не паять? Паяют. Только там жара нужно меньше. А тут — вона как — довольно и для меди. Хотя Государь говорил — дай только срок — и железо начнем также скреплять.
— Хорошо. Разогрели должно вы пар. И дальше-то что? Двигать предметы он будет? Шапку что ли подбрасывать?
— Много лучше! — горделиво вскинул голову работник. — У нас в амбаре стоит выточенная из дерева модель…
— Что?
— Модель. Ну… ик… подобие. Государь называет ее кинематической моделью в масштабе один к пяти. Сам я не разумею смысла этих слов, но смысл задумки понимаю. На это деревянной поделке можно понять, как вся повозка самобеглая работать станет, куда котел этот поставим в будущем. И когда Государь сам подсчеты сделал, то получилось ого-го!