— Что у вас тут?
— Зайцев варяжских не желаете? — улыбнулся Радогор, указывая на пару трупов. — Там ещё один, — кивнул в сторону, откуда вскрик слышался.
Злата повела дружинников на звук. Из зарослей орешника послышались возмущённые крики, а минутой позже на свет вытащили… девчонку, лет шестнадцати. В глазах злоба полыхает, кровь из раны на ноге хлещет, а ей будто нипочем, шипит, вырывается, ругательствами на своем языке сыплет — дикая кошка, не иначе. Вывели её к кострам, руки за спиной связали, соратников рядом с ней положили.
Она от того ещё пуще взъярилась:
— Вам меня не сломать! Я не боюсь смерти! Нас ведёт Один, и он уже ждёт меня в чертогах Вальхаллы!
— Ух ты! Гляди-ка, как по-нашему шпарит! — подошёл ближе Сорока. Окинул взглядом варяжку, светлые, почти белые волосы со лба её осторожно откинул, в глаза голубые заглянул. — Подождёт твой Один. Расскажи сначала, ты откуда шустрая такая?
— Готланд.
— А язык где выучила? — обманчиво мягко спрашивал.
Отвернулась, бормоча что-то гневно. Сорока долго ждать не стал, протянул руку и прямо на рану её пальцами надавил, заставляя девочку взвыть от боли. У Златы аж сердце сжалось от такого зрелища. Она рванулась было вперёд, да Радогор её крепко за руку держал, знал, как Сорока с пленными разговаривает, знал, что не по нраву ей такое придётся.
— Я всегда его знала! — чуть ли не заплакала варяжка. — Мать из ваших краёв была.
— Ага, значит, батюшка её рабыней украл…
— Он любил её!
— Ну конечно, я тебе тоже такую любовь показать могу, хочешь? — та скривилась презрительно. — Сколько вас здесь?
— Тысячи! — оскалилась насмешливо.
Сорока ещё сильнее её ногу сжал, чтоб не зарывалась.
— В этом лесу вас сколько? — уже жёстче повторил дружинник, не давая отдышаться от боли.
— Трое! — не выдержала. — Нас только трое было!
— Вот и умница, — ухмыльнулся он в ответ, вытирая кровь с руки, об её же рубаху.
Девчонка снова отвернулась, выплюнула какое-то проклятье на своем.
— Что делать с ней, сотник?
Борич задумался ненадолго:
— До города всего день пути остался, а она много чего знать может. Горану отдадим, он у нас мастер… спрашивать. И рану ей перевяжите, а то не довезём.
Златояра тут же вызвалась помочь, невмоготу ей было смотреть, как девочка на глазах бледнеет, того и гляди кровью истечёт. Отыскала в мешке заплечном нитки да травы, что заранее припасла. Вскипятила немного воды, несколько веточек зверобоя туда бросила, повязки подготовила. Пленницу уже в одну из палаток перенесли, чтоб поменьше видела да слышала. Злата попросила одного из Ладожских ребят пособить. Варяжка, только их увидела, попыталась в дальний угол палатки забиться.
«Ну вот, Сороке дерзко в глаза смотрела, а меня боится», — усмехнулась про себя Злата.
— Не бойся, я только подлатаю тебя, — постаралась успокоить её.
— А этот зачем здесь? — кивнула на парня.
— Тебе рану зашить придется, будет больно, он тебя подержит, чтобы я все сделать смогла.
— Ни к чему это, мне ведь все равно не жить, — понурилась.
— А это уже богам решать, будешь себя смирно вести, глядишь и пощадят. Тебя как зовут?
— Хилгрит.
— Я Златояра, а это Гордей. Откинься чуть, нужно штаны с тебя снять.
Девчонка опасливо на парня покосилась, головой покачала.
— Тогда разрезать придётся, других тебе никто не даст, ну так как?
Хилгрит нехотя отклонилась назад, позволяя ослабить завязки на поясе, на щеках её румянец заиграл.
«Вот же… с оружием по лесу бегать да людей убивать не стыдно ей, а как ножки голые показать — смущается».
Рана неглубокой оказалась. Все время пока Злата ее промывала, да стежками мелкими стягивала, девочка шипела сквозь зубы, морщилась, но терпела, ни разу не вскрикнула, сильной показаться хотела.
Долго Златояра с варяжкой возилась, Борич уже вместо неё кого-то другого в дозор назначил. Ей бы на радостях свернуться калачиком где-то, отдохнуть, да сон не шёл. Перед глазами всё стоял образ варяга, молодого парня, которому её нож в шею угодил. Никогда ей не забыть теперь страха в глазах его, того, как он из последних сил за жизнь цеплялся. Сможет ли она когда-то простить себя за это?
Она сидела у костра и слепо смотрела в огонь, очнулась, когда Радогор ей плечи шкуркой волчьей накрыл, ночь прохладная выдалась.
— Выпей, полегчает, — сказал, протягивая ей мех с медовухой, — первая кровь всегда нелегко даётся.
— Борич увидит — на кол посадит, ты где это взял?
— У тех ребят нашёл, — кивнул он куда-то в сторону, — пей.
Она сделала пару глотков, хмель теплом по груди растёкся, да только легче не стало.
— Почему так тошно-то? Почему я себя грязной чувствую?
— Говорил же, что это совсем другое дело, чем оленей стрелять. Не послушала. Теперь уж обратной дороги нет, — проговорил Радогор грустно, за плечи обнимая. — Не думай об этом. Они хотели тебя убить, теперь их нет, а ты жива, медовуху вон пьёшь. В бою важна только твоя жизнь, забудь, что они тоже люди, у врагов нет лица, они — только меч, направленный тебе в сердце. Не убьёшь ты — убьют тебя. Большего знать и не нужно.
Все одно тяжело это принять. Вот она говорила с этой Хилгрит, лечила её. Обычная ведь девочка — могла же замуж выйти, детей растить, и что её на войну потянуло? Жить бы да радоваться, а теперь кто знает что с ней будет, вернется ли когда домой. Так ведь и сама Злата сталь в руки взяла, убийцей вот стала. Тяжко все это, так сразу в голове и не уложить. Усмехнулась вдруг:
— Зайцев, значит… на живца… Как только придумал такое?
— Редкий воин упустит возможность убить врага, вот и они не хотели. А зайцы потому что уши длинные, чтобы подслушивать, и ноги быстрые, чтоб не поймали. Только и на резвого зайца силки найдутся.
— А если бы они из лука нас убить решили?
— Я тебя так поставил, что попали бы только в меня, ты бы тогда шум подняла, и их бы всё равно поймали.
— Предупредил бы хоть. Я-то уж подумала…
— Боялся, что выдашь нас раньше времени. Ну, не хмурься, как до города доберёмся, непременно продолжим, обещаю, — прижал её к себе еще крепче, чтобы и самому успокоиться. Целый день ему потребовался, чтобы решиться на такую ловушку, самым дорогим рискнуть.
Злата улыбнулась, так тепло было от того, что он рядом, так спокойно. Да островок спокойствия рухнул в один миг.
— Пойду наведаюсь к нашей гостье, — послышался голос Сороки от другого костра.
— Эй, ты куда собрался? — окликнула его Злата, у самого входа в палатку, куда пленницу бросили.
— Хочу поближе познакомиться, а-ну как любовь… — осклабился дружинник.
— Не смей! — вскочила с места, дорогу ему преграждая. — Одно дело в плен взять, другое — надругаться. Она же девочка совсем!
— Злата, не лезь в это! — подоспел Радогор, да она отступать не собиралась.
— Не позволю…
— Гляньте-ка кого защищать бросилась! — презрительно усмехнулся дружинник. — Эта шельма со своими дружками четверых наших положила! Да это меньшее, чего она заслужила. Может, ей даже понравится…
— Что за шум опять? — Борич только задремать успел и смотрел теперь недовольно на нарушителей покоя.
— Да я вот проверить хотел, как наша «зайка» себя чувствует, поговорить с ней… по душам, — по одному взгляду ясно было, как он говорить с ней вздумал.
— И ты это позволишь, Борич? — бросилась Злата к сотнику.
— Они наших девок не жалеют, с чего бы нам иначе поступать…
— Да разве ж можно так? — продолжала возмущаться Злата, когда Радогор уже оттаскивал её в сторону.
— Она — враг, Златояра! Встанешь на её сторону — рядом с ней окажешься, — прошипел Борич ей прямо в лицо. А потом обернулся к мужикам, что тоже на шум собрались. — Если кто покалечит девку — отрежу самое дорогое.
— Это ж как же мне тогда байки рассказывать? — притворно испугался Сорока и с хохотом скрылся в палатке.
— Говорил же, зря с нами пошла, — сотник потёр чело устало и пошёл в дальний конец лагеря, в надежде хоть немного поспать.
Злате же совсем не до сна было, куда бы ни пошла, всюду слышны были отчаянные крики Хилгрит, которую так запросто на поругание отдали. А как увидела снова довольную рожу дружинника, так тошнота к горлу подкатила — мерзость какая.
— Ну что волком смотришь? — оскалился он на неё.
— Сорока, прекрати, — громыхнул Радогор.
— А что? Она ж нас теперь зверьём считает!
— А вы зверьё и есть, — зарычала Злата.
— Привыкай, ты теперь тоже одна из нас. И это не сказка про витязей в блестящих шлемах — это война! А чтобы легче привыкалось, хочешь, расскажу, с каким зверем ты сама ложе делишь? — Злата услышала недовольный рык мужа за спиной. — Ты ведь слышала сказ, как наш десяток обоз хазарский однажды перехватил? По глазам вижу, что слышала. А знаешь ли, как на самом деле всё было?
— Тихон! — в голосе Радогора слышались предостережение и беспокойство. По спине Златы противный холодок пробежал, в глазах дружинника, будто ничего человеческого не осталось. На неё смотрел зверь, который усладу находит, лишь когда боль причиняет.
— Он рассказал тебе, небось, что мы охрану тихонько перебили, боярыню ихнюю в шатре нашли, а потом отдали её за выкуп, так? А то как мы всем отрядом служанок той боярыни драли он тоже тебе поведал? Скольких ты тогда отходил, а, Радогор? Скольким потом глотку перерезал? — неприглядная правда ледяной водой душу окатила. Злата руки в кулаки сжала, только чтоб не дрожали. — Так что нечего меня в жестокости винить, мы все здесь такие. И больше никогда не смей становиться между мной и подобной тварью, ибо правильно Борич сказал — наших они не жалеют. А тот, кого ты назвал, брат, — лицо Сороки вдруг потеряло всякое выражение, в глазах, будто весь свет померк, — нет того человека давно. Умер он у сожжённой деревни, восемь лет назад.
Будто громом поражённая, Злата и слова вымолвить не могла. Понимала ведь, что люди везде одинаковые, не бывает так, что только враги бесчинства творят. Да только осознать, что самый близкий человек ничем не лучше тех врагов, было сродни ножу в сердце — больно, тошно, да никак не исправить этого. Так и бродила вокруг лагеря до самого утра. Потом молча коня своего оседлала и одной из первых в путь двинулась. На Радогора не взглянула даже.
Он поравнялся с ней спустя час или больше пути, долго ехал в молчании.
— Осуждаешь, — не спросил даже, и так ясно.
— Нет. Просто понять не могу, — как ни старалась, а злиться на него Злата не могла. Она его совсем другим знала, а прошлое… пусть там и остаётся.
— Ещё поймёшь. Когда узнаешь, как они с нашими людьми поступают, увидишь, как твоих братьев по оружию режут, как скот, и сама отомстить захочешь, попрать врага любым способом, видеть, как он умирает в муках за всё что сотворил.
— Но ведь я тогда стану таким же «врагом», зверем, не лучше других.
— И я для тебя зверь, стало быть?
— Нет, — улыбнулась тепло, — ты — мой муж, а потому лучше прочих.
Радогор дотянулся и сжал её ручку в своей тёплой ладони, а большего и не надо было.
Мимо них проехал Сорока, и Злата не сдержалась, чтоб не одарить его злобным взглядом.
— А на него серчай, — молвил Радогор, видя ненависть в её глазах. — У него есть все причины варягов ненавидеть.
— И какие же?
— Он никому этого не расскажет, да и мне поведал, только изрядно захмелевши. Он на самом деле — плотник, в устье Волхова жил раньше. Счастливо жил — жена-красавица, сын, года два отроду. Однажды поехал он на ярмарку, ремесло своё продавать, а вернулся — нет деревни. Кому спастись удалось, сказывали, что варяги налетели. Кого убили, кого в неволю забрали. А с женой его поступили в разы хуже, чем он вчера с той девчонкой. Что-то и впрямь умерло в нём в тот день, одна жестокость в душе осталась. Потому он в дружину и пошёл, потому и жив до сих пор. А горе, что не покидает его с тех пор ни на день, за байками да прибаутками прячет.
========== Новгород ==========
Убаюканная мерным шагом коня и невнятным гулом голосов вокруг, Златояра задремала в седле. Бессонная ночь в плену тревожных мыслей давала о себе знать. Вдруг кто-то коснулся её плеча.
— Злата… — она тут же открыла глаза, по сторонам заозиралась, не случилось ли чего. — Смотри, — улыбнулся Радогор, — это Ильмень-озеро.
Лес остался далеко позади, а перед глазами до самого горизонта на юг простиралась сверкающая водная гладь. Златоряра в жизни не видела столько воды. Вдох замер где-то в горле — красиво-то как…
— А вон там уже и Новгород, — указал Радогор на северо-восток, где берега озера сужались в исток Волхова.
Когда солнце перевалило за полдень, впереди уже легко можно было различить высокие крепостные стены да верхушки крыши княжьего терема на холме. Скоро Злата разглядела и мост, что соединял половинки города, разделённые рекой.
Перед западными воротами раскинулся военный лагерь, куда со всего княжества понемногу стекались молодцы да мужи, готовые встать рядом со своим князем в битве за родную землю. Борич сразу же в терем направился — князю доложить, что прибыл, сколько людей привёл. Радогор же решил давних друзей навестить, в кузнечном конце города.
Он уверенно шёл узкими улочками города, и не мудрено, ведь прожил здесь не один год, пока в дружине служил. А Злата, словно маленькая девочка, вертела головой, разглядывая всё вокруг: высокие дома с горницами да теремами, богатую резьбу да роспись на ставнях и коньках. Не сказать, что в деревне дома никто не украшал, да всё ж дивно ей было. Она никогда в городе не была, привыкла к простору, а тут дома едва ли не один на другом стояли, плотно друг к другу прижимаясь. Деревянный настил глухо отдавался под поступью коней, вокруг сновали люди. Казалось, будто ярмарка приехала, так шумно и людно было на улицах. Но стоило удалиться от главного проезда, как стало потише, дома были украшены уже не так искусно, народу много меньше.
Они остановились у небольшого дома, нижний этаж которого служил мастерской. В нос ударил запах свежей древесины вперемежку с краской. Радогор шагнул внутрь:
— А дома ли мастер Гордарич? — из глубины мастерской на голос вышел невысокий светловолосый мужчина и тут же замер в изумлении, в глазах его читались удивление и радость.
— Батюшки… — всплеснул он руками, — Лесенька, милая, ты только посмотри, кто к нам пожаловал!
Из дальней комнаты послышалось невнятное женское ворчание, мол, «к тебе каждый день кто-то жалует, а мне сейчас некогда, все руки в тесте…» Мастер махнул рукой в сторону жены и поспешил обнять гостя.
— Каким же ветром ты снова здесь, Радогор? Купцом стать решил али в дружину вернуться?
— Да какой из меня купец… — улыбнулся тот. — Варяги снова пожаловали, сам знаешь ведь. Вот и решил старые кости размять…
— Да какие там старые? Здоровый же, как бык, — засмеялся Годарич и только сейчас заметил Златояру, которая осталась чуть позади мужа и теперь заворожённо разглядывала мастерскую.
И, казалось бы, ничего особенного там не было — древесина, верстак, инструменты. А только все полки вдоль стен были заставлены резными фигурками, игрушками да шкатулками искуснейшей работы. Смотришь на ту лисичку, к примеру, и не верится, что она из дерева вырезана. Кажется, фыркнет сейчас и в лес убежит.
— А это жена моя, — спохватился Радогор, — Зла…
— Мишка! — радостный, почти детский голосок раздался за спиной у Зларояры. И сразу же со спины её обняли тонкие, будто девичьи ручки. Она обернулась, выбираясь из объятий, да никого перед собой не увидела. — Я знал, что мы ещё свидимся, — проговорил за спиной всё тот же мягкий голос. Злата крутнулась — опять не успела увидеть, кто же это говорил.
— Не пугайся, — улыбнулся Годарич, — это мой сын, Далемир. Он… особенный, не такой как все.
— Я скучал по тебе, Мишка, — продолжал лепетать мальчик. И Злата вдруг поняла, что это он не с нею, а с её луком, что через плечо перекинут был, разговаривал. — Знал, что ты в хорошие руки попадёшь.