— Если… кхм… Если у меня есть жалоба на работу «Лихтбрингта», к кому я могу обратиться?
Техник помедлил с ответом лишь самую малость.
— На вашем месте, я бы обратился ко второму заместителю мистеру Беллигейлу. Он большой специалист по «Лихтбрингту». Когда-то он помогал профессору Нейману его монтировать и настраивать.
Ничего более не говоря, техник исчез за дверью, оставив Герти наедине со своими мыслями. Мысли его сейчас были подобны забракованным мемокартам, над которыми на славу потрудился компостер. Множество отверстий, и все бесполезны.
Терминал насмешливо блестел медью на своем обычном месте. Сейчас он казался Герти уродливым, как старая гаргулья на парапете.
Без сомнения, «Лихтбрингт» издевается над ним. Сперва насильно напялил на него чужую личину, теперь откровенно насмехается, подсовывая какую-то ерунду вместо нужного ему дела.
— Шкаф с болтами! — Герти в приступе злости схватил с полки том с инструкциями по составлению машинных команд и занес его над ни в чем не повинным терминалом, намереваясь обрушить на рифленый корпус, — Проклятая жестянка! Смеешься ты надо мной, что ли?
Терминал вдруг выпустил две шипящие струи пара, вынудив Герти отскочить в сторону. Шипение было насмешливым и откровенно презрительным. «Слабак ты, Уинтерблоссом, — слышалось в нем, — Не твоему умишке состязаться с самой сложной машиной на свете!».
Герти швырнул книгу следом за мемокартами в корзину для бумаг и заходил по кабинету взад-вперед.
Ему кровь из носу надо было раздобыть дело Бангорской Гиены. И незамедлительно, пока крысы Шарпера, преследующие его, не впились своими крохотными острыми зубами ему в пятки. На миг Герти даже показалось, что он слышит за спиной шуршание множества мягких лапок. Игра воображения, конечно, кабинет полковника Уизерса, как и прежде, был пуст. Кроме самого Герти в нем находился лишь машинный терминал, но уж он, конечно, подобных звуков производить не мог. Герти вздохнул, вертя в руках бесполезную мемокарту с запросом.
Ему надо обратиться к мистеру Беллигейлу. При одной лишь мысли об этом по спине прошел неприятный, как от сквозняка, холодок. Герти совершенно не выносил общества второго заместителя, взгляда его бесцветных равнодушных и в то же время пронизывающих глаз. Его глухого, как у всех служащих Канцелярии, похоронного костюма. И всего прочего, что относилось к мистеру Беллигейлу. Из всех крыс Канцелярии мистер Беллигейл, пожалуй, был наиболее пугающей и зловещей. Хладнокровный мертвец в неизменном черном костюме, обладающий способностью особенным образом улыбаться. Как улыбается задумчиво гробовщик, вперившись взглядом в фигуру, уже готовую примерить его товар.
Только не мистер Беллигейл!
Герти стиснул зубы. А что еще остается, позвольте спросить? Ему нужны материалы дела Уинтреблоссома. Его собственного дела. Все оригиналы хранятся в архиве могущественного и упрямого «Лихтбрингта». Если он хочет уничтожить или подменить часть из них, остается лишь заставить проклятую машину выполнить его волю. А значит, ему нужен мистер Беллигейл.
Не в силах принять решение, Герти положил руку на телефонный аппарат. Быть может, есть и другой путь, которого он пока не видит… Надо все хорошенько обдумать. Наверняка есть способ все провернуть, не общаясь с мистером Беллигейлом. Должен быть. Думай, Уинтреблоссом, думай, старое ты пугало, безмозглая жестянка…
Звонок телефона раздался столь внезапно, что Герти от неожиданности едва не сорвал аппарат со стены. Вот до чего нервозность доводит, мистер Уинтерблоссом… Потребовалось несколько секунд, чтоб перевести дыхание, улыбнуться самому себе и снять эбонитовый наушник немного подрагивающей рукой.
— Полковник Уизерс, — произнес он в микрофон твердым, хорошо поставленным голосом, — Слушаю.
Некоторое время трубка молчала, потрескивая. А потом чей-то голос, глухой и равнодушный, произнес:
— Господин полковник, вас немедленно просит зайти к нему второй заместитель секретаря Канцелярии, мистер Беллигейл.
Не слушая ответа, голос пропал, как обрубленный. В трубке осталась лишь шуршащая колючая тишина, которая внезапно показалась Герти самым противным звуком на свете.
Осторожно повесив ее на прежнее место, Герти попытался улыбнуться вновь. Но другой Гилберт Уинтерблоссом, отражавшийся в полированном черном эбоните, лишь беспомощно дернул губами, как подсеченная рыба.
???
Мистер Беллигейл, второй заместитель секретаря Канцелярии, писал.
Как у всех пишущих, особенно по роду службы, лицо у него было строгим и сосредоточенным. Но Герти знал, что даже в тот миг, когда господин второй заместитель оторвется от своей работы, лицо его ничуть не переменится. У господина второго заместителя имелось лишь одно выражение лица на все случаи жизни, как и костюм, столь строгий и черный, что выглядел неуместным в любом окружении, кроме кладбищенского. Стальное перо в руке господина второго заместителя скрипело тревожно и громко, напоминая царапанье насекомого, запертого в спичечном коробке.
— Обождите, — сказал господин второй заместитель, не поднимая головы.
Герти принялся ждать.
Ожидание в этом кабинете само по себе могло сойти за пытку. Возможно, из-за того, что сам кабинет чрезвычайно мало походил на помещение, предназначенное для человеческого существа, скорее, на футляр для сложного механизма. Тесное пространство и голые стены скверно действовали на нервы, а обстановка казалась столь пустой и выхолощенной, будто ее создавал не человек, а существо иного биологического вида, попытавшееся смоделировать обычное человеческое убранство, но не обладающее ни знанием предмета, ни фантазией.
Все здесь было безлико, строго и аккуратно, как никогда не бывает в обычном кабинете. Ни клочка бумаги на столе, ни единой лежащей отдельно скрепки. Здесь не было даже пыли. Герти готов был поклясться, что всякая пылинка, зародившаяся здесь или занесенная извне случайным посетителем, разлагалась на атомы еще прежде, чем достигала пола. Атмосфера стерильной сухости была такова, что даже вода в тяжелом графине не воспринималась как жидкость, годящаяся для утоления жажды, скорее, как прозрачный стерильный раствор неизвестного вещества.
Кабинет не знал снисхождения к посетителям и их представлению о комфорте. Здесь не имелось картин или панно или статуэток или еще чего бы то ни было из числа тех нехитрых предметов, которыми скучающие клерки имеют обыкновение скрашивать свои казенные кельи. Собственно говоря, здесь не было даже окон. Лишь безликие шкафы, полнящиеся одинаковыми кожаными переплетами, письменный стол с набором принадлежностей да терминал «Лихтбрингта», кажется, чуть более современный и сложный, чем у самого Герти.
Мистер Беллигейл поставил точку. Он сделал это так резко и энергично, будто в руке у него было не перо, а рапира, острие которой он вонзил в живот зазевавшегося противника.
— Полковник?
Второй заместитель поднял глаза на посетителя. Герти выдавил приветственную улыбку. Взгляд мистера Беллигейла отчего-то напомнил ему нечто давно забытое, из другой жизни. Спустя несколько секунд Герти уже вспомнил, что. Стальные щипцы XVII-го века для извлечения пуль, виденные им когда-то в лондонском музее. Взгляд мистер Беллигейла не выражал ни гнева, ни раздражения. Собственно говоря, он ничего не выражал. Но Герти вдруг ощутил прикосновение потертого холодного железа к собственной груди.
Герти постарался издать смешок. Добродушный смешок уверенного в себе человека, чья совесть кристально чиста.
— Прибыл по вашему вызову, — под взглядом Беллигейла Герти ощутил, как сами собой слабеют мимические мышцы лица, растянувшие было заранее приготовленную улыбку, — Что-то произошло?
— Произошло, — на лице Беллигейла серебрился отсвет от пенсне, но даже он не мог заставить его мертвенную кожу выглядеть более живой, — Два часа назад. В Коппертауне.
— Авария? — мгновенно насторожился Герти.
— Седьмая за этот месяц. И, похоже, самая крупная из всех. Взрыв в гальванизирующем цеху. Корпус фабрики наполовину разворотило. Четырнадцать погибших. И Бог знает, сколько еще под завалом.
— Ужасно, — с чувством сказал Герти.
— Ужасно неприятно, — от того, как произнес это мистер Беллигейл, у Герти заныли корни зубов, как от глотка ледяной воды, — Одни только прямые убытки встанут городу по меньшей мере в сто двадцать тысяч фунтов. Не считая того, какой это удар по индустриальным показателям. Я отрядил в Коппертаун трех своих лучших клерков, но считаю, что подобный случай заслуживает самого пристального внимания. Мистер Шарпер считает, что у вас прирожденный нюх, полковник. Если так, настало время проверить его. Вы будете руководить расследованием аварии от лица Канцелярии.
Герти живо вообразил себя, ползающего по руинам среди чада, дыма и облаков пыли, в обществе молчаливых канцелярских крыс и размозженных, изломанных тел. Перспектива представилась ему столь неприятной, что даже кабинет мистера Беллигейла на миг представился почти уютным.
— Кхм. Дело в том, что промышленные происшествия не вполне моя ниша работы. Все эти заводы, станки, цеха… Признаться, я мало что смыслю в заводской работе. Едва ли имеет смысл…
— Вам и не понадобится разбираться в технических нюансах, полковник. Вы будете расследовать не промышленное происшествие.
— Что же тогда?
— Вы будете расследовать диверсию.
Последнее слово мистер Беллигейл произнес не громче прочих, но от него отчего-то пошла рябью вода в графине. Подобная же рябь прошла по всему телу Герти, от враз онемевших коленок до затылка.
— П-простите?
— Диверсию, — повторил мистер Беллигейл с жутковатым спокойствием, — Потому что мы имеем дело не с аварией. Кто-то осмелел настолько, что решил подорвать промышленные мощности Коппертауна. Кто-то потратил много сил, чтобы нанести нам удар. И Канцелярия не станет закрывать на него глаза. Нет, полковник, не станет.
— Но кому?..
— Могу лишь догадываться. Работал, судя по всему, профессионал. Или, что вероятнее, группа профессионалов. Вы удивитесь, но остров в последнее время часто становился объектом самого пристального наблюдения со стороны самых разных лиц. Мы с вами, может, и находимся на краю мира, да только не за углом. Когда в Европе делят пирог, не забывают и про крошки. А Новый Бангор это очень жирная и лакомая крошка для многих наших… европейских партнеров. И не только.
— Германцы? — отчего-то шепотом предположил Герти.
Мистер Беллигейл неохотно кивнул.
— Возможно. Их резидентура в Полинезии всегда была весьма активна. Черт возьми, город давно уже наводнен их наблюдателями и промышленными шпионами. Видимо, они созрели для большего. Впрочем, это могут быть и французские агенты. После семьдесят первого года[112] лягушатники не раз пытались запустить руки в Полинезию и обосноваться на островах. Не удивлюсь, если они решили подорвать промышленную мощь Нового Бангора. В любом случае, вы выявите виновных и доставите их в Канцелярию.
— Но, быть может, это все-таки обычная авария? — вяло запротестовал Герти, — На заводах подобное иногда случается. Даже на столь современных, как заводы Коппертауна. Знаете, какое-нибудь нелепое и трагическое стечение обстоятельств…
При одной мысли о том, что ему придется выслеживать германских шпионов, желудок Герти наполнился мелкой ледяной крошкой вроде той, в которой мясники держат свой товар. Герти никогда не доводилось встречаться с настоящими шпионами, но, благодаря лондонским периодическим изданиям вроде «Панча»[113], он успел составить о них некоторое представление.
Это были хмурые и неулыбчивые джентльмены с усами в виде аккуратной щеточки и колючим немецким акцентом. В любую погоду они были облачены в глухие бесцветные плащи, а лицо прикрывали полями стетсоновской шляпы. У всякого уважающего себя шпиона в потайных карманах обязательно имелся стилет крупповской стали, револьвер и ампулы со смертоносным ядом. И, насколько помнил Герти, весь этот арсенал они применяли не задумываясь и не терзая себя излишними рассуждениями. Если где-то в Новом Бангоре затаилась целая германская шпионская сеть, причем столь могущественная и решительная, что способна бросить вызов самой Канцелярии, остров делается еще более неуютным местом, чем ему думалось изначально.
— Это не авария, здесь нет никакого стечения обстоятельств, — мистер Беллигейл был непреклонен, — Немедленно после аварии я запросил у «Асмодея» детальный отчет по всем операциям за последние сутки. Никаких отклонений от производственного плана. Все цеха и конвейеры работали строго по заданному графику. Ошибка со стороны управления полностью исключена. А значит…
Герти ощутил глухое отчаянье от этого весомого канцелярского «значит», безошибочно уловив его смысл. Браться за подобное дело было сущим безумием. Особенно сейчас, когда он почти вплотную подобрался к «делу Уинтерблоссома», то и дело ускользавшему от него подобно призраку. Охота за шпионами в планы Герти на ближайшее будущее не входила.
— А может, это и не германцы, — заметил мистер Беллигейл задумчиво, разглядывая через пенсне свои идеально подстриженные ногти, — Может, это полли. Местные борцы против британского протектората. Они необразованны, но среди них встречаются радикалы, готовые бросить вызов британской короне и открыть войну за независимость Полинезии. Мне приходилось сталкиваться с такими. Между прочим, интересные люди. Нехватку теории они восполняют энтузиазмом и хорошим знанием человеческой природы. Как-то раз они похитили заместителя британского консула. Разрезали его на части какими-то специальными бамбуковыми ножами, да так, что бедняга еще двое суток трепыхался, как выпотрошенный карась. Возможно, они решили перейти к более прогрессивным средствам борьбы. Да, пожалуй не стоит сбрасывать их со счетов.
— Минутку, господин заместитель… — Герти облизнул пересохшие губы, — Я хотел уточнить. Вы все-таки уверены, что речь идет о диверсии?
Мистер Беллигейл взглянул на него с удивлением.
— Хотел бы ошибаться, но не могу себе этого позволить. Мы имеем дело с диверсантами и саботажниками, полковник. Но я уверен, что вы справитесь. Вам ведь не впервой сталкиваться с подобным.
— Я хотел сказать, можем ли мы с полной уверенностью полагать, что в Коппертауне произошла диверсия? Взрыв на заводе вполне мог быть роковым стечением обстоятельств. Такое часто случается на заводах, по-моему.
— Исключено, — твердо ответил мистер Беллигейл, — Я уже сказал вам, что «Асмодей» отправил мне подробный отчет. Он действовал строго по своему плану, не отклоняясь ни на дюйм.
— Значит, все наши выводы опираются на свидетельские показатели «Асмодея»?
— Которым я склонен абсолютно доверять.
— Но разве не опрометчиво строить политику Канцелярии, исходя из показаний какой-то машины? — Герти ощутил себя так, словно забрасывает удочку в пруд, кишащий аллигаторами.
Мистер Беллигейл взглянул на Герти своим равнодушным акульим взглядом, который не делался мягче даже проходя через линзы пенсне. Обладать подобным взглядом может только человек, лишенный души, по собственной воле превративший себя в оружие, в бездушную вещь, в канцелярский инструмент.
— «Лихтбрингт» не просто машина, полковник. Это самая совершенная и надежная счислительная машина в мире. И она не ошибается.
«Они все здесь рехнулись, — тоскливо подумал Герти, ерзая на стуле для посетителей, — От Шарпера до последнего клерка. Верят своей проклятой механической игрушке как оракулу. Какое-то неистовое поклонение, ей-богу… Не удивлюсь, если через пару лет им придет в голову возлагать счетной машине жертвы. А что, очень миленькая будет картина. Быть может, я когда-нибудь прочитаю об этом в „Таймс“…»
— Все ошибаются, — заметил он вслух, стараясь держаться доброжелательно и открыто под вдавливающим в кресло серым взглядом второго заместителя, — Говорят, даже Моцарт, исполняя свои симфонии на рояле, бывало, ошибался. Попросту случайно нажимал одну клавишу вместо другой. Что уж говорить о таком сложном аппарате, как ваш «Лихтбрингт»? Предположим, отошел у него где-то провод или, скажем, заело шарнир…