Ксения показала пальчиком на верхнюю палубу:
— Солярий. Трап со стороны кормы… Только мне кажется, что она не одна.
— Благодарю вас.
— Спасибо за одежду, — сказала она.
Я помотал пальцами правой руки над головой: «свои люди, сочтёмся», и двинулся к корме.
Поднявшись по трапу, увидел Марию в компании широкоплечего господина в летах. Она со скучающим лицом гипнотизировала горизонт, а он, активно жестикулируя, что-то вдохновенно рассказывал.
Мне хотелось подойти незамеченным, чтобы подслушать хотя бы несколько фраз, но Мария как-то почувствовала моё приближение, обернулась и расцвела в улыбке.
— Чувствуешь себя лучше, дорогой? — спросила она.
— Твоими заботами, милая, — не растерялся я.
— Познакомься, это Пётр Леонидович, спасает меня от скуки…
Широкоплечий господин сделал вид, что рад моему появлению.
— А это Максим, мой муж.
— Прекрасный денёк, — сказал я, даже не пытаясь протянуть Петру руку.
Но он в этом не нуждался.
— Рад познакомиться, Максим, — солгал Пётр. — Очарован вашей женой. Как в Мегасоце называют симпатии с первого взгляда?
— Венерическими.
Он растерялся:
— Почему?
— Удовольствия мало, головняка много…
Пётр Леонидович в сомнении потёр переносицу и неожиданно принял верное решение:
— Что-то я засиделся. Позвольте откланяться, дела…
Он ушёл, а мы какое-то время просто улыбались друг другу. Я разглядывал её лицо и поражался, насколько она красива. На улице, при солнечном свете я никогда её не видел. И много потерял…
Неожиданно она погладила меня по щеке и сказала:
— Тебе утром следовало побриться.
Я хотел возразить, что брился, но слова застряли в горле. Моё биологическое время теперь текло иначе. Мне даже пришлось снять наручные часы, чтобы не путаться.
— Извини. Этого больше не повторится.
— Иногда пусть повторяется, — разрешила Мария. — На солнце ты кажешься интересней… Жаль, что не вышел из каюты утром. Проходили под мостом «Большой Бельт». Очень красиво.
— Так мы уже в Северном море? — я осмотрелся, будто на глаз мог отличить Северное море от Балтики.
— Прямым курсом на Великобританию! — она показала средним и указательным пальцами в сторону носа корабля и счастливо рассмеялась.
А я подумал, что в Дании Ксения не сошла. Что было бы логично, если бы она была обычным пассажиром.
— Устал от занятий?
— Обижаешь! Всё выучил!
— Да ладно… так уж и всё?
— Проверь!
Она приступила к проверке с ленцой и ухмылочкой, но, по мере числа вопросов, темп нарастал. Через полчаса она в азарте начала хитрить: спрашивала, что не задавала, а через час признала:
— Поражена твоими успехами, милый. Мехмат рулит! Ты превзошёл мои ожидания.
Я склонил голову:
— Спасибо, дорогая. Но мои успехи — целиком твоя заслуга. И я прекрасно понимаю, что со стартовым уровнем компетенции сообщник из меня никудышный.
Она заглянула мне в глаза:
— Ты меня пугаешь. Почему-то хочется спросить: кто вы, молодой человек? Мы знакомы?
— Так спроси.
— Меня больше интересует рыжеволосая дама в сиреневом дождевике.
Я кивнул, возвращаясь с небес на палубу.
— Её зовут Ксения, и она — шпионка.
— Почему так думаешь?
— Поднялась на борт в Киле. В Лейбаграде на берег не сходила. Сегодня ночью «Аркадия» вернулась в Киль, но Ксения всё ещё тут. Плывёт с нами дальше.
— И ты, как прилежный курсант ГПУ, стараешься держаться к врагу поближе?
— Тесный контакт — это возможность изучить повадки и верно выбрать время и место решающего удара.
— Молодец, боец! Ксения — человек Крецика?
— Вряд ли. Крецановский — не та фигура, чтобы вести свою игру. Слишком мелкая сошка.
— Тогда начнём с игроков, — сказала Мария. — Будем исходить из того, что настоящий изобретатель лежит в коме. Как растение он проживёт долго-долго, но играть вряд ли сможет.
Я припомнил, как хлопал в ладоши Никаноров, радуясь числу секунд, отпущенных ему судьбой на дожитие, и нахмурился.
— Что-то не так, милый? — насторожилась Мария, уловив изменение моего настроения.
— Состояние овоща — следствие допросов?
— Автокатастрофа. Они с Крециком пытались уйти от погони на машине. Неудачно.
— Крецик погиб?
— Застрелен. Машина потеряла управление, и на выходе имеем полтора трупа с нулём информации. Виновные понесли наказание.
Я в недоумении поджал губы.
— Но это значит, что у нас нет связного. Как мы отыщем заказчика? Без этого игрока матч не состоится.
— Здесь мы подходим к главному. Ты сыграешь роль помощника изобретателя. А я буду твоей женой… — она протянула руку, и я нежно поцеловал пальчики. — В Лиссабоне снимем квартиру и пустим слух об электро-оракуле, который считает секунды до смерти. Надеюсь, прибор работает. Поначалу будут приходить придурки, которых время смерти интересует больше событий жизни. А когда наберётся критическое число успешных пророчеств, заказчики Крецика сами выйдут на нас. Мы продадим бленкер и сделаем всё, чтобы нас не нашли.
Я откинулся на спинку скамьи и уточнил:
— Искать нас будут весьма настойчивые люди.
— Продолжай, — потребовала Мария.
— После выполнения задания, ГПУ не позволит нам вернуться, потому что слишком много знаем. Но и оставить нас с миром не по-конторски: а вдруг однажды заговорим? Отработанными агентами унаваживают всякое поле, но не информационное.
— Но бленкер не пожалел нам времени жизни.
— Никанорову он тоже не скупился.
Теперь нахмурилась она. Выждав минуту, я сказал:
— Запад, когда начнётся коллапс, тоже примется за наши поиски. Виновного во всех бедах лучше держать под рукой. А кто больше создателя виновен в генераторе зла?
Она кивнула:
— Убедительно. Кого ещё заинтересует наша кровь?
— Радикалов всех религий. Этих я боюсь больше всего. Если «наши» без проволочек положат в карантин под вечную капельницу, а Запад обеспечит сытое пожизненное заключение, то воцервклёныши приложат всю извращённую фантазию, чтобы мы жили долго и мучительно. Добавь к этим прогнозам аукционы за наши головы, помножь на плотность населения планеты, и ты убедишься, что наша поимка будет делом решительным и скорым. Уверен, мы не успеем потратить и четверти выручки от удачной продажи украденного изобретения.
Она невесело усмехнулась:
— Как-то безрадостно.
Я пожал плечами и промолчал. На самом деле все эти версии ближайшего будущего имели слабое отношение к реальности. Сценарий прихода в Лиссабон составляли люди, которые купили изобретение Никанорова. Деньги, каюта… У меня не было сомнений, что нас встретят. Отдавать бленкер я не собирался, но перекладывать на Марию даже часть ответственности за принятое решение казалось неправильным.
— Почему бы Западу просто не разрушить прибор? — спросила Мария. — Когда всё начнётся, зачем мы нужны?
— До того, как они сообразят уничтожить прибор, его чертежи разойдутся по Интернету. Кроме Мегасоца, разумеется. Поскольку Родина признаёт только суверенный Рунет.
— Интернет? — перебила Мария.
Я физически чувствовал, как она припоминает странички, предложенные мне на изучение; ищет в них упоминания об изоляции Мегасоца от Интернета, и не находит. А ещё, передавая мне компьютер, она каждое утро отключала его от Интернета, чтобы я рос только на её фильтрованной информации. Не имея возможности глянуть вправо и влево. Шагая по узкому, без горизонта лабиринту сообщений.
Я улыбнулся и миролюбиво спросил:
— Будем обсуждать причины, по которым ты решила не пускать меня в Сеть, или продолжим тему перспектив совместной работы?
Она пристально смотрела сквозь меня, а я смотрел на её колебания. Сегодня при неудачном ходе беседы может прозвучать такое, что завтрашнее сотрудничество сделает невозможным. Игра будет проиграна, даже не начавшись. Стоит ли такой риск опасений, что я высмотрел в Интернете что-то запретное, чужое?
— Ты же сейчас нарочно проговорился, да? — спросила она. — Пробуешь крепость наших отношений на искусственном недоразумении, чтобы вычислить мою реакцию в реальном конфликте? Ты играешь со мной, Макс? И давно ты сомневаешься в нашем союзе?
— С того момента, как ты пыталась меня отравить.
— Если бы пыталась, ты бы умер. И я уверена, что тебе об этом известно. Но ты жив, как бленкер и предсказывал. А мне нужно было действовать быстро. Срочно требовался напарник. А ты — свежее лицо. Не засвечен в преступлениях против человечества, не состоишь в санкционных списках за геноцид в Сибири, голодомор на Украине и эпидемиологическую обстановку в Средней Азии. Читал в Интернете о таком? Вижу, что читал. Молод, амбициозен, красив. Здесь таких любят.
— А там?
— А у нас — геронтократия озабочена стабильностью, а не прогрессом. Ты вытащил свой счастливый билет, Макс. Не нужно всё портить. Сейчас мы обсуждаем не просто будущее. На кону стратегия, вместе с отходом после выполнения задачи.
В том-то и суть.
«Она может обсуждать всё, что угодно, только не отказ от задачи, — враждебно сказал Демон. — Убей её!»
Казалось очевидным, что необходимое условие выживания — это саботаж проекта. Если отказаться от выполнения приказа, то искать нас будет только одна сторона — Мегасоц. И при всём уважении к этой силе, это всё-таки не весь мир. И даже не четверть. Кроме того, мы с Марией «плоть от плоти». ГПУ нелегко будет к нам подобраться. Но сказать ей об этом невозможно. Я не готов рисковать её жизнью, своей жизнью, нашими отношениями и нашим будущим. Именно в такой последовательности приоритетов.
— У меня несколько предложений, которые тебе могут понравиться, — сказал я.
— Слушаю, — насторожилась Мария.
— Во-первых, с завтрашнего дня техзадание ты можешь составлять не в форме ста страниц для заучивания, а вопросами в одно предложение. Думаю, мне по силам отыскать ответы в приемлемом для тебя объёме.
Она покачала головой:
— В этом нет необходимости. И не только потому, что теперь тебя от цивилизованного человека не отличить. Уверена, ты можешь сам придумывать вопросы. И сам находить ответы…
— Во-вторых, мне бы хотелось, чтобы ты больше времени проводила в каюте.
Она рассмеялась. Будто колокольчик над утренним лугом… Прильнула, обняла ладошкой затылок, поцеловала в шею…
— Согласна. Но на этом твои занятия закончатся. Это я тебе гарантирую.
Я целую минуту восстанавливал дыхание.
— В-третьих, столоваться буду в ресторане. И прогуливаться по палубе мы тоже будем вместе. Не знаю почему, но твой приятель мне не понравился.
Она кивнула:
— Тоже шпион. Обитает в двести сороковой каюте. Мне кажется, мы под плотным колпаком. Временами я сомневаюсь, что от нас вообще что-то зависит.
Я возразил:
— Игра не проиграна, пока не закончена. Что-то мне подсказывает, что у нас ещё есть, чем удивить противника.
Она тяжело вздохнула и незнакомым жестом потёрла подбородок:
— Давай часик погуляем, милый. Я покажу тебе судно, а тебя — своим особо озабоченным воздыхателям…
Я не возражал. Она взяла меня под руку, и мы чинно бродили по палубам. Я здоровался с её знакомыми, выдерживал нервные атаки поклонников и оценивающие взгляды их подруг. На светских приёмах я никогда не был, но читал. В реальности всё оказалось забавным и пошлым, но через двадцать минут я заскучал. За час мы не управились, но когда вернулись в каюту, уже через минуту я не сомневался, что бленкер подменили. И новый муляж по сравнению с подделкой из триста седьмой каюты был жалкой халтурой: не включался, был легче, а некоторые приборы вообще стояли не на месте…
8. Морской бой
Бежать в триста седьмую, чтобы выяснить судьбу образцовой подделки, я не стал. После возвращения с прогулки мы с Марией нашли занятия интересней. А после «занятий» я «на минуточку» зашёл в душ, привычно переместился в свою келью, присел рядом с планшетом и крепко задумался.
Поменять местами муляж с оригиналом мне тоже приходило в голову. Останавливала только неподъёмность «гардеробов». Следовало привлечь к переноске кого-то из персонала или из «бомжей». Но подозрение, что за каютой присматривают, делало этот трюк невозможным.
А теперь выяснилось, что кто-то меня опередил.
Радовало, что ход мыслей неведомого противника совпадал с моим: легче прогнозировать его следующие поступки. Огорчало, что ресурс оппонента явно больше моего: впервые с начала рейса сто третья каюта на долгое время осталась пустой, и противник немедленно этим воспользовался.
Но зачем нанимателям Крецика делать подмену?
Я покачал головой: вопрос обессмысливался, если допустить существование третьей стороны. Кто-то следил за сделкой, и в удобный момент сделал свой ход. Тогда муляж в триста седьмой стоит на своём месте. В нашей, сто третьей, стоит вторая копия прибора. Но тогда и денег в триста седьмой нет! Третий участник должен был вынести не только бленкер Никанорова, но и его деньги.
Я «вышел» из камня и открыл дверь из ванны. И сразу понял, что оказался в триста седьмой: здесь шкаф стоял между двумя койками, а в нашей с Марией каюте бленкер был зажат между альковом с двуспальной кроватью и стеной. Я застыл, замер… и от неожиданности, и перед новыми возможностями своего убежища.
Заглянул под койку. Там лежал только обрывок библиотечного талона. Чемодан с деньгами унесли. Сперва я разозлился, но уже через секунду смеялся: скорбеть по утере чемодана при возможности обобрать до нитки весь мир, показалось глупым. По факту, я могу сделать своим «кошельком» хранилище любого банка. Нужно только научиться перемещаться туда, где никогда не был.
Я встал и осмотрел шкаф. Это действительно был муляж, который стоял здесь с самого начала. Даже мой шарик лежал на своём месте. Значит, третьей стороне известно о существовании первой копии. Они вели наблюдение за сделкой с самого начала.
Пора было возвращаться. Время в камне, конечно, останавливалось. Но я уже несколько минут стою голым в реальном мире. И даже не помню, включил душ в сто третьей или нет. Мария может забеспокоиться…
Я перенёсся в камень и обалдел: муляж бленкера стоял рядом со мной, в келье.
«Поразительное открытие! — съехидничал Демон. — Если можешь перенести в камень планшет, значит, можешь перенести и бленкер».
Судя по всему, в момент перехода я касался «гардероба». Вот он и перенёсся вместе со мной.
Я прикрыл глаза и представил себя в триста седьмой. Получилось! Вот только макета бленкера не было. Он остался в камне. «Ты же шарахнулся от него перед выходом, идиот!» — сказал Демон.
Вернулся в камень, приложил ладонь к «шкафу» и вновь представил себя в триста седьмой. Да, есть.
Теперь я отодвинулся от «шкафа», перешёл в камень и вернулся в душевую сто третьей.
Работает! Меня переполнял восторг. Я мог мгновенно перемещаться и переносить грузы! Если бы раньше знал о такой возможности, то шкафы сто третьей и триста седьмой давно бы поменял местами.
Душ действительно был выключен. Я пустил воду, вернулся в камень и в порядке эксперимента «вышел» в подвале библиотеки. Мальчишество, конечно. Не стоило так рисковать. А в том, что именно в это мгновение моё везение кончилось, не было сомнений: я материализовался в пяти шагах от группы красноармейцев, которые сразу меня заметили и открыли беспорядочный огонь.
Одна пуля перебила руку, и две вошли в живот. Боль скрутила втрое, но на колени я упал всё-таки в камне. Улёгся на шершавый пол и зачем-то потёрся об него щекой. Стреляли из пистолетов Макарова, а я очень хорошо представлял, что делают с кишками две пули девятого калибра после выстрела в упор.
Скрючившись, я лежал на полу и ждал смерти.
Но смерть не приходила. Боли не чувствовал. Я был в полном сознании. Ясно видел миниатюрные кости в полу, и для того, чтобы убедиться, что пол светится, не нужно было прикладывать к нему ладони, сложенные трубочкой.
Впрочем, ни за какие богатства в мире, я бы не отнял руки от живота. Я боялся пошевелиться, боялся дышать… если и была возможность кого-то позвать на помощь, я бы не стал этого делать: сама мысль о движении приводила в ужас.