Похожий на полумесяц на ножке, серп словно притягивал к себе лунный свет. Вдоль «полумесяца» шла чеканка тонкой работы — крохотные изображения птиц, змей, человеческих глаз и рук, странные знаки, черты и звезды…
— Он не золотой, милая Медхен, — доктор достал серп и полюбовался им, поймав на изогнутое лезвие свет. — Это — бронзовый хопеш. Древняя работа. Такие мечи делали в незапамятные времена в Египте, и они прекрасно рассекают реберные кости. Видите, он заточен снаружи, а не внутри, — он любезно показал мне заточку. — Отличное оружие для убийства.
— Значит, это вы выкрали серп из могилы Лагара, — сказала я медленно. — И вы убили всех… и Анну-Ми тоже.
— Хватит болтать, — Саломея пошире распахнула мою разрезанную рубашку и села мне на ноги, придерживая повыше колен. Я попыталась лягнуть ее и сесть, и нам пришлось повозиться под насмешливым взглядом Бужере, прежде чем Саломея одолела меня и снова повалила спиной на камни, удерживая мои ноги. — Честно говоря, я не ожидала, такой прыти от вашей подруги, — сказала она с улыбкой. — Вот что значит — хорошие Шапероны. Она хоть и была под воздействием снотворных капель, а чуть не убежала. И так лягнула меня по ребрам, что я до сих пор дышу с трудом. Поэтому мы решили вас связать. Так и нам будет проще, и вам не придется слишком долго страдать — легкая смерть благо, моя дорогая.
— Опоили Анну-Ми каплями! — я приподнялась на локтях, гневно глядя то на одну, то на другого. — Ведь иначе она не пошла бы с вами!
— Она и не пошла, — призналась Саломея. — Пришлось ее тащить. А под этим деревом ваша подруга вдруг очнулась. И вы тоже, Медхен, очнулись слишком рано. Поэтому теперь придется потерпеть. Извините, но вы сами виноваты. Не надо было приходить в себя раньше времени.
— Я-то в чем виновата, убийцы?!.
— Вам известно всё, — ответил Бужере, помахивая мечом-хопешем, разминая руку для удара. — Ну или почти всё. Когда вы сказали про сердце, которому позавидует Дуамутеф, я понял, что вы — последнее звено в этой цепи. Дуамутефу не хватает только вас. Но я удовлетворю его желание. Я подарю вас ему.
— Хотите принести в жертву своему господину семнадцатую девственницу? — я попыталась взглядом удержать его на расстоянии, перекатываясь на бок.
Саломея недовольно покривилась, потому что ей пришлось толкнуть меня, укладывая на спину, а для этого нужно было потревожить ушибленные ребра.
— Надо будет — принесу в жертву и двадцать дев, и пятьдесят, — пообещал мне доктор. — Саломея, дорогая, поосторожней. Я начинаю.
Он замахнулся, метя ударить двумя руками, сверху вниз, немного по косой. Хопеш грозно сверкнул блестящим лезвием, понесся вниз, но я вскинула руки и приняла изогнутый клинок на клинок своего посеребренного ножа. Мой нож получил зазубрину, но выдержал!
— Откуда нож?! — заорал Бужере, отскакивая, и Саломея тоже поспешила прочь, потому что я махнула ножом перед самым её лицом.
— Клянусь, его не было… — виновато пробормотала она. — Я обыскала её….
— Был, — сказала я ледяным тоном, пытаясь перепилить веревки, опутывавшие мои ноги. — За рукавом. Там вы меня не ощупывали, дорогая Саломея. И пока вы с доктором тащили меня на поле, я успела достать его и надрезать веревки. Чтобы они лопнули в нужный момент.
— Какой недосмотр, — сказал Бужере, уже обретая спокойствие. — Но вы же должны были спать, милая дева?
— Если бы выпила ваш лимонад, то так и произошло бы, — ответила я, не отрывая от него взгляда и продолжая перерезать свои путы. — Но я вылила это пойло, а ваша сообщница ничего не заметила.
— Хитро, — усмехнулся Бужере. — Но вам, всё же, придётся уснуть навсегда, Медхен, — он снова замахнулся, уже справа налево, изо всех сил, будто орудовал топором.
Мой нож не спас бы от такого удара, а веревки всё ещё опутывали ноги. Хопеш сверкнул остро заточенным лезвием и полетел вниз и медлить было нельзя. Я перекатилась на бок, вскочила на колени, в одно мгновение перекинула нож из правой руки в левую, правой схватила Бужере за запястье, останавливая удар, а левой вонзила доктору в грудь нож, по самую рукоять.
— Меня зовут Мари-Жанна Валле, — ответила я сквозь зубы, выворачивая доктору руку и отбирая серп.
Бужере сдавленно выдохнул и тяжело сел на землю, мертвенно бледнея. Саломея смотрела на него с ужасом, а я, орудуя хопешем, в два счета перерезала путы на ногах. Бронзовый клинок и правда резал всё, как масло.
— Вот это удар… — прошептал Бужере, кривя губы в усмешке. — Какая точность… Вы даже кости не задели… Прямо в сердце.
— Вы не первый зверь, которого мне приходится убивать, — сурово сказала я, перехватывая древний меч поудобнее за рукоять.
Саломея не стала ждать расправы и побежала. Я не преследовала её. Успею поймать. Сначала добью доктора, а потом догоню ту потаскуху…
— Стойте, мадемуазель Лагар! — раздался вдруг окрик, и на поле выскочил Франко де Неваль с аркебузой наперевес, а за ним появился… граф Лагар.
— Саломея, остановись! — крикнул он, бросаясь следом за сестрой.
Она свернула резко влево, скрылась между камней. Её стройный силуэт мелькнул показался на гребне дюны, и вдруг навстречу ей метнулась коротконогая тварь с плоской тупой мордой и щеткой волос на макушке и вдоль хребта. Тварь прыгнула и повалила Саломею, они скатились с дюны и исчезли из виду, и почти сейчас же раздался дикий женский вопль. Крик прозвенел и захлебнулся. Де Неваль вскинул аркебузу, но выстрелить не успел, потому что с того места, где находился граф Лагар, вдруг мощным прыжком сорвался огромный черный волк. Теряя лоскуты ткани, он скрылся между камней, и мы услышали рычанье, визг, похожий на собачий, и клацанье зубов. Всё стихло за пару минут. Ловчий попятился, аркебуза в его руках дрогнула, а на поле вышел граф Лагар. Он был совершенно голый и нес на руках Саломею. Голова её была запрокинута, вместо лица зияла страшная рана, рука безвольно повисла…
— Волк?.. — спросил де Неваль дрогнувшим голосом.
Граф положил тело сестры возле Волосатого дерева, ловчий бросил аркебузу и поспешно стащил с себя куртку, передав её Лагару. Он закрыл сестре лицо и посмотрел в нашу с доктором сторону.
— Она мертва? — спросила уже я.
Лагар молча кивнул. Ловчий неловко похлопал его по плечу, граф взъерошил волосы и пошел по направлению к нам. Де Неваль поспешил следом, на ходу доставая длинный кинжал, хотя в нем не было необходимости.
— Так это была ловушка… — прохрипел Бужере и сплюнул кровью.
— Предполагалось, что да, — ответила я, выразительно глядя на де Неваля. — Только вы отчего-то опоздали, господин ловчий. Да ещё пришли не один.
— Я внес небольшие коррективы в наш план, — смущенно повинился Франко. — И некоторые… м-м… обстоятельства помешали прийти раньше.
— Так получилось, что я совсем немного его придушил, — очень спокойно произнес граф. — Когда он выпустил меня из тюремной камеры.
— Зачем? Мы ведь с вами договорились, — сказала я де Невалю. — Только вы и я. Зачем вы его выпустили.
Ловчий виновато пожал плечами:
— Мне показалось это неправильным. Лагар не мог остаться в стороне.
— А сейчас, — продолжал граф, — мне ужасно хочется придушить одну невероятно безрассудную мамзель, которая решила, что она смелее и сильнее вполне себе взрослых мужчин и обманом заперла меня в тюремной камере.
— Так было нужно, — ответила я коротко. — Вы бы всё испортили. Вы бы не поверили, что виновна ваша сестра.
— Неужели? — произнес граф с неожиданной горечью. — Почему ты не доверилась мне? А если бы ты погибла?
То, что он обратился ко мне на «ты», взволновало меня больше, чем все убийства этой ночи. Сердце мое вдруг забилось, как пташка, рвущаяся из клетки на волю, грудь сдавило, стало трудно дышать.
— Так было нужно, прости, — сказала я, но граф только отмахнулся.
— Она хотела поймать убийцу, — тихо сказал де Неваль. — Она сказала мне… Неудачи быть не должно… На её месте каждый из нас поступил бы точно так же.
Граф отмахнулся и от него, а Бужере стискивал зубы, глядя по очереди на каждого из нас.
— Ах, так это маленькая мадемуазель вертит вами? — доктор пытался шутить, но бледнел все сильнее, и вынужден был опереться на локоть, потому что терял силы и не мог сидеть. — И когда вы узнали про меня и Саломею?
Рукоятка ножа торчала из его груди, и я знала, что если вытащить нож, то смерть произойдет меньше чем через минуту. Доктор тоже это знал, потому что не притрагивался к оружию. Удивительно, что люди, с легкостью забирающие чужие жизни, так цепляются за свою собственную.
— Сначала догадалась про вас, — сказала я, стараясь не замечать обнаженного графа, который стоял совсем рядом и только что не прижимался ко мне голым бедром. — Это произошло, когда вы дернулись к своему чемоданчику, не позволив мне взять нюхательные соли. Тогда меня это насторожило, но я не сразу поняла, что вы прячете там что-то. То, что не хотите никому показывать.
— Глупо, — признал доктор, дыша через раз. — Глупо с моей стороны. Не надо было носить хопеш с собой.
— И еще сонные капли, — добавила я. — Вы предлагали их Анне-Ми, но она не взяла. А в ночь убийства она дала мне напиться из ее графина. Я уснула, хотя совсем не собиралась спать. Значит, кто-то добавил в воду в графине сонных капель. И это была точно не Анна-Ми, а снотворное вы передавали лишь Саломее. Попробую догадаться, месье. Она была влюблена в вас, рассказала легенду своего рода, и вы вместе решили возродить славу первого Лагара — разбойника и убийцы. Вы решили заключить договор с дьяволом и убивали невинных девушек. И ещё убили мадам Анастейшу, потому что она болтала слишком много, а заодно отравили и мадам Латуф, чтобы избавиться от свидетелей. Вы — доктор, вы вхожи во все дома. Никто не станет опасаться того, кто спасает жизни. Вот и бедные старухи впустили вас безбоязненно. А потом вы избавились от вафельщика, потому что он мог выдать вас. Он видел вас ночью, когда прятал награбленное, и понял, что происходит на Марсовом поле. Но он промолчал, потому что тоже поклонялся Дуамутефу — богу алчности и ненасытности. Пусть он не знал имени вашего покровителя, но служил ему ревностно. Только дьявол не ценит верных слуг. Он посмеялся над вами. И теперь вы отправитесь прямо к нему, к своему господину. Без надежды на спасение души.
— Да, он знатно пошутил. Проклятая девственница снова разрушила договор, — Бужере засмеялся хрипло и страшно. Изо рта хлынула кровь, он закашлялся и упал, ударившись затылком. — Так не хочу умирать… — он посмотрел в небо. — Столько смертей видел… Не хочу… Дуамутеф… обманщик… — глаза его остекленели, челюсть медленно опустилась.
18. Рассвет новой жизни
Некоторое время мы трое — я, Лагар и де Неваль смотрели на мертвого прислужника дьявола, а потом ловчий наклонился и закрыл доктору глаза.
— Вот всё и закончилось, господин лу-гару, — сказал де Неваль, обращаясь к графу и почему-то усиленно отводя от меня взгляд. — Стоило делать из этого тайну?
— Как он тебя назвал? — удивилась я.
— Лу-гару, — ответил граф. — Все мои предки по мужской линии были лу-гару — колдунами, умеющими превращаться в волков. Думаю, это заслуга Дирка Лагара — он связался с сектой, поклонявшейся Дуамутефу, они сделали его оборотнем. Он вооружился серпом и начал свою жатву. Только счастья это ни ему, ни нам, как видишь, не принесло.
— Это не серп, — ловчий взял у меня из рук бронзовый меч и осмотрел его в сероватом предрассветном свете. — Это хопеш. Я видел такие в Египте. За ним-то и полез наш доктор в склеп Лагаров. Ну что, господа! О, и дама, конечно, — поправился он. — Все звери Ардеша пойманы и убиты. Мы выполнили свою миссию.
Граф взглянул в сторону Волосатого дерева, где лежало тело Саломеи, и отвернулся.
— Мне жаль, — только и сказала я.
— Проклятие Лагаров неистребимо, — глухо ответил он. — Проклятая кровь, проклятый род…
Франко тактично промолчал, но я не смогла промолчать.
— При чем тут проклятье? — сказала я, коснувшись плеча графа. — Она была человеком, и пошла на убийства ради богатства и власти. А ты — считавший себя проклятым — хотел помочь своим людям. Дело не в проклятье, Рауль. Дело в сердце. Всё дело в человеческом сердце — добром или злобном, бескорыстном или жадном…
— Красивые слова, — усмехнулся он криво, и меня не на шутку испугала эта усмешка.
— Послушай, — я встала перед ним и взяла его лицо в ладони. — Неважно, оборотень ты или человек. Зло поселяется в сердце не из-за того, что в жилах какая-то особенная кровь, а потому что существо впускает его в душу по собственной воле, как произошло с Саломеей и Бужере. Они не были оборотнями, но по кровожадности превзошли их.
— Значит, он убил мадам Бюссар и мадам Латуф? — спросил Рауль, накрывая мою руку своей и потираясь щекой о мою ладонь.
— Нельзя заигрывать с дьяволом, можно и заиграться, — сказала я. — Старухи заигрывали и доигрались. Они слишком много начали болтать про проклятье Лагаров. Анастейша рассказала об этом Саломее, а когда проболталась и мне, Саломея предупредила доктора, и он пришел к мадам Латуф со своей особой микстурой. Той самой, которую потом дал вафельщику. Я была такой дурой — он отравил единственного свидетеля у меня на глазах, а я не догадалась.
— И я не догадался, — ответил граф, сжимая мою руку всё сильнее и потихоньку притягивая меня к себе. — Но в конце концов ты его вычислила.
— Благодаря Анне-Ми, — призналась я. — Когда мы только приехали в Ардеш, она сказала: «Оборотень — тот, кого мы не подозреваем. Тот, кто держится в тени. Я, скорее заподозрю Бужере, чем…», — тут я замолчала и отстранилась от Лагара, вдруг вспомнив, что стою перед мужчинами с голой грудью.
Отвернувшись, я торопливо стянула вязки корсажа, краснея от стыда, но горячая и тяжелая рука графа легла на мое плечо, разворачивая, лаская.
— Что же ты остановилась? — спросил он. — Договаривай. Ведь ты с самого начала подозревала меня.
— Да, — ответила я.
— Но ты ошибалась.
— Да, — снова сказала я. — И прошу у тебя прощения за эти подозрения.
— А я от души тебя прощаю, — он обнял меня, прижимая к себе так осторожно, будто я была хрустальной и могла сломаться в его объятиях. — Мадемуазель MJV. Мари-Жанна Валле, — голос его звучал хрипло и волновал меня до дрожи в коленях. — Вот я и узнал твоё имя. Красивое имя. Такое же красивое, как и ты.
— Ты действуешь так осторожно, — поддразнила я его. — Раньше был смелее. Боишься, что тоже зарежу?
— Боюсь, что оттолкнешь, — сказал он серьезно.
Вместо ответа я обняла его, обхватив за шею крепко-крепко, и уткнулась лицом ему в грудь, позволяя себе несколько слезинок. Нет, Саломея была неправа. Слёзы — это не слабость. Слёзы — это очищение души. И ещё — счастье. А сейчас мне хотелось плакать от счастья. Пусть даже это счастье было с привкусом горечи.
Де Неваль кашлянул и посмотрел на восток, где небо розовело, встречая рассвет. Я опять покраснела, потому что совсем позабыла, что на поле мы не одни, и помимо двух трупов есть живой свидетель.
— Солнце скоро взойдет, — невпопад сказал граф.
— Душа Анны-Ми теперь может покоиться с миром, — произнес де Неваль. Он не поворачивался к нам, и я догадывалась — почему.
Но слёзы — это не признак слабости…
— И её душа обрела покой, и души всех жертв Ардеша, — сказала я, а потом вывернулась из объятий графа-оборотня и сказала с нарочитой строгостью: — Всё, хватит нежностей. Мне ещё писать донесение в Орден.
— Мари, — позвал Лагар и поймал меня за руку. — Донесение — это потом. Ответь, что будет с нами?
— С нами? — переспросила я, притворившись, что не понимаю.
— С тобой, и со мной, Мари. Ты ведь из ордена Красных Шаперонов, ты должна убить меня.
Нашел время говорить об убийствах! Ардешу и так хватит убийств на триста лет вперед!
— Считай, что это произошло, — сказала я небрежно. — Я напишу, что оборотень убит. Кстати, что это за тварь? Та, которая… — я указала в сторону камней, где погибла Саломея.