— Большой, — согласился он, — неужели мы не сможем найти здесь двух сбежавших покойников? Один из них точно здесь, а где один, там и второй.
Глава 5
Бранд
Королевский дворец. Улица Серых Крыс
20 число месяца Рыцаря 1855 года
— С ума сойти! — Вольф ворвался в комнату и с размаха запустил книгой «История Заргаада» в стену над кроватью.
Комната? Ха! Камера!
Все ученики Крысиной школы — как называли ее те, кто начал учиться здесь до них — размешались в бывших камерах бывшей тюрьмы. Четыре койки, четыре табурета, стол. Ладно хоть туалет представлен не дыркой в полу, а вполне даже современным унитазом, стоявшим за кирпичной перегородкой, отгораживающей угол за дверью. Двери тоже сохранились тюремные: толстые, обитые железом, с глазком из толстого зеленоватого стекла, через который можно смотреть внутрь. Внутрь, не наружу: снаружи глазки закрывались круглой железной задвижкой, так что всегда оставались слепыми. Никогда не знаешь, наблюдают за тобой или нет.
На ночь двери в комнаты учеников закрывались снаружи смотрителями.
— Чего ругаешься? — лениво поднял голову Ксавье.
Йохан по своему обыкновению не отреагировал на шум, продолжая листать свою книгу, а Цайта и вовсе не было в комнате: этот блондинчик вечно пропадал в учебных комнатах. Мало ему того, что их с утра и до обеда пичкают этой белибердой!
— Преподаватель сказал мне прочитать и пересказать ему историю Заргаада!
— И что в этом такого страшного? — недоуменно поднял бровь Ксавье.
— Да я даже не знаю, где этот чумной Заргаад находится!
— Уже нигде. Королевство Заргаад существовало около двух веков примерно с пятого по седьмой, на том месте, где сейчас находятся земли Джафа. В Инспектании.
Вольф сел на кровать, доски под тонким матрасом еле слышно скрипнули:
— И зачем? — жалобно спросил юноша, — Зачем мне знать его историю?
Он взял книгу и раскрыл ее на первой странице. «История Заргаада полна тайн и неясностей. Мы можем только догадываться, кто правил этим королевством в течение всей его истории. И было ли оно вообще королевством…»
Книга перелетела через комнату и упала на кровать Цайта.
Как все просто казалось неделю назад. Их, всех четверых, приняли в ученики школы Черной сотни, каковой успех они не замедлили отметить в пивной «Танненбаумбир». Там на самом деле подавали «брандиш», великолепное пиво, которым соблазнился даже Вольф, несмотря на заветы любимого отца. Только Ксавье продолжал держать свой непонятный пост. Пиво было настолько волшебным, что даже подавалось не в обычных кружках, а небольших глиняных стаканах. А для сугубых гурманов, желавших не столько напиться, сколько ощутить вкус пенного напитка — в совсем маленьких стаканчиках, из которых даже шнапс пить несерьезно.
Впрочем, напиваться юноши не стали, выпили ровно столько, сколько понадобилось для того, чтобы стать если не друзьями, то хорошими знакомыми, а не просто случайным образом объединенными вместе людей, закусили ароматными вареными панцерфишами, утолили голод тушеной картошкой…
По дороге к улице Серых Крыс они успели даже немного поговорить. Немного, потому что очень сложно разговаривать людям, которые не хотят упоминать о своем прошлом. Вольф, к примеру, так и не смог понять, кем были его сотоварищи до того, как влиться в безликие и безымянные ряды черносотенцев.
Ксавье выглядел как типичный сынок богатого аристократа, изнеженный, капризный и избалованный. Вот только скорость, с которой он выхватил шпагу из своей трости с секретом — да и сама трость — говорила, что первое впечатление — ошибочно. Ксавье походил на тех людей, кто точно знает, что делать по обе стороны от клинка. Кстати, он пообещал, что покажет Вольфу магазин, где можно купить такую же трость.
Кажущийся сонным и медлительным Йохан все замечал и очень быстро соображал, когда это было нужно. Вот только решения, иногда даже в самом простом, принимать не любил, оставляя это на волю своих новых приятелей.
Цайт и вовсе был сплошной загадкой. Не монах, не дворянин, не горожанин… Его манеры не говорили Вольфу ничего. Он казался игристой смесью обаятельного мошенника, циркового шута и рыночного карманника.
Первым впечатлением о школе было… Ошеломление. Высокий, в два, а то и в три человеческих роста, с острыми, чуть заржавевшими шипами поверху, забор, толстая, обитая сталью, с торчащими шипами, дверь, пустой, вымощенный двор, на который смотрели маленькие зарешеченные окошки тюрьмы.
Тюрьма. Школа даже не пыталась казаться чем-то иным. Тюрьма.
— Никогда не думал, — прошептал Цайт, — что приду в тюрьму по собственной воле…
Внутри оказалось все то же самое, что и снаружи. Узкие коридоры с высокими сводчатыми потолками. Им подошли бы коптящие факелы, но вместо них мерцали тусклые огоньки газовых светильников, чей мертвенный свет пугал еще больше. Ряды железных дверей с номерами, из-за которых не было слышно ни звука.
Тут за одной из дверей, мимо которых вел их молчаливый сопровождающий в черной форме Сотни без погон, раздался громкий хлопок и снизу из-под двери пополз дым.
Дверь распахнулась, наружу спиной вперед выскочил человек, который моментально испортил все гнетущее впечатление о школе. Невысокий, субтильный, в такой же черной форме, распахнутой на груди — белая когда-то рубашка выглядела серой и была покрыта разноцветными пятнами — с торчащими во все стороны седыми волосами. Человек удивительно походил на еле затухшую головешку, тем более что после раскрытия двери в коридор вывалили клубы остро пахнущего дыма.
— Прошу прощения, — человек наткнулся спиной на Йохана и повернулся. Половину лица скрывали огромная кожаная маска, со стеклами окуляров, выступавшими вперед как глаза жабы, — Кажется, мазь от простуды из этого не получится…
Провожатый неожиданно хрюкнул. Попытался сохранить серьезность и затрясся, как в конвульсиях. Из дверей коридора выглядывали лица, впрочем, не слишком удивленные, видимо, мазь от простуды не получалась уже давно.
— Это средство, — задумчиво посмотрел в глубь дымящегося кабинета человек в «жабьих глазах», — скорее уничтожит больного, чем болезнь. Возможно, стоило добавить чуть меньше нитрокислоты… Или заменить пайяит на шеелит…
— Не стоит! — гаркнул кто-то.
По коридору пронесся треск закрывающихся дверей. Провожатый подавился смешком и вытянулся в струнку, химик снял очки и потер красные глаза.
Заложив руки за спину, в коридоре стоял высокий человек с квадратной челюстью штайрхунда и стеклянным взглядом акулы.
— Пополнение, — без выражения произнес он.
Это был глава школы. Сержант Зепп. Его боялись все.
Через день его начали бояться и четверо приятелей.
Если бы не стиль управления школой сержанта Зеппа, объединявшего в себе черты капитана пиратов, командира наемников и надсмотрщика, ученики бы бунтовали через каждые два дня.
Программа обучения — по крайней мере, первый месяц точно — выглядела так. Из тюрь… простите, из школы выходить нельзя. Никуда. Ни под каким предлогом. Первая половина дня — занятия. Изучение истории всех стран от сотворения мира до наших дней, изучение животных мира от вполне обычных зайцев до непонятных харз, оказавшихся, впрочем, похожими на крупных куниц, изучение растений от ряски, до гигантских баобабов (неужели такие деревья и вправду растут где-то в Трансморании?), изучение механики, оптики, химии…
Все это давалось вперемешку, очень плотно, с небольшими перерывами между занятиями, но только до обеда. После обеда — свободное время. Но в город — нельзя. Развлечений в школе — никаких. Карты, кости, ганс — под запретом. От скуки ученики начали бы драться между собой — нельзя. В любой момент в любом месте мог оказаться смотритель и провинившийся попадал в карцер или под дубинки смотрителей. Агрессия не приветствовалась. Впрочем, к услугам тех, кто лез на стену от скуки, была обширная библиотека, преподаватели, всегда готовые ответить на любой вопрос и тренировочный зал. Наверное, предполагалось, что ученики от безысходности начнут все-таки читать книги или получать знания иным способом. С Йоханом это сработало, но другие предпочитали вывернуться наизнанку, но выбраться за пределы тюремной стены. Цайт, так уже со второго дня начал обследовать все углы и закоулки школы-тюрьмы, чтобы разведать путь наружу. С одной стороны, наверняка ученики, попавшие в школу раньше, нашли такие лазейки, ибо нет ничего более настойчивого и упорного, чем школяр, нарушающий запреты. С другой стороны, это все же была тюрьма…
Ксавье потянулся и щелкнул крышкой карманных часов. Три часа пополудни. От лежания на кровати уже болят бока. Сходить, что ли, в тренировочный зал? В оружейной для учеников он видел очень интересный клинок…
Дверь в комнату распахнулась, Цайт резко запрыгнул внутрь и быстро закрыл ее. Йохан, уже несколько часов методично изучавший книгу, посмотрел на суматошного товарища и продолжил чтение. А вот Вольф уронил учебник, который вполголоса обзывал, «чумным», «холерным» и «гниющим» и вскочил на ноги.
— Что случилось? — резко спросил он — Напали? Кто?
Ксавье мысленно отметил, что Вольф прожил свою жизнь вовсе не в монастыре и не у мамы под юбкой.
Цайт недоуменно взглянул на напряженного товарища, готового бежать и бросаться в драку и заулыбался:
— Никто не напал. Я узнал кое-что.
Вольф сплюнул в сердцах, пробормотав «холера»:
— Где ты пропадал?
— В лаборатории доктора Лепса.
— Того, что постоянно изобретает мазь от насморка?
Хобби преподавателя химии было известно всем и каждому. Не каждый его опыт заканчивался взрывами, но результаты были всегда непредсказуемы. Вернее, одно можно было предсказать практически со стопроцентной вероятностью: средство, избавляющее человечество от сопливых носов, опять не будет создано.
— Дураки! — Цайт сел на стол и заболтал ногами, — у него столько всего интересного. Вы слышали про гремучую ртуть?
— Слышали, — не отрываясь от книги сказал Йохан.
— А про гремучее масло?
Йохан промолчал, а Ксавье не выдержал:
— То, на котором жарят гремучие котлеты?
— Дураки, — на Цайта приятели уже перестали обижаться, — Это замечательная штука: одна капля — и взрыв, как от бочки с порохом!
— Так уж и от бочки?
— Ну, может не от бочки, но от гранаты — точно. Только в гранаты его наливать нельзя — чуть тряхнешь посильнее и гремучие котлеты можно будет делать из тебя… Да я вообще не об этом! Что вы мне голову морочите своим маслом!
Цайт заговорщицки обвел своих приятелей взглядом и поманил пальцем к себе. Даже Йохан поднялся от книги и наклонился ближе.
— Я узнал, — зашептал Цайт, — как выбраться в город. Пойдем?
Серый, слегка замызганный голубь присел на протянувшуюся вдоль карниза кирпичного здания медную трубу, потемневшую и покрытую зелеными пятнами окиси и белыми пятнами, оставшимися после других голубей. Однако отдохнуть птица не успела: труба задрожала, затряслась, стряхивая снег и всяких там птиц, спутавших трубу пневмопочты с насестом. Голубь упал вниз пернатым комком, расправил крылья и полетел дальше, к своей цели.
Капсула пневмопочты пронеслась по городу внутри трубы, взлетая под крыши и ныряя в темноту подвалов, рухнула отвесно вниз и с тихим выдохом скользнула по плавному изгибу в приемник.
Тихо-тихо звякнул крошечный колокольчик. Старик, сидевший за полукруглым столом к которому сходились десятки почтовых труб, как паук в центре огромной паутины, протянул руку и вынул капсулу. Отвинтил крышку и вынул скрученное письмо. Тщательно разровнял лист бумаги, чувствительные пальцы пробежали по сургучной печати, по небольшим вытисненным буквам. Письмо легло в лоток входящей документации. Старик продолжил прерванное занятие: гравировку медной пластины. Работа еще не закончена, но уже можно было рассмотреть лицо молодого офицера. Можно было БЫ рассмотреть: в комнате царила полнейшая темнота. Впрочем, слепому было все равно.
А голубь продолжал лететь. На его лапке поблескивал маленький цилиндр послания.
Уставшая птица нашла нужный ей дом и опустилась на привычный насест у окна. Насест качнулся, внутри дома зазвенели колокольчики.
— Принц, — окно раскрылось, выпуская клубы спертого воздуха, — опять тебя гоняют. Ну входи, входи…
Полная женщина в одежде горожанки — длинные темные юбки, рубашка с широкими рукавами, корсаж — осторожно взяла голубя и перенесла в клетку, где уже ворковали несколько его товарищей. Сняла письмо и, тяжело вздохнув, присела за стол.
Женщина развернула рулончик тонкой полупрозрачной бумаги, прижала его с одного края бронзовой статуэткой, с другой — бронзовой же чернильницей. Взяла большую лупу, обмакнула перо в чернильницу и начала переносить микроскопические буквы на расчерченный в аккуратную квадратную решетку лист бумаги.
После окончания работы письмо было свернуто в рулон, запечатано и вложено в капсулу пневмопочты. Глухой звук и письмо отправилось в путешествие по трубам, чтобы в конечном итоге упасть в приемник темной комнаты.
Старик отложил инструменты, пробежал пальцами по печати и дернул шнур звонка.
Это письмо было срочным.
— Господин министр, бумаги из Темной комнаты.
Министр земель Карл айн Шеленберг принял от курьера плоский кожаный футляр, закрытый на замок. Подождал, пока закроется дверь в кабинет, и открыл футляр маленьким ключиком. Замок служил не столько на случай похищения бумаг — его было легко сломать — сколько для того, чтобы курьеры не совали нос в то, что предназначалось не для них.
Что тут у нас? Письмо из Озерного замка, отчет из колонии, справка о настроениях в столице… Срочное письмо из Штальштадта.
Министр положил лист письма на серое сукно стола. Бесшумно раскрылась дверца сейфа, из которого была извлечена папка. Айн Шеленберг перебрал несколько листов плотного картона с хаотичным на первый взгляд расположением круглых отверстий, достал один из них и аккуратно поместил на письмо. Бессмысленный набор букв превратился в послание. Министр прочитал то, что открыли ему отверстия шифрорешетки, повернул ее на четверть оборота, прочитал продолжение, повернул еще раз, еще… Убрал решетку в папку, папку — в сейф и задумался.
Штальштадт был корзиной, в которой лежали целых три золотых яйца. И сейчас эта корзина опасно накренилась.
Придется ехать и решать все самолично.
Айн Шеленберг привычно проклял тот день, когда согласился стать министром земель и придвинул к себе поднос с обедом. Любые проблемы могут подождать пять минут, пока министр доедает свою капусту с колбасками.
— Ты придумал, как выбраться из школы? — скептически спросил Ксавье.
— Да! — Цайт был счастлив.
— А тебе не кажется, что из тюрьмы выбраться обычно несколько сложновато? Или ты за неделю прокопал подземный ход ложкой для салатов?
— В этом-то и есть ошибка, — Цайт глубокомысленно поднял палец, — Мы не в тюрьме, мы — в школе.
— Да ну? Мы говорим про одну и ту же школу? В которой комнаты запираются снаружи на ночь, на окнах — решетки, а вокруг — забор с шипами?
— Не был ты, Ксавье, в настоящей тюрьме… Поверь, я все рассчитал, отсюда можно выбраться и, самое главное, вернуться утром.
— Ладно, не томи. Как?
— Смотрите, — Цайт просто наслаждался всеобщим вниманием, — вечером смотрители запирают камеры, правильно. Но! Они не проверяют, находятся ли ученики внутри на самом деле. Заглядывают и закрывают. Если мы сделаем чучела из одежды и положим под одеяла, якобы спим…
— Поймут.
— Поверь, я такие чучела сделаю, они только что храпеть, как Йохан, не будут.
— Я не храплю.
— Это ты так думаешь. Так вот, за час до закрытия комнат мы идем в библиотеку…
— Зачем?
— Вольф, какой ты нетерпеливый. Мы идем в библиотеку, потому что рядом с ней находится кладовая. В ней лежат старые тряпки, сломанные столы, всякий хлам, но, самое главное — она никогда не запирается. Прячемся в ней…
— А потом?
— Вольф! — рявкнули сразу трое.
— Молчу, давай дальше.
— Дальше. Библиотека, вообще учебное крыло, пристроены к тюрьме позднее, я узнавал, поэтому в библиотеке на окнах нет решеток.
— И куда эти окна выходят?
— Во двор.
— Спасибо тебе, добрый Цайт. Ты приглашает нас ночью погулять во дворе школы? А ходить кругами, заложив руки за спину, обязательно?