— Как насчёт взаимной услуги?
— Рукой — пожалуйста.
— Идёт — судя по всему, на большее он не рассчитывал, слишком уж быстро согласился. Наверное, если бы он настоял, я пошел бы и на большее. Торопыга…
Я толкнул его к стене ближайшего магазина, не расстёгивая ремня, пробрался рукой в трусы. Полная боевая готовность.
Он дышал мне в шею, и мне это нравилось. Жаль только, что он — не Лерер…
****
К концу января я понял, что надо доставать откуда-то деньги. Сбережений пока хватало, я не шиковал, но и проесть все, что у меня накопилось за время работы инженером, было бы глупо.
Тогда я начал подрабатывать.
Наверное, отец получил бы инфаркт, узнав, что я работаю практически на любой подвернувшейся работе: продавцом, уборщиком, курьером. Пару раз даже был курьером для телеграса — в смысле, подвозил от кого-то кому-то заказ марихуаны.
Отец мне не писал и не звонил. Наверное, окончательно махнул рукой на непутёвого сына. Я его понимал, и так мне было даже легче — не надо было врать или оправдываться.
Мать писала, но она относилась ко всему спокойно. Знала, что я в Эйлате, и только спрашивала, хватает ли мне денег. Я говорил, что хватает.
Так уж получилось, что оба раза, когда я кого-то подцепил, были опять же с переодетыми досами.
Во второй раз я уже не ограничился дрочкой, а в третий мне попытались заплатить. Несколько секунд я всерьез думал взять деньги, потом всё-таки вернул обратно:
— Я не блядь, развлекаюсь, как и ты.
— Откуда ты? — спросил мой спутник, с некоторым облегчением пряча купюры обратно в бумажник.
— Из Иерусалима.
Он вздрогнул. Наверное, испугался, что я стукну его жене. Или, что хуже — адмору*.
(*Титул лидера религиозной хасидской общины)
— Не волнуйся — бросил я — таких, как ты, тут пруд пруди. Которые из Иерусалима.
— А ты? Тоже из наших? — спросил он с опаской.
— Нет, я безбожник.
— Ладно — он расслабился — хочешь ко мне в отель ночевать? Я не против ещё одного раунда.
— Нет, я домой — я притянул его к себе и коротко поцеловал. Он усмехнулся мне в губы, но на поцелуй ответил.
На том мы с ним расстались, я поехал к себе на пляж, улёгся в спальник внутри палатки. По ночам было холодно, но мой спальный мешок был хорошего качества — я не мерз, а от свежего морского воздуха спалось особенно крепко. Почему я не жил так раньше?
Следующее утро было совсем не похоже на предшествующий ему прекрасный вечер. Хотя бы потому, что я проснулся с до омерзения знакомым зудом.
Я зарылся головой в мешок. Нееет, только не это! Только не сегодня! Да и вообще — лучше никогда. Я понял — мы все помрем. Зачем напоминалки-то писать?
Собравшись с духом, я продрал глаза, через силу снял фуфайку, и узрел на груди что-то совсем незнакомое.
Сначала мне показалось что это какие-то картинки. Потом я подумал про египетские иероглифы. Одно я знал точно: это уже даже не протоеврейский.
Интернет тут ловил, хоть и хреновый.
Я полез в поисковик. Протосинайское письмо.
Налицо была некая деградация — если ещё пару лет назад я находил на себе вполне читабельные современные буквы, сейчас наблюдалась тенденция…нехорошая такая тенденция. Это значит, что со временем мы придём и к пресловутым иероглифам. А дальше что?
Хотя что это я. Никакого «дальше» уже не будет.
Я задумался. Что-то я должен был сделать…
Сфотографировал грудную клетку.
Пальцы сами нашли номер Лерера в списке телефонов.
Гудки.
Ответит ли? Или как раз сейчас он наматывает на себя ремни тфилина?
Он ответил.
— Янон?! — он словно не верил в то, что я мог позвонить.
— Ты ещё не открыл на меня криминальное дело? — спросил я полушутя.
— Нет, конечно — нетерпеливо сказал он — где ты?
— Далеко. И у меня есть то, что тебе нужно. Вопрос, сможешь ли ты этим воспользоваться.
— Что ты несешь? — он был не в духе. Как и я.
— Послать тебе фотку?
— Да. Поскорее!
Я пожал плечами, скинул ему фотографию, не отключаясь от разговора. Почему-то это напомнило мне беседу с его отцом, и стало не по себе.
— И что это значит? — спросил он после некоторой паузы.
— Это такое письмо… — начал я.
— Я знаю, что это за письмо — прервал он меня — что это? Почему в этот раз такие знаки? В прошлый раз были другие!
— А в этот раз — такие. А год назад был арамейский. Понимаешь?
Он помолчал.
— Понимаю. Почему ты мне этого раньше не сказал?
— Зачем? Это что-то меняет?
— Не меняет. — Молчание — Я хочу увидеть это сам. Где ты?
— В Эйлате.
— Блядь! — я вздрогнул. Не ожидал от него такого крепкого словечка — что ты там делаешь? Какого хрена именно в Эйлате?!
— Наслаждаюсь последними месяцами нашего существования.
— Ты всё-таки в это веришь? — спросил он.
— Если я псих — то оно тем более того стоит. Ведь тогда остаток жизни мне придется провести в сумасшедшем доме.
— Рад, что ты адекватно расцениваешь свои шансы. Я скоро приеду. Никуда не уезжай.
— Хорошо — пробормотал я. Почему-то мне очень захотелось, чтобы он приехал, хотя все это время я, по сути, от него прятался.
— Где ты?
— На диком пляже. Там, где палатки. Знаешь?
— Знаю. Бомжуешь?
— Не начинай — я вздохнул. Неужели начнет мне выговаривать? Только не это.
— Я скоро буду — повторил он и повесил трубку.
Лерер приехал к часу дня.
Вышел из машины, уставший, в мятом пиджаке. Все такой же религиозный, все такой же чёрно-белый.
Борода стала немного короче, и ему это шло. Очень.
Его шляпу вдруг сдуло порывом ветра, он подобрал ее, но не надел. Кинул в машину на сидение, и двинулся ко мне. Теперь его голову покрывала только черная кипа.
— Где это? — спросил он вместо приветствия.
Я ткнул в грудь.
— Снимай.
— А поцеловать? — ляпнул я.
Он приподнял бровь.
— Я вижу, Эйлат на тебя действует очень специфически. Давай, у меня мало времени.
Я огляделся, хоть это было бессмысленно — вокруг нас не было вообще никого. Никаких возможных свидетелей.
Стянул через голову майку.
Он впервые увидел надписи вживую, и я видел, что они произвели на него впечатление.
Притронулся к строчкам, и я едва удержался, чтобы не податься навстречу его прикосновению.
— И что тут написано?
— Откуда я знаю? И разве это важно? Мы все умрем — я пожал плечами.
— Хорошо. Другой вопрос: почему ты? И не заливай мне про мессианизм. Я хочу понять.
— Я не знаю. А почему бы и не я? Просто не повезло. — я сам себя спрашивал это столько раз…и отвечал сам себе всегда так же: просто не повезло.
— Ты ел сегодня? -спросил он неожиданно.
— Не особо. Аппетита не было, знаешь ли.
— Пойдем пообедаем. Я угощаю.
— Думаешь, я тут голодаю? — хмыкнул я.
— А ты не голодаешь? Я пытаюсь понять, на что ты живёшь.
— На еду мне, по крайней мере, хватает.
— Янон — он вздохнул — нельзя продолжать… так. Даже если это правда… ты не можешь жить так — в палатке, как бомж.
— Почему? — спросил я. Мне было интересно, что он ответит.
Он подумал. Перевел взгляд с сероватого прохладного моря на меня.
— Если ты мессия…то я не могу оставить тебя в таком положении. Пусть ты и не таков, какого мы ждали, но мы…мы ждали. И я должен принять тебя, как гостя. Как дорогого гостя.
Я смотрел на него во все глаза.
Всё-таки они — инопланетяне. Никогда, никогда не пойму их.
Потом мы пообедали в какой-то кафешке в городе. Точнее, я обедал, а он пил воду, которую принес с собой: у кафешки не было сертификата о кошерности.
Он молчал, и я был ему за это благодарен. Не хотелось говорить.
Потом он все же снизошёл до меня.
— После обеда мы возвращаемся в Иерусалим.
— Зачем? И на какие шиши я буду там жить?
— Будешь жить у меня. Вернёшься на свою работу.
Я покачал головой.
— На работу не вернусь. Ты пойми, я не могу больше заниматься укреплением домов, зная, что это бесполезно.
— Тогда найди другую работу. Бесплатно ты жить у меня не сможешь. Я не люблю паразитов.
— Я как бы к тебе не напрашивался — пришлось мне ему напомнить — но работать буду.
— Кем?
— Да кем попало.
— Хорошо. Будешь помощником садовника, я видел, что мой жилкомитет как раз такого ищет.
— Отлично. Всегда мечтал о такой работе.
Он засмеялся. Потом спрятал лицо в ладонях, и я испугался, что он заплачет.
— Авшалом — как странно было произносить его имя. Кажется, это был первый раз, что я назвал его так.
— Что?
— Я…мне жаль. Что я не такой, как ты себе представлял. Как вы представляли. Я вообще не собирался быть никаким… Черт, я даже не еврей. Не по матери, в смысле. Видишь, я даже извиниться как следует не умею.
— Мне тоже очень жаль. Ты, наверное, много успел прочесть за эти годы, каким должен быть настоящий Машиах.
— Угу. Идеальным лидером, красноречивым, умным, красивым, бородатым.
Он снова засмеялся.
— Что-то в этом роде. А теперь я смотрю на тебя, и…и мне все ещё очень трудно поверить. Но и не верить я уже не могу. Я отослал снимок другу отца. Он обещал дать мне ответ через несколько недель.
— Недель?
— Ну да. Это не скорый процесс.
— А он не будет докапываться, откуда ты такое нашел?
— Скажу, что увидел в интернете — он беззаботно махнул рукой.
Теперь был мой черед смеяться.
После обеда мы вернулись на пляж за вещами, я сложил палатку, и мне стало грустно. Если бы не этот… худосочный панда… я так бы и продолжал жить здесь, не ведая забот.
Потом мы заехали на автозаправку и заполнили полные баки.
Я ехал прямо за ним, упорно сверля взглядом его машину.
Как хотелось повернуть обратно…
Но…назвался груздем — полезай в кузов.
В Иерусалиме было теперь даже холоднее, чем я помнил. Куртка, которую я носил перед тем, как уехать отсюда, уже не спасала. Впрочем, подъехав к дому Лерера, мы сразу же поднялись наверх, в квартиру, и я не успел продрогнуть.
Квартира была просторной, хоть и не новой. Кроме гостиной, я успел заметить ещё две широкие комнаты: хозяйскую спальню, и ещё одну, где мне предстояло гостить. Скорее всего, Лерер переехал сюда после развода — здесь совсем не чувствовалось женской руки. Мебели было мало, две стены гостиной занимали книжные шкафы с религиозными текстами. Мне всегда было интересно, читали ли обладатели этих шкафов хоть малую толику их содержимого. Но я никогда не спрашивал.
Все остальное было обычным. Стол, несколько стульев, уютный большой диван. Не было телевизора, но меня это не удивило. На обеденном столе стоял серебристый лэптоп, рядом — груда макулатуры. Ах да, он же преподаватель. Скорее всего, это были студенческие работы, или его собственное исследование.
По распоряжению Лерера, я быстро разгрузил рюкзак и кинул в стиральную машину все грязное белье. В Эйлате я пользовался платными стиральными машинами, поэтому в основном у меня все было чистым.
Искупался, оделся в теплые штаны, безрукавку и толстовку с капюшоном: в квартире было холодно. Или же это я успел отвыкнуть от местного климата.
За окном было темно, и я со стыдом сообразил, что Лерер убил весь день на меня и на убийственную дорогу до Эйлата и обратно.
Он выглядел совсем уже измождённым, и я решил, что постараюсь хотя бы сегодня облегчить ему жизнь.
— Поужинаешь? Ты ведь даже не обедал.
— Да — он устало пошел к плите, и я вспомнил, что даже огонь не могу разжечь здесь сам*. Чертов кашрут!
(*По законам кашрута, еврей не может есть пищу, приготовленную на огне, разоженном неевреем, за некоторыми исключениями)
— Что поешь?
— Что угодно — пробормотал он. Наверное, ему сейчас хотелось спать куда больше, чем есть.
Я наскоро приготовил макароны с томатным соусом и сыром, и он вяло пожевал.
— Извини, я спать — сказал он наконец, сдаваясь.
— Да конечно — ответил я, сгорая от неловкости. Я ненавидел быть обязанным, ненавидел ставить людей в неудобное положение, терпеть не мог стеснять кого-то. А теперь я делал все это, вместе взятое, человеку, чьего отца, в сути, свёл на тот свет.
— Ложись и ты. Выглядишь не лучшим образом — сказал он устало.
Я услышал, как он умывается и чистит зубы. Выйдя, он побрел сразу в свою спальню, даже не посмотрев в мою сторону.
Я убрал со стола, тоже умылся и отправился в комнату, которую он указал мне ранее.
Скорее всего, это была спальня его сыновей в дни, когда они оставались ночевать у отца: две двухэтажные кровати, шкаф с одеждой и книгами, письменный стол и стулья по бокам. Спартанская обстановка.
Я выключил свет и лег на одну из узких нижних полок. Шум прибоя, к которому я привык за эти несколько недель, не убаюкивал меня сейчас, но я знал, что засну не менее крепко, чем на пустынном эйлатском пляже. А рядом, в соседней комнате, спал сном праведника Авшалом Лерер. И, едва подумав об этом, я наконец уснул.
========== Глава 11 ==========
Глава 11
Проснулись мы оба рано — ведь за день до этого заснули ещё до десяти вечера.
Я открыл глаза, услышав, как Лерер ходит по своей комнате, и лежал, не шевелясь. После почти двух месяцев в Эйлате мне было жарко, душно и чересчур мягко. Хотелось выйти на улицу, вдохнуть холодный ветер.
Авшалом заглянул ко мне.
— Вставай, я слышу, что ты не спишь.
Как он узнал? Я что, храплю во сне?
Я выполз из одеяла и пошел отлить.
Лерер был уже одет, подмышкой у него виднелся пакет с тфилином и талитом. Идёт, значит, отправлять свои религиозные потребности.
— Скоро вернусь — сказал он отрывисто — не уходи никуда.
Неужели до сих пор боится, что опять сбегу?
— Не уйду я. Хотел только спросить: где мне спать, когда твои дети приедут на ночёвку?
— В гостиной.
— А что ты им скажешь про меня? Признаешься, что принимаешь в гостях гоя-бомжа-мессию?
— Давай потом об этом поговорим — он качнул пакетом, показывая, что спешит.
— Ладно.
— Позавтракай — крикнул он уже из подъезда.
— Хорошо.
Я почистил зубы, побрился, сложил чистую одежду из сушилки в рюкзак. Подумал, и даже слегка прибрал комнату.
Попробовал почитать одну из книг на полках, но принялся безудержно зевать. Мда…
Наверное, Лереру было больно смотреть на меня, осознавая, что их всех изрядно наебали. Всю свою жизнь он, как лабораторная крыса, жил в привычном и уютном лабиринте, прекрасно зная, где вход, а где выход. Где лучше повернуть налево, где может ударить током, а где ждёт маленький вкусный кусочек сыра. А теперь… что — теперь? Был ли он вообще — этот лабиринт?
Я бы на его месте отпраздновал это новое понимание большим чизбургером с беконом. По принципу — а вот нате вам. Но у него были другие правила, другие границы. Не мне его судить.
Я услышал, как в замке поворачивается ключ, и поспешно положил книгу обратно на полку.
Авшалом зашёл в гостиную, кинул пакет на стол, посмотрел на меня.
— Завтракал?
— Нет, ждал тебя.
— Зря. Я сейчас еду в университет, у меня вторая пара, поем там. Вернусь к трем часам, и мы поговорим.
— Что насчет работы помощником садовника?