Естественно, что ничего этого Данила в теле Евгения не знал, поэтому ехал, думая, что едет к тете, а оказалось к мачехе. Хотя что это меняло: кроме имени-отчества он о своей родственнице ничего не знал.
Под плавное покачивание открытого экипажа Кузьмин задремал, а вот Евгений пытался вызвать в душе какие-нибудь воспоминания о родных местах, но ожидаемо вспоминал село Буссевку из 1970 года. Сравнение было в пользу нынешнего времени, особенно количеством леса и тишиной. Час с небольшим промелькнули незаметно и вдали показалось обширное село, довольно хаотично застроенное крепкими бревенчатыми домами, кое-где даже двухэтажными. Типовая церковь куполами возвышалась над строениями и садами, чтобы никто не заблудился, идя на свидание с богом. Проехав церковь Евгений увидел удлиненное двухэтажное каменное здание с обширным парком и решетчатым забором.
— Тут и без адреса понятно, что графья-эксплуататоры живут, — самокритично подумал Данила, но новая его оболочка добавила:
— Ну и что? Давай-ка без зависти.
При виде экипажа не меньше десятка человек высыпали к парадному крыльцу и Евгений порадовался, что успел пошить новый китель взамен истерзанного на войне. Кузьмин первым вышел из экипажа и помог выбраться Аркадьеву. Со ступенек буквально слетела худощавая женщина в длинном платье и завитыми волосами. Она с разгона ткнулась головой в грудь Евгения и расплакалась настолько натурально, что он тоже раскис. Понятно, что это и была Анна Семеновна, но Евгений благоразумно молчал, давая событиям развиваться постепенно. Только вдоволь нарыдавшись женщина увидела ногу в гипсе и костыли и чуть-чуть отпустила поручика. Такой экспрессивной встречи он не ожидал, но было приятно. Анна Семеновна выглядела сногсшибательно и дать ей 40 лет мог только невежа. Недолго думая, Евгений, опираясь спиной на карету обнял свою родственницу совсем не по-родственному и поцеловал в губы, неожиданно сам испытав неземное блаженство. Анна Семеновна, выдержав театральную паузу, показала всем, что так и задумывалось. Потом Михаил помог командиру подняться на костылях по ступеням, а зрители оценили ордена, кресты и медали на воинах.
После размещения гостей, Евгений попросил Анну Семеновну о разговоре тет-а-тет. Выпроводив слуг и сказав, где разместить Михаила, она устроилась на диване напротив Евгения, который с трудом подавлял волнение. Наконец он заговорил:
— Анна Семеновна! Я не буду ходить вокруг и около, а скажу прямо: меня ранило под Софией и осколок, попав в голову совершенно лишил меня памяти. Я не помню ни вас, ни родственников. Даже однополчан, с которыми воевал последний год не помню. Про события на войне мне все восстановил Кузьмин, а здесь я как новорожденный щенок и мне нужна ваша помощь и участие, иначе пропаду.
Женщина вскочила и порывисто прижала голову Евгения к своему животу:
— Бедный мальчик! Тебе так больно! Я все силы приложу, чтобы поднять тебя! Ты будешь мне как любимый сын!
Честно говоря, Евгений не очень воспринимал эту соблазнительную даму в качестве матери, но статус инвалида позволял пока только пускать слюни. Они проговорили еще полтора часа до ужина и Евгений немного разобрался в прошлом своего реципиента. Причем, в порыве сыновней благодарности он не отпускал рук с ее довольно тонкой талии, чего она совсем не замечала, ввиду полного отсутствия опыта обольщения.
Несколько дней промчались, наполненные визитами дальних родственников и даже губернских чиновников, решивших засвидетельствовать уважение к герою войны. Оказалось, про отряд генерала Гурко была большая статья в журнале «Нива», где довольно подробно описаны и подвиги команды Аркадьева. Прочитав подробности, Евгений вынужден был признать, что прежний хозяин тела был изрядный храбрец и авантюрист.
Проводив Михаила в его родную Саратовскую губернию, Евгений остался долечиваться в имении мачехи, тем более что обнаружил огромную библиотеку бывшего вице-губернатора. Естественно, что он не читал беллетристику и античную дребедень, а сосредоточился на научной и технической литературе, решив по осени продолжить учебу в университете, либо в техническом институте. Он обоснованно надеялся, что кавалера двух боевых орденов примут без экзаменов, но выглядеть среди студентов неучем не хотелось. Он и так совершенно не воспринимал латынь, что для выпускника гимназии и пехотного училища не совсем логично. Оставалось использовать свой козырь — амнезию после ранения.
Английский язык он долго учил в советской школе и институте, и, естественно, говорить на нем не мог совершенно, хотя перевести текст был в состоянии. Узнав его планы, нареченная мамаша взялась помогать со всей энергией женщины, не обремененной мужем и детьми. Она заставила говорить с ней только по-английски и первое время очень веселилась, слушая его произношение.
Глава 3
У любого человека случаются периоды жизни, про которые потом он будет вспоминать с приятной тоской на сердце. Обычно это любовные приключения, а вот для Михаила Кузьмина — война. Он родился самым младшим в большой семье среднего достатка, но и не нищей, в селе Трошино в 50 верстах от Саратова. Двое старших братьев и три сестры постоянно помыкали им не из-за ненависти, а для порядка. Поэтому любви к родным Мишка не испытывал, мечтая, когда вырастет и покинет отчий дом. Родители умерли и все наследство, и власть перешла к старшему брату Василию, который, если и любил кого, то только своих жену и детей, а к остальным в доме относился как к работникам. Когда Мишке исполнилось 20 лет, он поменялся рекрутским жребием с сыном соседа и с облегчением ушел служить подальше от нелюбимых родственников.
Служба давалась ему легко после стольких лет унижений в собственной семье. Через двенадцать лет службы в 1874 году попал на войну в Средней Азии и закончил ее в отряде генерала Скобелева взятием Коканда в 1876 году. Ему удалось проявить себя в боях и получить звание младшего унтер-офицера, что для малограмотного крестьянина казалось верхом карьеры. Потом он успел съездить в отпуск и в соседней деревне Софьино сосватал старшую дочь зажиточного лавочника Аграфену, которая влюбилась без памяти в статного «почти офицера» с усами и медалью. Едва успев жениться и убедиться, что жена на сносях, как его срочно отозвали в войска.
На войне с турками ему опять крепко повезло: со своим взводом он попал в команду поручика Аркадьева и, главное, в передовой отряд генерала Гурко. Генерал не давал покоя ни своим ни туркам. Ну а сорвиголовам из команды Аркадьева только это и надо. Несколько раз Михаил прощался с жизнью, особенно при переправе через Дунай, но судьба хранила его до последнего боя войны за Пловдив, когда в Кузьмина попали две пули: одна в бедро, а вторая оторвала два пальца на правой руке. Кузьмин и его взвод думали, что их командир погиб при боях за Софию, но вскоре пришло известие, что тот жив, хотя и тяжело ранен. Михаил немедленно попросился в госпиталь к командиру, а затем отвез его домой.
Три дня прожил Кузьмин у Аркадьевых, как в раю, но на предложение Евгения остаться жить у него в имении решительно отказался, полагая строить жизнь своими руками. Прощаясь, Евгений заставил подробно записать маршрут к селу Софьино и вручил Михаилу 100 рублей, а потом и Анна Семеновна вручила столько же «за спасение Женечки». Кто кого больше спасал на той войне Михаил уточнять не стал, а деньги принял с благодарностью, понимая, что семью надо поднимать. Его уволили подчистую в связи с увечьем и дали небольшую пенсию в 10 рублей ежемесячно, ну а учетом подарков Аркадьевых, он чувствовал себя богачом, тем более что отсутствие двух пальцев на руке его не особенно тяготило.
Дорога домой казалось вечностью, но и она закончилась. Когда Михаил шел по Софьино, все встречные здоровались, с восхищением разглядывая два георгиевских креста и три медали на груди прихрамывающего унтер-офицера. Видимо, кто-то успел опередить Михаила, потому что он только зашел на улицу, как из дома тестя выбежала Аграфена с кое-как повязанным платком, но безумно красивая и плачущая от радости.
Несколько дней приходили односельчане послушать рассказы героя, а на третий день приехал и брат Василий со всей семьей и прилюдно попросил прощения у младшего брата. А Михаил не спускал с рук своих двух близнецов-крепышей, которые только начали ходить и ждал вечера, чтобы остаться с ненаглядной Аграфеной.
Кузьмин только начал присматриваться, за какое ремесло взяться, но тесть сразу заявил:
— Отдыхай, пока не устанешь, а потом ко мне в лабаз — буду замену готовить себе, а то не справляюсь.
Михаил повел широкими плечами и вздохнул:
— Ну что, разведчик, надо кому-то и торговать, не все из ружья пулять.
Глава 4
12 мая Евгений не находил себе места — должен был приехать доктор из Курска и снять гипс. Заодно хотелось поговорить с ним по мужской функции, что особенно волновало поручика в отставке. Доктор Ипатов прибыл на экипаже Аркадьевых и был встречен Анной Семеновной, которая волновалась больше всех. Евгений все-таки открылся по сути своего ранения и невозможности иметь детей, что десятикратно усилили ее жалость к пасынку. Гипс сняли довольно быстро, а затем проверили, как работает нога. При попытке встать на нее, Евгений ожидаемо свалился на пол, мышцы не держали нагрузки. Ипатов немедленно заверил, что это ненадолго, но разрабатывать ногу надо постепенно, написав на листке список упражнений. После этого доктор осмотрел остальные раны поручика уже без Анны Семеновны и подтвердил полное заживление. Теперь настал самый щекотливый момент, но Ипатов не стал дожидаться вопросов пациента, а подробно рассказал о своем опыте удаления яичек. Таковых операций он провел три и еще на двух присутствовал студентом. Все пациенты выжили, но про дальнейшую их жизнь он ничего сказать не мог. Напоследок Ипатов сказал:
— Детей, безусловно, у вас не будет, а вот мужская функция должна восстановиться, тут больше психологический фактор.
И неожиданно предложил сходить в баню с молодыми девками, на что Евгений сердито ответил:
— Может проще дать объявление в газете, чтобы вся губерния знала, кто у них без яиц. Я надеюсь, вы помните доктор о врачебной тайне и это не выйдет за пределы комнаты.
Ипатов смутился, но заверил Евгения в своей скромности.
Анна Семеновна проводила доктора и зашла в комнату Евгения:
— Что доктор сказал?
— Жить буду, только непонятно, как и с кем, — поморщился Евгений.
— Ничего страшного, главное, что раны зажили, а невесту я тебе найду такую, чтобы любила, какой есть и знала свое место.
— Анна Семеновна! Мне нужны не утешения, а помощь, чтобы быстрее начать ходить. Поможете?
Женщина простодушно согласилась и в течение получаса бравый поручик расхаживал ногу, обнимая стройную талию мачехи и чувствуя прилив жизненных сил.
Все лето Аркадьев усиленно восстанавливался и здорово в этом преуспел. Он с усмешкой представил, как удивился бы прежний владелец тела силе мышц нынешнего. Понимая, что все принимают его за поручика, Евгений старательно выучил устав и другие книги и табели, необходимые военному.
Ближе к осени наступила пора выбора института, но выбирать было не из чего. Ему подходил только Петербургский практический технологический институт, где было механическое отделение. Обучение длилось пять лет, но Евгений думал закончить быстрее с учетом двух лет учебы в прежней жизни. Вступительные экзамены проводились по физике и математике и за лето он восстановил знания по этим предметам, а особенно по английскому языку. В любом случае можно поступить в качестве вольнослушателя, что немного оскорбительно для человека из будущего.
Евгений посетил свою усадьбу в Вяземском и нашел, что Анна Семеновна весьма профессионально управляется с хозяйством. Однако, переезжать в господский дом он не захотел, потому что на ним никто не следил, и он здорово обветшал. Вкладывать деньги в ремонт, когда неизвестно будет ли он там жить, было расточительно, тем более что дом был деревянный, поэтому проще сломать и построить каменный. Управляющий оказался худым немцем по фамилии Мюллер, однако свободно говорящим по-русски, а даже по-матерному, что добавило уважения ему от Аркадьева. Евгений спросил имя, надеясь втайне, что Герд, как футболиста, но оказалось Фридрих, как Энгельса.
Анна Семеновна сопровождала его в поездке, показав отличное знание хозяйства, за что Евгений рассыпался в благодарностях.
За неделю до отъезда в Питер Евгений решил, что невроз от неизвестности хуже, чем ссора с Анной Семеновной и вызвал ее на разговор в библиотеку. Отчаянно волнуясь, он сказал, тщательно подбирая слова:
— Анна Семеновна, вы в этом мире единственный человек, которого я могу назвать родным и быть искренним. Если я уеду в Питер, не проверив себя, я на всю жизнь останусь желчным невротиком, для которого счастье в еде и питье. Мою тайну знают доктор и вы, но доктор тут не поможет.
Евгений замолчал, обдумывая продолжение, но Анна Семеновна вдруг встала и пошла к двери, потом остановилась:
— Я поняла. Хорошо. После ужина.
Евгений выдохнул, немного расслабился и вспомнил тех женщин, с которыми имел связь. Их было всего три и все они были страшно вульгарны, и вся инициатива исходила от них. Зато и расставаться с ними было легко.
За ужином Анна Семеновна молчала и почти не ела, Евгений поддержал ее в этом. Через два часа он постучался к ней в спальню, она была в кровати, а из освещения в глубине комнаты керосиновая лампа, дающая какое-то подобие света. Евгений подошел и сел на кровать:
— Вы меня извините, но мне нужно видеть ваше тело, иначе точно ничего не выйдет.
Анна Сергеевна сняла ночную рубашку и прикрыла глаза…
После завтрака она позвала пасынка в сад и с чувством отвесила две пощечины со всего размаха:
— Ты меня обманул как малолетнюю дурочку! Надо же! Хочешь, чтобы я поверила в твою немощь, а сам четыре раза за ночь!
Буря продолжалась еще какое-то время, Евгений коленопреклоненно оправдывался, напирая на увечья и долгое воздержание, получил еще две пощечины; ну а через полчаса они дружно смеялись, общаясь уже только на «ты».
За всю неделю до отъезда им так и не удалось ни разу по нормальному выспаться.
Глава 5
Эх, сколько же анекдотов, сплетен, шуток и банальностей ходит про Петербургскую погоду! Казалось бы, ну поливает с неба да дует с моря, но не сдует же и не смоет! Повезет так и солнышко увидишь не только на картинке. Говорят, что местные жители все чахоточные и хмурые, да и как улыбаться — зубы застудишь. На самом деле и люди, и погода в Питере стоят друг друга и научились сосуществовать, хотя для приезжих с юга это кажется нонсенсом.
Евгений-Данила в прежней жизни никогда не был в Ленинграде, поэтому сойдя с поезда решил пройтись пешком, благо погода была хоть и хмурая, но не мокрая. Он ехал через Москву и оказался на Николаевском вокзале прямо в центре города. Прогулка по Невскому проспекту, набережной Невы, Дворцовой площади с великолепной Александровской колонной дали деревенскому парню массу впечатлений, но и отняли все силы. Крикнув извозчика, он велел ехать в институт на Загородний проспект. С собой у Евгения был небольшой баул, остальные вещи он оставил на вокзале. Уверенный вид и отсутствие вещей убедили «ваньку», что пассажир не приезжий и он не стал заламывать цену. Евгений заметил гостиницу с трактиром и отправился туда. Номер с видом на проспект стоил 30 рублей в месяц, и он занял его, спустившись только вечером в трактир поужинать.
Публика в трактире была разношерстная и выделялись две группы явно студентов. Одна группа были химики и они достаточно громко обсуждали открытие галлия и скандия, что, по их мнению, полностью подтверждало прозорливость Менделеева с его периодической системой элементов. Горячности обсуждения придавала бутылка водки, правда, пока еще не полностью опустошенная. По виду студенты были с последнего курса, хотя жиденькие бородки не позволяли дать им больше 22 лет. Вторая группа была помоложе и ели без спиртного. В разговоре несколько раз промелькнуло название механического факультета. За их столиком было свободное место и Евгений попросил разрешения присесть. Довольно быстро удалось разговорить парней, которые очень обрадовались возможности похвалиться своим факультетом. Так что к концу вечера они нагрузили Евгения информацией сверх меры, за что он угостил их пивом и сам попробовал местное. К водке у Данилы с детства было отвращение, поэтому он сам не пил и никого ей не угощал. Один из студентов, третьекурсник Алексей Присс, пообещал проводит абитуриента по всем инстанциям, все равно занятия не начались, и студенты скучали.