— Да.
— Что его заставило…уйти? Что ты ему сказал?
— Ты умеешь читать даац? — спросил я его вместо ответа.
— Нет. Коллеги отца перевели несколько фраз, но он был единственным, кто, скорее всего, сумел прочёсть все. Ты тоже думаешь, он убил себя из-за…этого? Ты сам знаешь полный текст?
— Давай помедленнее, ладно? — я готов был бросить трубку, его давление меня смутило.
— Да. Прости. — он замолк.
— Ты стер все видеозаписи? И мои мейлы?
— Разумеется. Я знаю, что такие вещи лучше уничтожать сразу.
— Твой отец перевел мне приблизительно столько же, сколько смогли прочесть его друзья. Возможно, позже он смог расшифровать и остальное, но мне сообщить не смог. Или не захотел.
— Если это было на твоём теле… это стигматы? Или…?
— Ты веришь, что это может быть правдой? — спросил я.
— Я верю в конец времён. Но никогда не думал, что это будет так…паршиво. Как понимаешь, традиция утверждает совсем иное. Хотел бы я знать все, что там написано…
Я вздохнул.
— После смерти твоего отца, я не думаю, что будет хорошей идеей.
— Ещё кого-то довести до самоубийства? — договорил он за меня.
— Я не хотел — пробормотал я — не ожидал. Хотя надо было…и не хочу ещё одной смерти на своем счету, понимаешь?
— Я — не мой отец. У него было биполярное расстройство, это не секрет. Подумай сам, он убил себя, даже не проверив, что это видео — подлинное. А если это был бы фейк? Простой пранк? Я ни в чем тебя не обвиняю, конечно…пока.
— Что ты хочешь? — спросил я, хотя все уже было понятно.
— Я хотел бы увидеть своими глазами эти знаки. Или что это там.
— Не на что смотреть. Все уже исчезло.
— И как же мне тебе верить тогда? — в его голосе я услышал раздражение.
— Появится опять, рано или поздно.
Он помолчал.
— Я думаю, что нам надо встретиться.
— А я — нет.
— Я не собираюсь тебе вредить.
Я засмеялся.
— Дашь мне честное благородное слово?
Он выдохнул в трубку. Судя по всему, брал себя в руки.
— Тогда поговорим так. Можно?
— Можно, конечно. Тем более, что ты все равно знаешь мой номер — не знаю, почему я продолжал этот разговор. Наверное, просто сочувствовал, да и вина за смерть его отца давила сильно.
Успокоившись, он больше меня не допрашивал. В основном рассказывал про Альберта, про себя.
Ему было 35, он был ультраортодоксом, но, как и его отец, учёным, преподавал в университете. У него было пятеро братьев и сестер, четверо детей.
Он спросил у меня, какой голос был у отца в тот вечер. Признался, что они не разговаривали друг с другом последние полгода — отношения на почве религии и биполярности становились все напряженнее и холоднее. Тем не менее, пару раз я слышал его судорожный вздох — кажется, он плакал, но тщательно это скрывал.
Я посмотрел на часы. Мы говорили уже более получаса.
— Ты в порядке? Просто мне пора… — на самом деле мне никуда не было пора. Но продолжать этот разговор становилось все тяжелее.
— В порядке — ответил он. Голос его был почти спокойным.
Я вздохнул.
— Было…- приятно пообщаться? Я завис. Потом нашелся — надеюсь, что как-то… помог.
— Помог. Спасибо тебе. До связи — и он бросил трубку, не дожидаясь моего ответа.
Я пошел на кухню, сварил себе крепкого кофе. Мне хотелось спать, но я не стал ложиться, хотя никаких дел у меня не было.
Наверное, я знал, чего жду.
Примерно через час послышался негромкий стук в дверь.
Я посмотрел в глазок.
Обычный для этого района человек: черно-белый костюм, шляпа, борода. Даже очки. Но я с почти точной уверенностью мог сказать, что это не просто сосед, который постучался попросить соли или убедить побыть десятым в миньяне.
Я открыл дверь.
Он рванулся ко мне почти сразу же. Меня сбили с ног, свалили на пол, рука его вцепилась в мое горло. Только сейчас я увидел, что он плачет. Да что там — задыхается от слез.
Пальцы сжали мое горло сильнее, и я прохрипел:
— Отпусти…
Он прижал меня собой к полу, и я почему-то представил нас со стороны: я, в домашних штанах и майке, распластанный на холодном кейсарском камне, и он — классический ортодокс, содрогающийся в рыданиях и душащий меня, сидя на мне верхом.
Если мне не было бы так страшно… наверное, я бы завелся.
Или, точнее…
Я завелся.
И он, разумеется, это почувствовал.
Отшатнулся от меня, быстро поднялся на ноги.
— Извращенец — выплюнул он.
— Какой есть — я сел на полу, потом тоже поднялся.
Он сложил руки на груди, и молча смотрел на меня.
— Что? — спросил я, поежившись.
— Сними майку.
Это прозвучало так…непристойно, что мне взяло пару секунд, чтобы понять, зачем это ему надо.
Я поколебался, стянул с себя белую безрукавку, обнажая тело без малейших признаков той дряни, что была на мне ещё неделю назад.
Он подошёл вплотную, снял очки и шляпу, и принялся внимательно рассматривать кожу на моей груди.
Я сглотнул, ощущая его дыхание, и понял, что возбуждение никуда не уходит, что было по меньшей мере странно: меня никогда не притягивали бородачи в чёрно-белых доспехах.
Лицо его было сосредоточенным, таким же худым, как и у его отца. Взгляд черных глаз — столь же острым.
Я осторожно выдохнул, чтобы он не заметил, что все это время я стоял, затаив дыхание.
Он зашёл мне за спину, и у меня мурашки прошли по коже. Несмотря на то, что он стоял очень близко, мы не касались друг друга. Я поймал себя на мысли, что мне хочется качнуться назад, хоть на секунду ощутив…
— Ничего нет — сказал он, и я вздрогнул.
— Я же сказал это по телефону.
— Часто это появляется?
— Время от времени.
— И когда, по-твоему, проявится в следующий раз?
— Не знаю — честно ответил я.
Он вздохнул. Протер очки, привычным жестом спрятал их в нагрудный карман.
— Я могу найти человека, который сможет прочесть следующую запись. Как я понял, ты сам этого сделать не можешь?
Я кивнул.
— Значит, тебе нужна будет помощь и в следующий раз…если такой будет. Я смогу придумать легенду, так, чтобы все не закончилось ещё одним суицидом. Лезть с дознаниями к тебе не станут. Подходит?
— Зачем это тебе?
— По двум причинам. Первая: удостовериться, что мой отец погиб не по глупой ошибке, что у него была очень веская причина…уйти. Вторая: если это — правда, понять, что мы вообще можем сделать. А если окажется, что все это жестокий розыгрыш — сгноить тебя в тюрьме.
Я нервно засмеялся.
— И сколько времени ты будешь ждать?
— Месяц.
— А если это появится позже?
— Позвонишь мне из камеры, я приеду.
— Ты не похож на обычного доса — сказал я с горечью.
— Ты много знаешь обычных? — он усмехнулся.
— Не особо.
— Ну так и не говори за всех.
Я пожал плечами, оставшись при своем мнении.
Он посмотрел на часы.
— Я ухожу. Как только что-то изменится — звони. Не на номер отца, я его отключу завтра. Звони на мой — я послал тебе пустое сообщение, сохрани номер. Вопросы есть?
— Один-единственный. Если окажется, что ничего сделать нельзя — что тогда?
Он пожал плечами.
— Тогда мы будем просто жить…пока ещё можно.
Взял со стола шляпу, надел ее, и, не прощаясь, закрыл за собой входную дверь.
Я упал на стул, потер ладонями щеки.
Не могу сказать, что он сильно меня напугал. Угроза посадить меня за решетку не особо подействовала — даже если это случилось бы в каком-то отдаленном будущем, сидеть мне все равно оставалось бы недолго. Или же я просто сбежал бы куда-нибудь на юг, в Эйлат, и жил бы там до самого последнего дня. Жаль только было бы не заниматься больше любимым делом, как я планировал.но если выбирать между тюрьмой и приморским курортом — лучше курорт.
Что смутило больше, так это моя реакция на Лерера. Я не понимал причины этого. Быть может, смерть его отца сыграла со мной такую странную шутку?
Если я надеялся, что он не будет звонить мне до тех пор, пока я сам не выйду с ним на связь, то ошибался: через два дня он снова появился на моем пороге, опять-таки поздно вечером, как и в прошлый раз.
— Жена твоя не против? — спросил я, открывая ему дверь.
— Мы в процессе развода — ответил он, осматриваясь по сторонам.
— Правда? — я удивился — не думал, что и у вас разводятся.
— Ты вообще мало что знаешь о нашей общине… Янон. Почему тебя так назвали? Обычно это имя дают мальчикам в религиозных семьях.
— Мать так решила — в своем «синдроме» я решил пока не признаваться. Одно дело — знаки на теле, и совсем другое — объявление своей…хм. избранности.
— Она религиозная?
— Она вообще не еврейка — сказал я и ощетинился. Потому что именно после этих слов отношение религиозных евреев ко мне ощутимо менялось. А тем более, это должно было проявиться сейчас.
Гой со стигматами на протоеврейском, которые каким-то чудом появляются и исчезают когда вздумается. Оксюморон какой-то. Или, попросту, шарлатанство.
— Вот как — он сел, вытащил из кармана пачку сигарет.
— Ты куришь? — кажется, мы только и занимались, что удивляли друг друга.
— Пепельница есть? — он протянул мне пачку. Я взял сигарету, потянулся за зажигалкой и блюдечком для пепла.
— Итак — он щёлкнул зажигалкой и затянулся — тебя зовут Янон Вайцман. Что еще можешь рассказать о себе?
— Я инженер-строитель. Работаю над укреплением зданий от землетрясений.
— Какая ирония — он опять затянулся, и я, как зачарованный, смотрел, как он выпускает струйку дыма из красиво очерченных губ. — Значит, укрепляешь здания, и в то же время утверждаешь, что нас скоро снесет с лица земли к чертовой матери. Скоро начну думать, что это такая рекламная компания от нашего дальновидного государства. А что, все сходится.
Я хотел возразить, что ничего не утверждал, но решил не углубляться в скользкую тему. Только не хватало сразу же превратиться в его глазах в сумасшедшего. Уж лучше быть негодяем, чем психом.
— А где твои родители? — спросил он внезапно.
— Отец здесь, мать в Германии.
— Дай угадать. Отец тоже инженер?
— Да. Откуда ты…
— Я навел о тебе справки. Было нетрудно.
— Тогда зачем вопросы задаешь?
Он задавил окурок.
— Хочу понять, зачем тебе потребовалось сводить моего отца в могилу.
— Теперь ты думаешь, что я это нарочно сделал? — я возмутился.
— Всем было известно, что мой отец — лучший специалист по древнему письму в стране. И что он днюет и ночует на том форуме. В один прекрасный день кто-то публикует идеальную наживку: пророчества о конце света, написанные на его любимом дааце. Да ещё настолько изощрённо мрачные, и так вовремя: как раз в тот период, когда депрессивная стадия сменяла маниакальную. Он просто не смог бы пройти мимо.
— Ну и зачем мне это?
— Вот и я думаю: зачем? Тебя кто-то нанял? У него были недоброжелатели. Характер у отца был несладкий.
— Пару дней назад ты говорил мне, что веришь в то, что узнал — тихо сказал я.
Он вытащил ещё одну сигарету, закурил.
— Я и сейчас верю. Наполовину. Но в то же время… версия, которую я изложил только что — это то, во что поверят следователи и полиция. Никто не поверит в конец света, Янон. Мне достаточно только найти мотив, а тебе верить никто не станет.
— Я не могу приказать надписям появиться — я понял, что почти оправдываюсь — никогда этого не хотел, и не знаю, как и по какому принципу они появляются. Разве что в этот раз это было ожидаемо — как раз за год до…
— Год? Отец написал пять лет — резко прервал меня Лерер.
— Я…я соврал. Не хотел вводить его в ещё большую панику — я осекся, потому что лицо Авшалома посерело.
— Что ещё ты скрываешь, Вайцман? Говори уже всё как есть.
Он верит, подумал я. Не хочет — но верит.
— Это звучит очень безумно… неправдоподобно… — слова выдавливались с трудом — но я…я вроде как мессии…или что-то в этом…
Он поднял на меня взгляд. Усмехнулся. Потом начал смеяться, и из глаз его полились слезы.
Как ожидаемо.
— Я сам уже десять лет считаю себя психом — проговорил я торопливо — и понимаю, что и ты меня…но факт, что надписи видел и ты, и отец. Значит, это не галлюцинации. Это правда.
— А ты не думаешь, что это могли быть просто стигматы на почве психоза? — он уже перестал смеяться, и вытирал слезы. Лицо его было серьезным, он явно жалел о своем срыве.
— Написанные буквами и словами, которых я не знаю?
Он пожал плечами.
— Всякое бывает.
— Тогда зачем тебе ждать следующего раза? Позвони в психбольницу, и все будет кончено.
— Я хочу проверить все сам.
— Ну проверяй.
Мы замолчали, думая каждый о своем. Я опять начал сомневаться в своей вменяемости. А вдруг он прав?
Потом вдруг зевнул. Было поздно, несмотря ни на что, мое тело требовало отдыха. Завтра…нет, уже сегодня, мне предстояло провести десять часов в сложных расчетах и заседаниях
Он поднялся.
— Иди спать. Я домой.
— Тебя ждать еще? — спросил я.
— Как хочешь. — странно. Будто это я настаивал на его компании, а не он приходил без звонка.
Подумал. Сказать, чтобы больше не приходил? Тогда я останусь наедине со своим безумием. Нет, я слишком устал.
— Приходи, но не так поздно.
Он кивнул, спрятал пачку сигарет в карман. Мы изрядно ее ополовинили.
Едва за ним закрылась дверь, я добрел до кровати и упал на нее. Подумал, что следовало бы почистить зубы после сигарет, но не хватило силы воли встать. Так и заснул.
На работе, как ни странно, все было гладко. Ну… относительно. Орен все так же прожигал меня взглядами, когда думал, что я не замечаю. Рая все так же исподволь сводила меня с ума.
К Альперату я охладел окончательно. Мне не нравилось, когда ко мне применяли силу, и того раза в кабинете я не забыл. Пусть он забылся всего лишь на пару секунд — этого хватило, чтобы убить во мне все остаточные чувства к нему.
Зато с Раей…я понял, что рано или поздно сам на нее накинусь, как Орен — на меня, если она не прекратит. Для нее это была игра, и я гадал, сколько таких лузеров обливались потом и желанием до меня в этом кабинете.
Спросил у нее. Она улыбнулась.
— Могу тебя обрадовать. С другими разговор был короткий: не можешь держать хрен в штанах — вали из компании.
— А у меня, значит, дольше всех получается держать хрен в штанах? — это только подтверждало мой статус неудачника и труса.
Она задумчиво покачала носком в туфельке на высоком каблуке.
— Тебе это не мешает работать. Остальным мешало, начинались скандалы и выяснения отношений.
Вот оно как…
Она коснулась своими пальцами моих, и я вздрогнул.
— Ты не выспался? Выглядишь более уставшим, чем обычно.
— Угу…
Я переплел свои пальцы с ее, поглаживал узкую ладонь. Такая мягкая кожа… В голове у меня зашумело, и я сам удивился силе своих эмоций.
— А если опять зайдет Эран? — спросила она, не отнимая руку, но и не отвечая мне.
— Тогда мне опять влетит…- я замолк, когда она шевельнулась, качнувшись ко мне.
Я прикрыл глаза. Ее рука на мне, но прикосновение почти невесомо. Какой изощрённый садизм.
— Открой глаза, а то, если кто-то зайдет, сразу станет понятно, что тут происходит — тихо сказала она.
Я послушался.
Смотрел невидящим взглядом на экран компьютера, пока не почувствовал острое облегчение, от которого потемнело в глазах, и сразу же захотелось сжать ее в объятиях, ответить ей тем же, или ещё лучше — повалить её прямо на стол и…