— Я… позже распробую, — сказал он через силу, — Там и видно будет.
Он украдкой подмигнул Муану. Тот, по счастью, условленный сигнал распознал мгновенно.
— Слушай, Щука… Чуть не забыл. Помнишь, я вчера про одного парня спрашивал?
— Это какого? Стиверса?
— Он самый. Мне б с ним парой слов перекинуться. Он еще тут?
— А куда ж денется. Тут он и есть. Только нырнул он.
— Ты мне леску не трави, — Муан немного навис над Щукой, отчего тот стал казаться меньше, чем прежде, — Говорю же, дело к нему есть. Так где?
— Да он с концами нырнул. Где же ему быть? Там. Только брось ты это дело. На дне он. Смекаешь?
Щука кивнул в сторону двери, которую Герти, с отвращением глядевший на балык, только сейчас распознал в стене. Дверь была заложена массивным засовом и казалась даже крепче той, что снаружи притона. А еще Герти заметил, что кивок предназначался не только им. Бугай с лупарой, что нес караул возле входа, заметно насторожился. И это было недобрым знаком.
— Мотыль чертов, — бросил Герти, махнув рукой, — Да и ладно. Пошли, Муан, рыбки отведаем.
Место он занял с определенным расчетом, неподалеку от стойки, но наособицу от прочих столов. Поднос с куском балыка казался тяжелым, как чугунная сковорода. Неся его, Герти старался дышать через рот.
Они уселись за стол, намеренно сев так, чтоб Щука не видел их лиц.
— Дело скверное, — сказал Муан, убедившись в том, что они могут общаться без свидетелей, — Если этот ваш Стиверс совсем нырнул… Считайте, все. Такие уже не всплывают. С концами, ясно?
— Да хоть в помойную яму нырнул! Он мне нужен.
— Толку с него? Он уже, наверно, и говорить не может. Так что про деньги вы забыть можете…
— А вот это как раз мне безразлично. Говорит он или нет, а сделать нам надо так, чтоб Стиверс ушел с нами.
Муан уставился на Герти через стол. На челюстях его выступили желваки.
— Глупые шутки, мистра. Плохие шутки.
— Никаких шуток. Этот Стиверс нынче ночью должен пойти с нами.
— Да он и ходить не может наверняка!
— Не может ходить, так понесем. Хоть бы и через весь Скрэпси.
— Вот еще! Мне голова собственная не надоела, мистра! Уговор был о том, что вы его найдете и поговорите. Все. В таких делах я вам не помощник.
— Муан! Это очень серьезное дело… — начал было Герти, — И я надеюсь на твою помощь.
— Нет уж, мистра. Это без меня.
Муан держался с непоколебимой уверенностью, как для прожженного головореза, каким, несомненно, являлся. Это несколько озадачило Герти. Он ожидал сопротивления, но не столь серьезного. Внутренне он даже полагал, что Муан легко вспомнит свои навыки. Хотел он того или нет, этот полли был прирожденным хищником родом из Скрэпси, а природа всегда берет свое…
— Два соверена, — прошептал Герти.
— Нет!
— Три!
— Даже не предлагайте, мистра!
Кажется, Муан собирался упорствовать дольше, чем предполагал план. Времени же было не так и много. Что ж, имелся и запасной вариант, который должен был оказаться куда действеннее, чем все деньги мира.
Герти сделал глубокий вдох.
— Муан, я работаю на Канцелярию.
Полинезиец напрягся, будто ему на хребет взгромоздили гранитный валун.
— Канцер? Врете, — вырвалось у него.
— Не вру. Я работаю на Канцелярию. И этот Стиверс нам нужен. Ясно?
— Так вы из секретарских крыс, значит? Вакатара! Тэ тама а тэ кури! — в злости Муан быстро позабыл английский, извергая из себя целые вереницы забористых ругательств на неизвестном Герти родном языке, — Упоко паукена! А я как дурак… Вайкура!
— Тише! Тише!
— По «дорожке», значит, вели?![96]
— Тише, прошу. Если вскроемся, тот парень нас обоих на корм опарышам пустит. Тихо, говорю.
Муан тяжело дышал. Взгляд его сделался недобрым, и Герти порадовался тому, что их разделяет стол. Но даже стол не был бы достаточно серьезной преградой, если бы Муан вознамерился решить вопрос так, как подсказывали ему инстинкты его диких предков. И о подобном развитии событий лучше было пока не думать.
Муан молчал. Молчание это показалось Герти тягостным, точно пауза перед расстрелом. Он прекрасно понимал, что сейчас все зависит от Муана. Крикни тот, что Герти — канцелярская крыса, Щука не будет медлить. И тот здоровяк, что с ружьем, тоже не будет. Рыбой не шутят. Одно движение, один взгляд — и пойдет полковник Уизерс на дно кормить самых всамделишных рыб.
Герти мысленно отвесил себе оплеуху.
«Ты идиот, Гилберт Уинтерблоссом. Ты вообразил себя охотником, а между тем сам оказался в настоящей мышеловке. Вокруг тебя сброд и самые настоящие убийцы. Ты сам ими себя окружил. А человек, от воли которого зависит твоя судьба, головорез! Влез в сущую авантюру! Не иначе, характер названного родственника, полковника Уизерса, сыграл свою роль…»
— Муан, нам надо сделать это сейчас, — торопливо заговорил Герти, — Именно для этого мы здесь. Но не беспокойся, я уже все продумал. Все, слышишь? Итак, смотри. Сейчас мы медленно возвращаемся к стойке. Делаем вид, что нам не понравилась рыба. И я тихонько сую этому Щуке револьвер под ребра. Смекаешь? Он открывает нам дверь. Очень осторожно открывает, конечно. Мы же не хотим тревожить того идиота с ружьем?.. Итак, мы идем к Стиверсу. Думаю, он недалеко. Лежит, бесчувственный, где-то в соседней комнате или в погребе. Мы берем его…
— Берем?!
— Аэ. Да. Если что, ты будешь его нести, Муан. Выходим. Тут есть опасность. Щука может поднять тревогу, особенно, когда мы будем на пороге. Но мы же не хотим, чтоб нас рубанули дробью, так? Поэтому, когда мы будем возвращаться, ты его… кхм… аккуратно пристроишь.
— Я что?
— Пристроишь, — Герти пожалел о том, что его представления об уличном сленге зияют ощутимыми пробелами, — Щелкнешь. Ну, треснешь. Аккуратно. Без убийства. Ну, знаешь, просто по лбу и…
— Мистра, — Муан обхватил большую голову руками, — лучше бы я продолжал работать швейцаром в «Полевом клевере». Этот план очень… вайранги.
— Что еще значит «вайранги»?
— Глупый. Очень глупый план.
— Это еще почему?
— Во-первых, Стиверс нырнул.
— Уж слышал. Плевать. Вынесем, как бревно.
— Во-вторых, — Муан перевел дыхание, — Я не смогу пристроить. И щелкнуть. И треснуть.
— Почему?
Муан тяжело вздохнул.
— Мистра, я же говорил вам. Я говорил! Мои табу. У меня много табу.
— К дьяволу табу. Только не этой ночью! Что они мешают тебе делать? Бить человека? — Герти приглушенно рассмеялся.
— Аэ, мистра, — Муан был очень серьезен, — Табу запрещает мне бить человека.
Герти поймал себя на мысли, что беззвучно открывает и закрывает рот. Как пускающая пузыри рыба.
— Стой… — пробормотал он, теряясь, — Как это… Что… Ты не можешь ударить человека?
— Не могу. Табу. Запрет.
— Что за вздор!
— Никак не могу, мистра. Я не нарушаю табу.
— Но ты же из Скрэпси!
— Что ж с того?
— И никогда не бил человека?
— Ни разу в жизни, — торжественно заявил Муан, обращая глаза ввысь, — Табу — это святое для нас. Нельзя нарушать. Духи разгневаются.
— Но как?! Как ты тогда смог выжить в этой дыре?
— Не обязательно уметь бить людей, мистра, чтоб выжить в Скрэпси, — сказал Муан поучительно, — Я горжусь тем, что чту табу. И мне не приходилось испытывать соблазн. Ни разу в жизни меня не пытались ударить или ограбить.
— Понимаю, отчего, с такой-то физиономией… Так, хорошо… Ладно… — мысли Герти разлетелись пригоршней разноцветных светлячков, — Но ты!.. Ты же силен, как бык!
— Много работал в юности. Валил деревья, тянул повозки. Говорил же, у меня было много ремесел. Но честных. Я стал силен, но никогда не использовал силу для того, чтоб причинить кому-то вред.
— Это смешно! Да взгляни на себя в зеркало! У тебя лицо человека, который способен загрызть родного брата!
— Иногда и лягушка снаружи в леопарда красится, — буркнул Муан недовольно, — Я думал, белые люди умнее, не судят по внешности. Ну лицо у меня с рождения такое, так что ж с того? Лицо и только-то. Просто, видя меня, никто не хочет драться или грабить. Природа такая у меня, мистра.
— И ты будешь говорить, что никогда не был в драке?
— Ни единого разу за всю жизнь.
— Ну конечно! А нос у тебя чего переломанный? А?
Муан потупился.
— Я уже говорил вам, неудачная была игра.
— Ах, игра? — саркастично уточнил Герти, — В шахматы, да?
— Именно так, мистра. Поскользнулся, когда играл. И сломал нос о чертову доску.
Герти расхохотался колючим нервным смехом. Щука мгновенно полоснул по нему острым взглядом. Достаточно острым, чтоб рассечь его тело, как мягкий балык. Парень с ружьем у входа лишь передернул плечами. Едоки и вовсе ничего не заметили.
«Так, спокойно, — приказал себе Герти, — Отдышись. Заставь мозги снова варить».
Герти некоторое время молчал, стараясь размеренно дышать. Муан в немом раздражении царапал столешницу ногтем. Балык лежал на своем блюде и безучастно глядел на них розовым мутным глазом.
— Тихо. Ладно. А как на счет немного придушить? Чуть-чуть, просто чтоб он отрубился? Ты не будешь никого бить, так что это не драка получается.
— Нельзя, мистра. Тоже табу.
— Хорошо. Заломай ему руки. Это-то сможешь?
— Не смогу. И это табу.
— Господи Боже! Да сколько у тебя табу, Муан?
Муан на секунду прикрыл глаза.
— Четыреста сорок восемь, мистра.
— Сколько?! — вырвалось у Герти.
— Четыреста сорок восемь, — повторил полли хмуро, — Я же говорил, мой отец не был дружен с шаманом. А мой отец был по-нашему рангатира, то есть вождь. Они крупно не ладили. Политика. Мне от этого перепало больше всех. Если вас еще интересует, я не могу лягаться, царапаться, кусаться и сбивать с ног. Все табу.
Герти заставил злость пропасть из своего голоса. Но вот с язвительностью он справиться не мог.
— Превосходно, Муан. У тебя еще есть какие-нибудь табу, о которых мне следует знать в данный момент?
— Ну… Я не могу пить из стакана с латунным подстаканником. Не могу пасовать, если кто-то сходил с треф. Не могу звонить в дверь по средам, если накануне был дождь. Не могу дарить цветов рыжим. Не могу…
— Хватит. Довольно. Ладно, допустим, что так. Мы не станем… э-э-э… ничего такого делать со Щукой. Не будем дарить ему цветов и не станем играть с ним в карты. Просто свяжем его. Это же ты можешь? Не бить. Просто связать. Мы пригрозим ему оружием и…
— Извините, мистра. Табу. Я не могу угрожать людям оружием.
— Брось! Уж в этот раз ты лжешь! Ты ведь припас с собой оружие, как я и просил. Значит, я достану револьвер, а ты свой кастет или нож, и мы…
— Я не брал оружия.
— Но ты же сказал…
— Инструмент, мистра. Вы сказали, взять с собой инструмент, которым я владею лучше всего. Я точно помню. Именно так вы и сказали.
— Ах, так… И что же ты взял?
— Мабу[97]. Вот.
Муан, повозившись в своем мешке, извлек на поверхность подобие грубой флейты с широким раструбом. Герти окинул это нелепое приспособление взглядом. Оно не годилось даже для того, чтоб проломить голову курице.
— Это…
— Это инструмент, которым я владею лучше всего, — с готовностью сказал Муан, — В нашем племени я считался не самым плохим музыкантом. Хотя у меня есть табу на игру после полуночи и…
Герти захотелось вырвать у себя клок волос. Ситуация оборачивалась абсурдом. Быть в шаге от Стиверса, желанной награды, и оказаться столь беспомощным… Проклятый дикарь! И как его угораздило клюнуть на это! Шахматы! Мабу! Это походило на утонченное издевательство. Но Муан был предельно серьезен. И даже торжественен.
«Так, спокойно, — приказал себе Герти, силясь не рассмеяться, — Ты в беде, Гилберт Уинтерблоссом. Ты сам сюда себя загнал, но делать нечего. Будь смелее. Придется использовать те фигуры, что есть в распоряжении. Интересно, так же ты хорош в шахматах, как Муан?.. Забудь. Думай о том, что делать дальше. Твой тщательно проработанный план летит в тартарары. Твой козырь оказался дутым, а больше у тебя ничего нет. Если, конечно, не считать смекалки и револьвера. Так что думай».
Проще всего было выйти наружу. Поблагодарить Щуку за угощение и выбраться из этой помойной ямы. Из Скрэпси. Вернуться в меблированные комнаты и… «И что, мистер Уинтерблоссом? — осведомился незнакомый, но крайне неприятный голос, — Стиверс нырнул, что бы это ни значило. Судя по всему, ему осталось недолго. Нет Стиверса — нет дела Бангорской Гиены. Нет дела — нет будущего».
Герти заскрежетал зубами. Он не сможет протянуть на острове еще месяц. Могильщики Канцелярии гораздо раньше щелкнут его, как орех. Орех, который только снаружи кажется таким прочным. Щелк — и все. Мистер Шарпер не простит обмана. И на лондонскую тюрьму можно не рассчитывать. Он погибнет где-то в застенках Канцелярии.
«Значит, действуй, рыбоед! — вновь раздался неприятный голос, который по всем признакам был его собственным, Гилберта Уинтерблоссома, внутренним голосом, только куда более решительным, — Думать ты уже пытался, и сам видишь, что вышло. Действуй. Как действовал бы на твоем месте полковник Уизерс, гроза Тихого океана, авантюрист и психопат! Только это может тебя спасти. Решительное действие. Опрометчивость и целеустремленность. Риск и отвага. Благородное безумие белого охотника. То, что вело обреченную экспедицию Кортеса и вылазку Писарро. То, что приказывает двигаться вперед даже тогда, когда кажется, что очутился на пороге девятого круга ада».
Герти набрал побольше воздуха в грудь, пытаясь сконцентрироваться на этом голосе.
Действовать, как полковник Уизерс. Представлять, что любая преграда не более, чем вызов. А опасность — развлечение. Быть дерзким. Наглым. Решительным. Судьба любит самоуверенных дураков, именно для них она прячет в своих сундуках настоящие богатства. Дураки всегда выживают. Бросаются в авантюры, в которые не полез бы ни один здравомыслящий человек. С десятком аркебузиров подчиняют себе страны, не задумываясь о том, что шансов не было. С сотней наемников делаются властителями континентов. Не понимая, что нет даже вероятности вернуться живым.
Ради собственной жизни, он должен быть таким же, хотя бы ненадолго. Впервые в жизни устремится в авантюры, ходы которой не только не прописаны, но и неизвестны. Идти следами неукротимого полковника.
Герти открыл глаза. Он знал, что нужно делать.
— Спрячь свою трубу, — сказал он Муану решительно, — Сейчас не до нее. Будем действовать.
— Это мабу.
— Неважно. Идем к двери.
— Уходим?
— К двери, да не к той. А к той, что за стойкой. Двигаемся вперед. План прежний. Я сую Щуке револьвер. Тихонько. Он открывает нам дверь. Вместе идем за Стиверсом. И плевать, в каком он виде. Потом ты связываешь Щуку. На это табу нет?
— Нет, — улыбнулся Муан, — есть табу на вязание, но, насколько я понимаю, связывание это…
— Отлично. Связываем этого мерзавца и оставляем за дверью. Стиверс у тебя на плече. Выходим отсюда. Делаем вид, что тащим нашего приятеля домой. Это понятно? Или у тебя есть табу на то, чтоб тащить приятеля?
— Нет, мистра. Есть табу на то, чтоб тащить пони или сыр…
Герти сжал в кармане рукоять револьвера. Она казалась холодной и скользкой, как вынутая с ледника сельдь.
— Тогда пошли.
???
Щука не успел удивиться. Прикрывшись подносом с балыком, Герти направил оружие ему в живот. Адреналин щипал нервы, как пальцы юной арфистки щиплют тонкие струны. В этот миг бездумной смелости посторонние мысли выпорхнули из головы, оставив одну и самую важную.
— Стоять. Не пикни. Один звук, и я нафарширую тебя свинцом быстрее, чем иудеи фаршируют форель перцем.
Щука замер, сжимая в руках тряпку, которой убирал рыбный рассол. Герти не сомневался в том, что эту мутную жижу после них подадут другим посетителям.
— Да ты, видать, живоглот, а?
— Только дернись. Попробуй.
Щука не хотел дергаться. В отличие от рыбы, которая долго бьется, вынутая из воды, он мгновенно обмяк. Даже блеск металлических зубов сделался как будто более тусклым. Герти держал его на мушке, касаясь гладкого плавничка спускового крючка указательным пальцем. Щука отложил мокрую, пропитанную коричневой жижей, тряпку.