У Герти было время поразмыслить об этом, когда он пришел в себя. И теперь он знал наверняка, какая именно находка стала смертельной для Сатаны.
Душа. Его, Гилберта Натаниэля Уинтерблоссома, бессмертная и чистая душа.
Вторгаясь в обитель Канцелярии, Сатана предполагал найти здесь именно то, чем Канцелярия и казалась внешне. Сборище хищных вечно-голодных крыс, что-то вроде его собственного сатанинского отродья. В мрачных стенах Канцелярии он попросту не предполагал обнаружить что-то светлое и чистое, не тронутое скверной. И сам оказался ослеплен.
Прикоснувшись к помыслам Герти, он точно обжегся. Вместо хищной канцелярской крысы или хладнокровного конкистадора полковника Уизерса он обнаружил нечто иное. Душу Гилберта Уинтерблоссома, праведного и чистого человека, который оказался на острове лишь по недоразумению. Это было сродни керосиновой лампе, по неосторожности взорвавшейся в руке.
Возможно, будь Сатана на тот момент сильнее, он бы выдержал подобный удар. Но он только ступил в новый для него мир, полный восхитительных лакомств, и не успел набраться истинной силой. Оттого маленькая искра по имени Гилберт Уинтерблоссом прожгла его до самого черного сердца, швырнув обратно в клокочущую адскую бездну.
— Кто это? — спросил Герти с вежливой улыбкой, но безо всякого интереса.
Он знал, кто спас их всех. Но не собирался говорить об этом мистеру Беллигейлу. Некоторые знание полагается хранить в себе, как драгоценные сосуды, не доверяя посторонним. Это знание навеки останется с ним, его никогда не коснутся ледяные крысиные лапы Канцелярии, обращающие в прах все, чем завладевают. Возможно, днем раньше он не стал бы скрывать правду от своего непосредственного начальника. Но тот Герти, что сидел в кабинете мистера Беллигейла сегодня, был совсем другим человеком.
Свет искры, разорвавшей дьявольские покровы, не иссяк бесследно. Он успел озарить того, кто прежде именовал себя Гилбертом Уинтерблоссомом, необратимо изменив его внутреннее устройство и вылепив из него совершенно другую сущность. Точнее, как он понял с облегчением, сущность эта всегда была неизменной, озарение лишь сорвало с нее налет грязи и ила, которым она обросла за долгие годы пребывания среди греха. Так человек, заходя в дом, стряхивает со своих подошв пласты уличной грязи.
Осознание этого преображения наполняло Герти ощущением истого и ликующего благоговения.
Двадцать два года он, не задумываясь, губил свою душу. Пил, ел, предавался бессмысленным развлечениям и праздности, играл на бильярде, курил, не выказывал должного уважения ко старшим, не каждую неделю посещал церковь…
Все это время он даже не догадывался, что в его груди хранится драгоценность подобного рода, один лишь отблеск которой способен заставить самого Дьявола сбежать без оглядки в ад. Сейчас это казалось ему едва ли не святотатством.
Он переменится. Свет собственной души позволил Герти увидеть себя заново. Себя, и свою жизнь. В этом свете Герти видел и свое будущее, столь ясно, будто глядел на него в превосходный «цейсовский» бинокль.
Ради того, чтоб сберечь чистоту своей души, он переменится. Теперь, когда он знает, чего она стоит, он не позволит чернить ее недостойными помыслами и грехами. Прежде всего, прочь азартные игры и выпивку. Отныне он не позволит себе даже кружки пива в жаркий день, а от разносчиков лотерейных билетов будет бежать, как от грабителей. Он перестанет читать газеты, прославляющие праздный образ жизни и не будящие у читателя мыслей о его бессмертной душе. Он раз и навсегда перестанет сквернословить, спокойно и мужественно снося все удары судьбы, покоряя ее собственным смирением. Он всегда будет давать в ресторанах щедрые чаевые… Впрочем, про рестораны тоже придется забыть. Отныне едой его будет служить простая и постная пища, не возбуждающая греха чревоугодия и гордыни.
Его новая жизнь в Новом Бангоре будет иной.
Пресная корка хлеба станет для него слаще, чем самое лакомое пирожное. Жесткая рогожа, на которой он будет отныне спать, покажется ему мягче дюжины матрацев. Все свое жалование он станет раздавать неимущим, одновременно спасая их душу возвышенными беседами о происках Сатаны и необходимости сберегать ясный первозданный свет собственной души. Возможно, он даже учредит стипендию для одаренных студентов или трудолюбивых швеек.
Он слишком много времени провел, поддавшись всем мыслимым соблазнам. Он заботился исключительно о себе и собственном благополучии. Едва лишь оказавшись в Новом Бангоре, он тяготился своим положением, не понимая, что остров, быть может, предначертан стать его, Гилберта Уинтерблоссома, личным Левиафаном, в чреве которого его ждет величайшее в жизни озарение. Явленное небом чудо. Свет прежде невиданного.
Но теперь, когда он, пусть и случайно, увидел свет, все переменится. В этом свете он видел свой новый путь, ясно и отчетливо. С этого дня полковник Уизерс, меркантильный и поверхностный тип, окончательно уйдет в тень. На смену ему придет Гилберт Натаниэль Уинтерблоссом, почтенный филантроп, меценат и спаситель человеческих душ.
Озаренный этим новым светом, бьющим, казалось, из его собственной груди, Герти смиренно улыбался, почти не слушая мистера Беллигейла. Он был настолько умиротворен и спокоен, что казался сам себе зависшей в воздухе снежинкой идеально-симметричной формы.
Мистер Беллигейл, по всей видимости, отнес рассеянность Герти на счет слабости, потому что ободряюще потрепал по плечу.
— Клянусь, никогда не угадаете того смельчака, что спас всех нас.
— Откуда вы узнали, кто он? — настороженно спросил Герти.
— Не далее, как два часа назад я получил технический отчет. Там все изложено лаконично и ясно.
Несмотря на то, что Герти ощущал себя безмятежным, как океан в безветренную погоду, в его глубинах все же зародилось некоторое волнение. Если кто-то в Канцелярии прознает о том, что случилось на самом деле, могут воспоследовать неприятности. Здесь, окруженная паутиной греха и тлена, его новообретенная душа всегда будет в опасности…
— Вот как? Замечательно. Так кто же он?
Мистер Беллигейл внимательно взглянул на своего подчиненного.
— Вы бы в жизни не догадались, полковник, кто он. Кстати, сейчас он находится в этом кабинете.
Страха не было. Мерцающий в груди свет души давал Герти удивительное спокойствие, какого он прежде не испытывал никогда в жизни. Сейчас его не пугал ни зловещий мистер Беллигейл, в напряженной позе сидевший напротив него, ни сырая духота Канцелярии, пристанища ледяных теней.
Он справится с чем угодно.
Он осознал свою силу и теперь не боится, пусть даже вся крысиная стая Канцелярии устремится к его горлу.
Он, Гилберт Уинтерблоссом, отныне не боится скверны.
— Ну и кто же он? — безмятежно спросил Герти.
— Позвольте вам его представить, — торжественно произнес мистер Беллигейл. Его бесцветные глаза насмешливо щурились, — Прошу!
Из ящика своего письменного стола он достал что-то вроде плоской колбы. Кажется, ученые именуют подобное чашкой Петри. Ничего не понимая, Герти пристально уставился на стеклянный сосуд, силясь понять, где спрятан подвох. Колба была пустой.
— Здесь ничего нет, — осторожно сказал Герти.
Мистер Беллигейл рассмеялся.
— Взгляните внимательнее, полковник. Потому что наш спаситель находится там, внутри. Просто он невелик и скромен от рождения.
Герти принял протянутую ему колбу и недоуменно уставился на нее. Первое впечатление, о том, что колба пуста, оказалось неверным. Там и в самом деле что-то было. Что-то очень маленькое, размером едва ли с зернышко черного перца. Герти пришлось напрячь зрение, чтоб обнаружить торчащие из этого зернышка короткие отростки.
Свет, озарявший его внутренний мир, на миг мелькнул, точно испускала его гальваническая лампочка, включенная в барахлящую сеть.
— Это то, что разрушило дьявольские козни, полковник, и спасло город. То, перед чем оказался беспомощен самый совершенный аппарат на планете. То, благодаря чему мы с вами сейчас сидим здесь и беседуем.
— Позвольте, но это…
— Жук, — мистер Беллигейл усмехнулся, наслаждаясь замешательством Герти, — Да-да. Самый обычный жук, как видите. Весьма невзрачное существо, а между тем, именно ему мы должны быть благодарны за наше спасение.
— Что это означает? — пробормотал Герти, тщетно разглядывая маленькое мертвое тельце, — Что вы имеете в виду? Как это могло…
— Новый Бангор, спасенный обычным жуком. Не так патетично, как спасшие Рим гуси, но все же, все же…
— Я ничего не понимаю, — признался Герти, недоверчиво глядя то на мертвого жука в толще стекла, то на усмехающегося второго заместителя, — Вы хотите сказать, что жук победил Дьявола?
— Его машинную составляющую. Вы ведь помните, полковник, что Князь Тьмы был органически связан с «Лихтбрингтом»?.. Химера, как вы выразились, единение двух противоположных сущностей. Этот малыш умудрился в одиночку уничтожить одну из них. Машинную.
— Как?
— Очень просто. Каким-то образом проник в центр управления, быть может, кстати, в нашей с вами компании, и залез в самую глубь гальванической начинки «Лихтбринга». Для крошечного жука там оказалось достаточно места. Удивительно, верно? Машина была защищена со всех сторон, все ее контуры продублированы и неуязвимы… Если не считать одной маленькой букашки, обратившейся камнем из пращи, который пробил голову Голиафа. Эта букашка обнаружила одно-единственное незащищенное место машины. И угодила аккурат на него. Гальванический контакт, полковник. Мгновенное гальваническое замыкание.
— Но… но… — Герти чувствовал себя так, словно камень ударил в его собственный лоб и высек из костей черепа звенящие звезды. Столь ослепительные, что внутренний свет, горевший перед его глазами, немного потускнел.
— Это случилось через несколько секунд после полуночи. В тот самый миг, когда Князь Тьмы уже праздновал успех своего предприятия. Поверить сложно, не правда ли, одна маленькая крохотная букашка против подобной силы… Но она сделала это. Далее попросту пошла цепная реакция. Блоки выходили из строя друг за другом, логические контуры, обнаружив бесчисленные неполадки и противоречащие данные, плавились от нагрузки. В считанные секунды «Лихтбрингт» уничтожил сам себя, надежнее, чем это сделал бы любой пороховой заряд. Подайте сюда этого жука. Благодарю.
— И…
Приняв из подрагивающих рук Герти колбу, мистер Беллигейл с улыбкой взглянул на мертвого жука. Казалось, он испытывает к насекомому самую настоящую нежность. Впрочем, так оно, по всей видимости, и было. Каким-то образом мертвое насекомое родило в душе второго заместителя те чувства, которые никогда не суждено было родить живому человеку.
— А дальше все кончилось почти мгновенно. Машинная и дьявольская сущности были слишком связаны друг с другом. Своего рода симбиоз. И в тот момент, когда машина подверглась аварийной остановке… — мистер Беллигейл выразительно щелкнул пальцами, — Без ее помощи он оказался не в силах поддерживать свою материальность. Мертвая машина уже не могла ему ничего дать. Все кончилось.
Герти рассмеялся нервным смехом. Но мистер Беллигейл лишь понимающе кивнул.
— Нам обоим пришлось пройти через многое, полковник. Уверен, скоро ваша природная сила воли возьмет свое. И все-таки удивительно, вы знаете, я испытываю самую настоящую благодарность к этой неказистой букашке. Она не понимала, что творит, но, тем не менее, совершила подвиг, остановивший ужасную катастрофу. Была бы моя воля, я бы поставил ей памятник из бронзы на главной площади города.
— Памятник жуку? — спросил Герти, все еще оглушенный и медленно соображающий, — По-моему, это было бы несколько… странно.
Мистер Беллигейл вздохнул и бережно спрятал колбу с мертвым жуком в ящик своего письменного стола.
— Вы правы, конечно. Этой божьей твари суждено быть погребенной без посмертной славы. Герой останется безымянным, как это обычно и бывает.
— Вы имеете в виду, что вся эта история…
— Не покинет стен Канцелярии. Все верно.
— То есть, никто не узнает про взбесившийся «Лихтбрингт», и про Сатану, и про…
— Никто не узнает.
— Но ведь были разрушения!
— Их быстро устранят.
— Были погибшие!
— Часто ли вы видите мертвых крыс, полковник? — взгляд второго заместителя сверкнул нержавеющей сталью, мгновенно утратив всю мягкость. Полированной нержавеющей сталью, из которой делают самые острые в мире хирургические ланцеты, — Полагаю, что редко. Крысы умирают в подвалах, на чердаках, в подполе, в канализации, в трубах и собственных норах. Никто не видит их тел посреди мостовой. Мы с вами тоже крысы, полковник, хоть и особенной породы. Никто не видит наших лиц, не знает наших имен. И если мы умрем, что рано или поздно наверняка случится, такая уж у нас служба, знать про нас будут не больше, чем про эту мужественную букашку.
Герти, точно загипнотизированный блеском линз, лишь беспомощно улыбался. Сейчас он чувствовал себя иначе. Не всемогущим океаном. Не идеально симметричной снежинкой. И даже не тлеющей искрой. Скорее, крошечным насекомым с распростертыми лапками.
— Да, — наконец смог произнести он, — Полностью с вами согласен.
Мистер Беллигейл удовлетворенно кивнул. Стекла его пенсне перестали испускать гибельное для человека излучение, а улыбка показалась почти искренней.
— Я так и думал. Кстати, я уже распорядился, чтоб дело Гиены Уинтерблоссома отнесли в ваш кабинет. Это заняло, конечно, куда больше времени без помощи старого доброго «Малфаса», но ничего не поделаешь, нам всем придется привыкать к новым порядкам. Желаете с ним ознакомиться?
— Не сегодня. Думаю, мне надо взять несколько дней отдыха, чтобы придти в себя.
— Ни словом больше! Немедленно отправляйтесь в отпуск, полковник. Видит Бог, вы заслужили это больше любого из нас. Не беспокойтесь, вы ничего не упустите. Гиена от нас не сбежит.
— Почему?
— Ах да, вы же не знаете. В порту нынче царит настоящий хаос. Я думаю, пройдет самое малое три недели, прежде чем первый корабль отправится из Нового Бангора. Шутка ли, все наши логистические схемы разрушены, на складах полнейший беспорядок, лоцманскую службу придется восстанавливать едва ли не с чистого листа… Уинтерблоссому все равно не скрыться с острова.
— Никому из нас не скрыться с острова, — пробормотал Герти отрешенно, — Никому.
Мистер Беллигейл уже ушел в чтение какой-то бумаги, поэтому на Герти взглянул с удивлением, точно уже успел позабыть о его присутствии в своем кабинете.
— Что?.. Да, полагаю, можно сказать и так. Ступайте, полковник, отдохните хорошенько. Вы нужны мне со свежим ясным умом и во всеоружии. У нас с вами впереди еще много работы. К тому же, скоро прибывает мистер Шарпер. Нам будет, чем заняться.
Непослушной рукой Герти водрузил котелок на голову и шагнул к двери. Сейчас он сам ощущал себя мертвой, выключенной машиной. Смолк треск мемокарт. Перестали дребезжать шестерни. Внутри его сознания воцарилась мертвая тишина. И эту тишину скорее надо было чем-то наполнить. Проблема заключалась в том, что он слабо представлял, чем.
— Эй, полковник!
Он обернулся от порога. Мистер Беллигейл ободряюще улыбался ему.
— После всего того, что вам довелось пережить, советую первым делом направиться в церковь и поставить свечку за спасение своей бессмертной души!
Герти улыбнулся, вымученно и вяло.
— Спасибо, но мне кажется, что пара порций шотландского виски в ближайшем пабе куда благотворнее скажутся на моей бессмертной душе, не говоря уже о теле. Забыл сказать… Если меня будет спрашивать Сатана, передайте, чтоб приходил в приемные часы.
ЧАСТЬ 5
ОХОТНИКИ НА ЛЕВИАФАНА
«Незнание причин и правил не так отделяет людей
от достижения их целей, как приверженность к
ложным правилам и принятия ими причины того,
к чему они стремятся, того, что является причиной
не этого, а скорее чего-то противоположного»